— Сейчас ровно шесть.
— Хорошо, в нашем распоряжении еще пятнадцать минут… Кстати, они встретились в том же самом кинотеатре, в котором когда-то я встретился с Арчи…
— Удивительно!
— Я уже ничему не удивлялся. Я знал всю игру от начала до конца. Я точно знаю день и час, когда они переженятся… Если вы никуда не спешите, пройдемтесь в “Сперри-дансинг”…
— Зачем?
— Вы их там увидите… Они сегодня придут сюда на танцы… Я и Арчи тоже сюда ходили.
— Господи, — воскликнул я. — А что же будет дальше?
— Это мы сейчас узнаем. Я просто дрожу от ожидания… Все, все до мельчайших подробностей должно повториться!
Мы пошли по совершенно темной аллее, старик ощупывал дорогу палкой, а я слегка поддерживал его под руку. Теперь окна клуба “Сперри-дансинг” сияли, и оттуда доносилась музыка.
Это был второразрядный клуб с дешевыми входными билетами. После темноты осеннего вечера глаза не могли привыкнуть к яркому свету. Джаз ревел во всю свою латунную глотку. Затем музыка прекратилась, и вдруг две одинаковые черно-белые пары бросились в нашу сторону.
— Папа! Папа Дик! Как ты узнал, что мы здесь?
Парни и девушки кричали одновременно, и, как мне показалось, в унисон.
Старик Дик вытащил носовой платок и вытер глаза. Я никак не мог понять, плачет ли он или у него жестокий насморк.
— Я догадался, что вы здесь.
— Удивительно! Ведь мы тебе об этом не говорили!
— Отцовское сердце. Знаете, оно всегда чувствует… Думаю, дай зайду.
— Мы очень рады тебя видеть. Ты у нас мудрый и можешь решить один спор, который у нас возник.
Мой собеседник как-то странно съежился, как будто бы его собирались бить.
— Я вас слушаю.
— Мы спорили о том, что нельзя создать гармоническое общество из принципиально разных людей. Что ты на это скажешь?
Старик сморщился еще больше.
— Об этом как-нибудь в другой раз.
— Нет, ты скажи свое мнение. А то мы будем так спорить без конца.
— Месяца через полтора вы придете к выводу самостоятельно. Тогда приходите ко мне.
— Мы пришли к выводу, что если из разных людей нельзя создать монолитное общество, то нужно попытаться…
В этот момент снова заиграл оркестр, и Дики со своими Арчи бросились танцевать. У меня в глазах зарябило. Почти насильно я вытащил старика из зала:
— Послушайте, я не могу допустить, что эти прекрасные девушки, которые вскоре станут женами своих Диков, будут рано или поздно болтаться на ветках дуба, который растет у вас на ферме Гринбол.
— А что поделаешь, — упавшим голосом сказал Дик.
— Нужно немедленно рассказать им о происшествии в семействе Сольпов!
— А вы думаете, мою Арчи не предупреждали? Она не верила ни одному слову… А когда я узнал имя одного ябеды, то…
— То что?
— В молодости я очень метко стрелял… Я имею в виду, мои Дики очень метко стреляют.
— Вы хотите сказать…
— Это еще будет. Не скоро.
В моей голове все начало путаться.
— Что вы сейчас намерены делать? — спросил я старика.
— Ничего. Я теперь уже не в состоянии что-нибудь сделать.
— Значит, все повторится?
— Да. Все. Они придут к тому же выводу, что и я, и Арчи. Потом они ограбят аптеку…
— Ограбят аптеку?! Для чего?
— Чтобы добыть химические реактивы, которые необходимы для выращивания людей по методу профессора Форкмана.
— Разве вы доставали реактивы таким путем?
— Да… Я был вынужден… После того как взорвал танкер с нефтью…
— Вы взорвали танкер с нефтью? Да вы с ума сошли!
— Я был вынужден. Для проведения опыта мне нужны были деньги. Мне их пообещал один делец за то, что я подложу адскую машину в танкер с нефтью… Ему это было нужно для какой-то аферы…
— Послушайте, но сейчас такого дельца может не оказаться!
Старик горько хихикнул.
— Окажется. Они есть во все времена… Это — стандартизовавшийся тип афериста…
— Но ведь теперь Диков два. Меня волнует вопрос, потопят ли они один танкер общими усилиями или два танкера?
— Не знаю. Если следовать логике событий, то два.
— Какой ужас! Нет, это просто невероятно! Это нужно немедленно прекратить!
— Увы…
— Вы себе представляете нашествие ваших внуков на семью Сольпов после того, как их будет четыре! Это будет кошмар!
— Будет кошмар…
— Бедные Сольпы!
— Очень бедные, что поделаешь…
— А после четыре Арчи! Да у вас на ферме скоро дубов не хватит, чтобы…
— К тому времени подрастут другие.
— Они разнесут все аптеки в стране! Потопят весь танкерный флот!..
— Наверное…
Я вдруг остолбенел, уставившись в темноту парка.
— Почему вы замолчали? — прохрипел старик.
— Я себе представил, как в этом парке будет сидеть сто старых Диков, чтобы посмотреть на тысячу своих стандартных отпрысков. Я представил себе вашу ферму Гринбол, превращенную и фабрику стандартных людей. Ее так и назовут: ферма “Станлю”. И там постоянно будут стандартно воспитываться тысячи, а после согни тысяч вегетативных отпрысков. И нужно будет посадить целый лес дубов… А семейство. Сольпов, боже, что в конце с ними будет?!
— Не знаю, не знаю…
До выхода из парка мы дошли молча. Идя рядом с этим страшным стариком, мне вдруг показалось, что я иду с самой неумолимой судьбой, с материализованным в форме уродливого старца кошмаром, который с неотвратимой неизбежностью должен повториться во все увеличивающемся масштабе. Нет, этого нельзя допустить! Нельзя!
Я схватил старика за руку.
— Послушайте! Неужели вы действительно верите в эту чушь о стабилизации общества через стандартизацию людей?
— А если и нет — какая разница? Сейчас делу не поможешь…
— Можно! Нужно! Через полицию, тайных агентов. Нужно предупредить ваших детей!
— Вы хотите, чтобы я за свое собственное преступление отомстил своим собственным детям? Ведь во всем виноват я, понимаете, я один! И пусть их сейчас четверо, а после будет шестнадцать, и так далее. Они повторят только то, что сделал я! Если и есть смысл говорить о первородном грехе, то он здесь, налицо! Я во всем виноват…
Сейчас он по-настоящему заплакал, хрипло, неумело, по-старчески, даже не закрывая лица руками…
— Стойте! У меня есть один к вам вопрос! Очень важный вопрос.
— Я знаю, ваш вопрос, — прохрипел старик, не переставая всхлипывать.
— Но вы не знаете, о чем я хочу вас спросить…
— Знаю… Прощайте… Прощайте…
Он быстро засеменил вдоль решетки парка, громко стуча своей тяжелой палкой по асфальту. Я застыл в нерешительности, глядя на сгорбленную удаляющуюся фигуру страшного старца, пока он не скрылся в темноте…
Я так и не спросил старика, передал ли он своим отпрыскам тайну профессора Форкмана. Если нет, тогда все будет в порядке и стандартных людей не будет. А если — да?
Хотя все равно. Прав все-таки я. Как бы то ни было, нельзя переносить законы физики и химии на жизнь общества.
С момента этой странной встречи прошло несколько десятков лет. И вдруг я стал замечать, что на моем пути стали часто попадаться очень похожие друг на друга люди, что они одинаково одеты и говорят об одном и том же. Очень похожие молодые мамаши нянчат одинаковых младенцев. С экранов кино на меня смотрят одинаковые актеры и актрисы. Почти тождественные лица и фигуры мелькают на обложках журналов и книг.
Как-то мимо меня промаршировала рота солдат, и я чуть было не вскрикнул — до того все солдаты были на одно лицо! “Рота Диков…”, — прошептал я в ужасе. Целая толпа одинаковых девушек, Арчи, выступала в одном мюзик-холле…
Вот поэтому и еще по многим другим причинам я иногда думаю, что ферма “Станлю” существует и развивается, и, может быть, мое правительство даже оказывает ей всяческую поддержку.
М.Емцев, Е.Парнов
ОРУЖИЕ ТВОИХ ГЛАЗ[3]
Неповторимый запах железной дороги. Властный запах. Он уводит назад, назад. Заставляет припомнить давно пережитое, отшумевшее. С каждым днем оно уходило все дальше, И всегда возвращалось. Еще вчера он стоял у вагонного окна. Убегали столбы, и параллели проводов то подымались, то опускались. Уносились деревья, стога сена и белые хатки. Только горизонт оставался неподвижен. Будто он не подвластен ни времени, ни движению, этот далекий и чистый горизонт.
Сергей Александрович Мохов еще раз прошелся вдоль путей, взглянул на часы и не очень уверенно направился к вокзалу. Поравнявшись с причудливым кирпичным строением, на котором было написано “Кипяток”, он остановился, опять посмотрел на черный циферблат своих часов и долго глядел на смутное свое отражение. Он никуда не спешил. И если бы его спросили, зачем он пришел сюда, не смог бы дать ясного ответа.
Когда-то он жил в этом городе. Помнил разрушенные его дома и пыльную листву высоких южных тополей. Здесь закончил школу, и воспоминание о выпускном вечере все еще грустно и ласково сжимало сердце. Они пришли на вокзал тогда прямо из школы. Разгоряченные, чуточку хмельные. Куда-то звали уходящие в ночь рельсы, чуть мерцали фиолетово-синие огоньки на путях.