В этот раз нам выделили аж полчаса на отдых. Остальные гладиаторы ходили словно зомби, с пустыми глазами, облитые потом, кровью и заляпанные песком. Сидеть было нельзя. Если честно — я выглядел точно так же. Но минул и этот отрезок времени и нас заставили сражаться.
Клянусь свои выдуманным именем, в тот миг я понял, что в мире вокруг царствует Его Величество Бред. Как я уже сказал, здесь не было магии, но старший малас ударил тростью о землю и перед каждым из нас выросла точная песчаная копия. Предо мной стоял… я, сжимая в руках мои же сабли. Так начался ад…
Мы сражались и сражались, падали, не имея ни шанса одолеть копию самих себя, нам подавали жижу и мы вновь вставали, чтобы опять рухнуть с цветущим синяком. Так мы провели все время до первой звезды. После — нас оттащили, в прямом смысле этого выражения, в бани, где нас омыли служанки. Меня уже не смущал ни факт омовения, ни нагота, я еле удерживался на краю сознания, балансируя словно канатоходец над пропастью. Через полчаса я осознал себя лежащим на жестком матрасе. Сон пришел мгновенно.
Та же процедура повторилась и на следующий день, и на день третий, и на последующий день да и вообще — каждый божий день одно и тоже. Жижа, бревно, бег с бревном, растяжки, бой с тенью, баня, сон. В какой-то момент я даже стал мечтать о нем, об этом сне, потому что он уже давно стал походить на смертное забытье.
И вот сегодня, в седьмой день, у нас было что-то вроде выходного. Утром всего лишь вытаскивание бревна и бег с ним, потом какие-то медитации, в которых нам нужно было найти свою стихию (что за бред), а после — настоящий ужин. И когда я говорю ужин, то не имею ввиду жижу, а нормальную пищу. На столе стояло мясо неизвестного мне животного, овощи, фрукты, даже какой-то сок из терпких фруктов. В действительности эта была простенькая трапеза, но она мне тогда показалась чуть ли не королевским пиром. Боги, с какой жадностью я впивался зубами в свежее мясо, чувствуя, как его сок стекает по губам и подбородку, с каким остервенением набрасывался на хрустящие овощи, и с какой жаждой цедил каждый глоток сока. Клянусь, в тот миг я выглядел словно варвар с северных гор, дорвавшийся до пищи после недельной голодовки.
— Ты ведь с земли, да? — спросил чернявый рослый парень, владеющий боевым топором.
Он им орудовал словно повар ножом — так быстро и так умело, что можно было только восхищаться. Кстати, с языком у меня все выправилось. Я уже нормально понимал и говорил без косности, хоть и с жутким акцентом. В момент, когда был задан вопрос, каждый из гладиаторов повернулся ко мне.
— Да, — кивнул я.
Понеслись шепотки и перегляды. Самый молодой, лет семнадцати с виду, умелец фехтовальщик, орудующий бастардом на уровне с Константином, принцом, а ныне и Императором, вдруг загорелся глазами.
— А какая она, эта земля? — с жаром спросил он.
— Ну, — протянул я, прикидывая чтобы ответить, раз уж завязался разговор. — Большая.
— Больше чем главный проспект Улицы Цветов? — поинтересовался тучный, мощный шкаф, который в плечах мог поспорить и с Тистом-Молчуном. В качестве оружия он использовал булаву.
Улица Цветов является центральной на острове, и именно по ней меня вели к арене. Так что такое сравнение заставило меня лишь улыбнуться.
— В тысячи раз.
Гладиаторы зависли, а потом засмеялись, стуча кубками по столу. Некоторые даже утирали слезы. Как я уже говорил — на утро на людях не было ни следа от ран, полученных накануне, так что смех не вызывал боли. В общем-то этот факт — отсутствие телесных повреждений, был единственным радующим меня обстоятельством.
— Так уж и в тысячи, — крякнул фехтовальщик.
— Скажу даже больше, — я понизил голос до таинственного шепота и чуть подался вперед. Народ прекратил смеяться и тоже пододвинулся. — Если ты встанешь на самой высокой горе, самого высокого гребня, то взглянув в любую из сторон света, так и не увидишь края. А если вздумаешь до него добраться пешком, то можешь потратить всю свою жизнь, а так и не дойдешь. Реки там столь огромные и бурные, что порой сметают целые города. Горы иногда изрыгают пламя, а озера полны соленой воды. Самые мелкие из них называются морями, но и они таких размером, что в них уместилось бы сотни островов Териала. Самые же большие называются океанами, и конца им просто не существует.
— Не врешь? — уже с другими интонациями поинтересовался мальчишка.
— А смысл мне врать, — пожал я плечами, попивая сок. — Земля так огромна, что люди еще даже не всю её исследовали.
В этот раз народ проникся и многие даже завистливо выдохнули. В этот миг я ощутил себя в довольно странной ситуации. Ведь всю свою бытность на Ангадоре я мечтал о том, как окажусь в Долине Летающих Островов. Как пройдусь по здешним землям, как поднимусь над облаками и найду последних свободных людей. Но как это часто бывает, мечта меня обманула и я так и не нашел здесь того, что искал. Здесь не было ни свободы, ни чего-либо еще, что так грезилось мне. Просто очередная сверкающая обертка.
— Кстати, может вы мне расскажите, что здесь происходит? — спросил я.
— Что именно ты хочешь знать землянин? — подал голос самый молчаливый и мрачный из гладиаторов. Он был в возрасте, даже немного побит сединой. В руках держал изогнутый боевой серп, которым при мне швырялся словно бумерангом, срезая наконечник стрелы с тридцати шагов.
— Все, — решительно ответил я. — Что это за место, эта ваша крепость Термуна. Почему нас заставили сражаться. Что за Воинство. Одним словом — все.
Гладиаторы повернулись к этому молчуну с серпом, словно спрашивая у того дозволения говорить. Мужик в летах, посидев немного, кивнул. Слово взял юноша с бастардом.
— Крепость Термуна, это место, в котором некогда сам Термун — величайший из воинов Ангадора, одолел царя демонов. Битва их была столь велика и ужасна, что она отколола кусок земли и подняла его в воздух. Термун был слаб после сражения, и люди, жившие на той земле, пытались ему помочь. Но не смогли — он погиб. Но с тех пор остались его заветы.
— Который мы свято чтим, — поддакнул тучный «булавист».
— Не перебивай, — ткнул его локтем малой. — На месте сражения построили крепость, дабы в ней никогда не угасало пламя войны. Шли годы, и каждый, по заветам Термуна, нашел себе дело. Кто-то был прирожденным плотником, иные — скульптурами, виноделами, каменщиками, даже Наместниками. Но среди людей Териала почти не было воинов. И тогда было решено отбирать каждого десятого и сотого халасита из поколения. Халасит, человек еще не нашедший своего призвания в достойной жизни по заповедям Термуна, мог бы присоединиться к бессмертному воинству. По легендам, воин погружается в сон, дабы восстать в века великих битв. Он видит свою жизнь лишь в сражениях с самыми опасными врагами. Это участь достойнейшая среди маласов — тех, кто следует призванию.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});