ясно сколько. Цена на БК последнее время сильно упала. Патронов и остального последнее время было — хоть жопой жуй. Всё вместе и отдал бы за двести, пожалуй. Бекас решил для себя заранее, что если Чили начнёт сбивать цену — не уступать — найдет кому продать без проблем. Любому последнему карасю «Макаров» в хозяйстве — это как молоток или отвертка — всегда есть что пристукнуть или прикрутить.
А еще по неписанному правилу надо было рассказать про случившееся, чтобы свои знали где в Зоне не ровно. Ходить по дворам и разговоры разговаривать — для такого не было надобности. На сей счёт при Чили было «местное радио», которым выступал Лёвка Шлеп-Нога. Чили рассказывал, что надо Лёвке, а тот разносил по совхозу. Что не надо говорить Левке, то Чили ему не говорил.
Лёвка Шлеп-Нога был первостатейный карась и адски непрушный к тому же. Один всего лишь раз набрался Левка душка и пошел в рейд в Зону с пацанами. Собрали ртути целых сто грамм! На обратном маршруте группа попала на гоп-стоп каких-то залётных. Перестрелка. Отбились. Всем ничего, одному Лёвке пуля раздробила голень. И стал просто Лёвка — Лёвка Шлеп-Нога. Сход-развал попортили — нога в ступне больше не гнулась. Теперь тёрся возле Одноглазого Чили — шнырём работал на него, если по-простому. То и дело можно было видеть его чапающим от дома к дому неровной своей походкой, как у велосипеда с восьмеркой на колесе.
Бекас был одет в цивильное, в приличное — самому было приятно.
— Я русский плохо говорю, да?! Э-э-э! Э-э-э! Не надо, да! — услышал Бекас, проходя мимо открытых дверей магазина с вывеской «ТысИча мелочей», написанной с ошибкой.
За прилавком хозяин магазина Бахтияр махал обеими руками на двух приезжих торчков. Бахтияр махал вверх-вниз по направлению торчки-дверь-на выход и был похож на восточного заклинателя змей.
— Э-э-э! Не надо, да!
Унылые торчки вышли из магазина, неся на плечах вселенскую грусть. Парень и девушка около двадцати — все зачуханные какие-то. У девушки глаза черные, похожие на спелую смородину, с паутинкой красных воспаленных сосудов по белому — смотрят прямо, и ничего в них не в фокусе. Парень такой же, но пока еще бодрячком.
— Мужик, купи фотоаппарат! — сказал парень и протянул Бекасу раскрытый футляр из толстой коричневой кожи, в котором — Zenit-Е.
— Мне не надо. — бросил Бекас на ходу.
— Зеркалка. Экспонометр.
— Не-а, не надо мне.
— Регулятор упреждения синхронизации…, — не сдавался парень.
— Не-а.
— …фотовспышки — пробубнил уже себе под нос парень, закрывая футляр.
Бекас остановился, посмотрел на них внимательней.
Побитые в хлам джинсовые куртки. На парне не парные кроссовки, щетина на щеках островками-проплешинами. Хотел видно бриться, да не вышло; у девчонки через плечо женская сумочка из несуразного кожзаменителя и большие ромашки вышитые на джинсах клёш.
— Когда ели в последний раз? — спросил он, подумав про себя — «Зряшный народ — конченный. Не в коня корм».
— Так это…
— Пошли. — Бекас кивнул в сторону дверей магазина.
Торчки не пошли в магазин. Бекас купил приличный пакет жратвы, вышел, молча протянул парню. Тот взял. Девушка смотрела перед собой куда-то в даль дальнюю. Что она там видела? Боль? Одиночество? Или и то и другое?
Вслед за Бекасом, из магазина вышел любопытный Бахтияр, спросил, обращаясь в Бекасу:
— Купил, да? Почем купил, Бекас?
Бахтияр увидел футляр фотоаппарата висящим на парне торчке. Бахтияр все понял. Он сказал: «А-а-а…» и ему стало не интересно, скрылся в дверях.
В результате неизвестной науке аномалии в Зоне вызревала дурь лютая: грибочки, ягодки. Июль-август считались высоким сезоном для наплыва торчков в совхоз «Путь вперед». Торчкам сдавали свободные углы — хоть копеечка, да своя.
Торчки собирали, что им было надо, по краям Зоны; сушили дурь, торчали от дури, разъезжались кто куда; заносили доляну малую или Чили, или Армену, или Тихому, или Бабушке Вале. Разницы не было, кроме той, что ты или с Чили, или с Арменом, или с Тихим, или с Бабушкой Валей. Туда-сюда беготня не приветствовалась, чтоб не нагнетать лишнего между своими.
Находились такие, кто заезжал на просто так — только поторчать. Если про таких узнавали, что они ходят к Зоне, таких за «просто так» били, но не сильно — не та цена вопроса. Торчки приезжали, уезжали, возвращались и по новой торчали, собирали, сушили.
Если и могли сжестить с теми, кто «за просто так», то это только гнилое семя Бабушки Вали. У Бабушки Вали был орден «Мать-героиня» который она всегда носила на Девятое Мая и много детей и внуков — не полный взвод. Работали внучки-деточки одной бригадой. Все уроды, редкая отморозь без понятий — порода такая. Бекас их всегда сторонился, в рейды с ними никогда не ходил.
* * *
На втором этаже дома культуры, в темном, без освещения коридоре, возле бронированной двери рабочего офиса Чили на двух деревянных табуретках сидели Геша и Лёша. Оба были в бронежилетах, с автоматами АК47. Оба были одеты в одинаковые летние костюмы «Горка» популярные и у военных, и у охотников, и у рыболовов. На рукавах шевроны «Легиона Свободы». Бронежилеты особенно внушали. Чили всегда хотелось понтов.
Лёша держал газету, подобранную в заброшенной библиотеке. Газета, истлевшая по краям, выцветшая бурым цветом от времени по диагонали.
— После первых же матчей, Мальцев стал кумиром трибун. Одно появление его на льду обещало зрителям удовольствие. Все ждали острой игры. В хоккей пришел сильный боец. — читал вслух Лёша.
Геша хмыкнул:
— Сильный боец. Боец, на! Чо ты там читаешь?
Лёша перевернул газету, посмотрел.
— Футболл-хоккей восемьдесят четвёртый год.
Лёша перевернул газету обратно.
— Александр Мальцев. Последний сезон. — прочитал Лёша.
— Помер что ль?
— Пока не знаю, — ответил Лёша и продолжил: мы часто аплодируем большим спортсменам за то, что они приносят в наш дом радость. — Лёша сделал паузу, глянул в конец статьи, — Да не-е, вроде живой.
— Ха! В восемьдесят-то четвертом — еще живой. Ну-ну, чо там ещё?
— Ещё? Ещё, ещё… вот — вторая группа Мехико восемьдесят шесть. Швеция-Португалия. Ноль-один.
— А-а-а — Геша недовольно махнул рукой, — Всё старье.
— Говорят — в Москве футбол есть.
— Ой, да ладно!
— Кто идет? — лениво протянул Геша, услышав шаги по коридору, в сторону появившегося со стороны лестницы силуэта.
— Бекас. Мне к Чили по делу.
— А-а-а, Бекас. У него там люди.
— Ну, так ты скажи, что я пришел.
Пока Бекас подходил, Леша нехотя отложил газету, лениво поднялся с табурета, кулаком постучал в дверь.
— Бекас пришел! — громко прокричал он.
— Пусть