Читать интересную книгу Папа сожрал меня, мать извела меня - Майкл Мартоун

После чего чиркнула когтем и разрезала шкуру полосатого кота — и в руках у Флоры оказался голый мужчина. Флора взвизгнула и уронила его на пол. Мужчина был симпатичный, хорошо сложенный, с повадками принца. Не из тех, кого можно принять за кота. Он встал и поклонился — весьма элегантно, хотя и был весь голый. Флора вспыхнула, но осталась, похоже, довольна.

— Сходи принеси какую-нибудь одежду для принца и принцессы, — велела Малышу Ведьмина Месть. Когда он вернулся, за диваном пряталась голая принцесса, а Джек с вожделением на нее пялился.

Пару недель спустя сыграли две свадьбы, а потом Флора уехала с новым мужем, и Джек тоже уехал со своей новой принцессой. Возможно, они жили долго и счастливо.

Ведьмина Месть сказала Малышу:

— У нас нет жены для тебя.

Малыш пожал плечами.

— Я еще слишком молод, — ответил он.

Но сколько б Малыш ни старался, и он стареет. Кошачья шкурка едва сходится у него в плечах. Пуговицы грозят отлететь, когда он пытается их застегнуть. Уже начала пробиваться его собственная шерсть, человечья. По ночам ему снятся сны.

В стекло стучит испанский каблук его матери-ведьмы. В колючих кустах висит принцесса. Она приподнимает подол платья, чтоб он увидел — внизу у нее кошачья шерстка. Теперь она под домом. Хочет выйти за него замуж, но дом провалится, если он ее поцелует. Они с Флорой опять дети, в ведьмином доме. Флора поднимает юбку и говорит: Видишь мою киску? Оттуда и впрямь выглядывает киска, только на обычных кошек не похожа, он таких раньше и не видывал. Он говорит Флоре: У меня тоже есть киска. Но у него не такая.

В конце концов Малыш узнает, что случилось с той маленькой, голодной и голой штукой в лесу, куда она уползла. Оно залезло в кошачью шкурку Малыша, пока тот спал, а потом забралось к нему вовнутрь, в его Малышовую кожу, и теперь забилось к нему в грудь, по-прежнему замерзшее, грустное и голодное. Пожирает его изнутри, растет, и однажды Малыша вовсе не станет, а будет лишь это безымянное голодное дитя в Малышовой шкурке.

Малыш стонет во сне.

А в шкуре Ведьминой Мести завелись муравьи — они сочатся из швов, строем спускаются в простыни и щиплют его: подмышками и между ног, где растет его мех, — и ему больно, там ноет и ноет. Ему снится, что Ведьмина Месть просыпается и приходит, и вылизывает его всего, пока боль не тает. Тает оконное стекло. Муравьи строем уходят прочь по своей длинной намасленной нити.

— Чего ты хочешь? — спрашивает Ведьмина Месть.

Малыш уже не спит и снов не видит. Он отвечает:

— Я хочу маму!

В окно проникает лунный свет, омывает всю их кровать. Ведьмина Месть очень красива — похожа на королеву, на нож, на горящий дом, на кошку, в лунном-то свете. Мех ее блестит. Усы торчат, как вытянутые стежки, воск да нитка. Ведьмина Месть говорит:

— Твоя мама умерла.

— Сними шкуру, — говорит Малыш. Он плачет, а Ведьмина Месть слизывает его слезы. У Малыша щиплет кожу, всю целиком, а под домом кто-то маленький стонет да причитает. — Верни мне маму, — говорит он.

— Ох, миленький, — говорит его мать, ведьма, Ведьмина Месть, — этого я не могу. Я вся полна муравьев. Сними мою шкуру — и муравьи все прольются, от меня ничего не останется.

Малыш говорит:

— Почему ты оставила меня одного?

Его мать ведьма говорит:

— Я никогда не оставляла тебя, ни на миг. Я зашила свою смерть в кошачью шкурку, чтобы остаться с тобой.

— Снимай! Дай мне увидеть тебя! — говорит Малыш. Тянет за простыню на кровати, словно это кошачья шкурка его матери.

Но Ведьмина Месть качает головой. Она вся дрожит и бьет взад-вперед хвостом. И говорит:

— Как можешь ты просить об этом, и как могу тебе я отказать? Знаешь ли, о чем ты меня просишь? Завтра вечером. Попроси меня завтра вечером.

И Малышу приходится этим удовлетвориться. Всю ночь расчесывает он мех своей матери. Его пальцы ищут швы в ее кошачьей шкурке. Когда Ведьмина Месть зевает, он заглядывает ей в рот, надеясь, что там мелькнет мамино лицо. А сам чувствует, как становится меньше и меньше. Утром он будет мал до того, что когда попытается надеть кошачью шкурку, едва справится с пуговицами. Станет такой маленький, такой острый, что чисто муравей, и когда Ведьмина Месть зевнет, он проберется к ней в рот, спустится в живот и пойдет искать свою мать. Если сумеет — поможет маме разрезать ее кошачью шкурку, чтобы она снова из нее вышла зажила с ним в большом мире, а если не захочет выходить, то и он не пойдет. Будет жить там, как моряки приучаются жить в животе той рыбы, что их слопала, будет вести маме хозяйство в доме ее шкурки.

Таков конец истории. Принцесса Маргарет вырастает, чтобы истреблять ведьм и котов. А если нет, придется кому-то другому. Ведьм не бывает, котов — тоже, есть только люди, разодетые в кошачьи шкурки. Они же это не просто так, поди скажи, что так жить нельзя, долго и счастливо, пока муравьи не унесут прочь все Время что ни есть, чтобы построить из него что-то поновей и получше?

* * *

Я жила в Бруклине, у меня должен был выйти первый сборник рассказов, и я собралась ехать по всей стране — гастролировать с писательницей Шелли Джексон. Мы решили, что задумка это неплохая, да и весело же — что-нибудь раздавать на чтениях, и я написала «Кошачью шкурку». Шелли нарисовала иллюстрацию на обложку. Насколько я помню, мне хотелось здесь добиться вот чего: перво-наперво сочинить свою сказку, а не перерабатывать или выворачивать наизнанку старую. Я хотела написать такое, что не походило бы на меня, — это казалось уместным в истории про то, каково жить в кошачьей шкурке. Ну и я стремилась написать что-то быстро: все сочинить, вычитать, напечатать и сброшюровать — всего за три дня, что оставались до наших книжных гастролей. У меня до сих пор хранится пачка этого первого издания: в них есть что-то сказочное — размером с ладонь, сделанные вручную, на бурой оберточной бумаге и с неровным обрезом, а на обложке — рисунок тушью. Что же до самой истории, отправной точкой стали ведьмы и дети, и вопрос, отчего ведьмам эти дети так необходимы. Моя «Кошачья шкурка» — не переработка одной конкретной сказки, но в особом долгу она перед «Кошачьей шкуркой», «Ослиной шкурой» и «Рапунцелью», хотя вообще-то — почти перед ними всеми. Да и перед такими писателями, как Анжела Картер и Юдора Уэлти.

— К. Л. Пер. с англ. М. Н.

Перевод с английского Элины Войцеховской

Крис Эдриэн

ТИГ О'КЕЙН И ТРУП

Ирландия. «Тиг О'Кейн и труп» Уильяма Батлера Йейтса

Жил когда-то на свете юноша по имени Тиг О'Кейн. И был он, пожалуй, слишком красив себе на беду — и уж определенно слишком красив на беду другим, потому что в него влюблялись каждый парень и девушка, какие знакомились с ним, и оттого сердца он разбивал десятками. Жил он в Орландо и как-то раз попробовал поступить в бой-бэнд — и его приняли, из чего он никакого секрета не делал. Собственно, это было вторым, что он сообщал о себе новым знакомцам, первым же было его имя.

Однажды вечером пошел он с друзьями на танцы, и, как обычно, очень многие захотели с ним потанцевать. Люди подходили к нему на танцполе, а он либо танцевал с ними, либо не танцевал, тут все зависело от его самочувствия, да еще от того, кайфуют они или нет, а это он мог оценить и на расстоянии, и в полумраке, и потому, бывало, им до него еще идти да идти, а он уж решает, что они ему без надобности, и поворачивается к ним спиной. В тот вечер на танцах собралась обычная толпа соискателей его благосклонности, одни — вполне, другие — так себе, одни — прекрасные танцоры, другие — просто старательные неумехи. Обычный был вечер, пока не случилось кое-что из ряда вон выходящее.

Тиг ни в какие чужие дела не лез, а вроде как танцевал с красивой девчонкой слева, но также и танцевал, вроде как, с миловидным чуваком справа, как вдруг подваливает к нему совершенно отвратный мужик, влезает, значит, в его личное пространство, отталкивает в сторону чувака с девчонкой и начинает препротивно вихлять бедрами и чреслами — танцует, стало быть. Тиг повернулся к нему спиной, однако мужик обогнул его и опять перед ним корячится. Урод он был просто умопомрачительный; Тиг решил, что ему лет пятьдесят с гаком, если не шестьдесят: руки дряблые, подбородков два, а волосы и вовсе ни в какие ворота.

— Потанцуй со мной, Тиг О'Кейн! — проорал мужик и попытался положить ладони на симпатичные бедра Тига, но тот стряхнул его руки и сказал:

— Вали отсюда, старый тролль!

Однако мужик цеплялся к нему еще пару раз, и Тиг еще пару раз обозвал его троллем и прогнал от себя. Мужик наконец ушел, но его мигом сменила отвратная баба, — такая уродина, что могла приходиться троллю сестрой: те же дряблые руки, избыток подбородков и на голове хрен знает что.

— Вали отсюда, старая ведьма! — закричал Тиг, не дожидаясь, когда и она попросит потанцевать с ней, и отвернулся, и заспешил танцующей походкой на другой край танцпола.