Читать интересную книгу Прикосновение к любви - Джонатан Коу

— Когда это было?

— Шестнадцать лет назад.

Пока Тед размышлял над этим фактом, профессор наконец добрался до их столика, и Хью поспешно пододвинул стул, на который Дэвис опустился с астматическим хрипом. Кристофер придвинул четвертый стул и поставил поднос посреди стола.

— Итак, — заговорил Хью после небольшой паузы, — как самочувствие, профессор? Как дела на факультете?

— Не так плохо, не так плохо, — ответил Дэвис, кладя в чашку сахар.

Ученики, ловившие каждое его слово, глубокомысленно кивнули. Снова наступило молчание. Когда профессор, казалось, собрался опять заговорить, Хью с Кристофером в предвкушении даже подались вперед.

— Вся сложность с кусковым сахаром, — сказал Дэвис, — в том, что двух всегда мало, а трех всегда много. Вы не находите?

И профессор задумчиво глотнул кофе.

— Я вижу, у вас новая книга по эстетике повествования, — сказал Кристофер, беря библиотечную книгу Хью. Он повернулся к Дэвису. — Вы, конечно, читали?

— Мне она кажется слишком немецкой и теоретической, — ответил тот с кроткой улыбкой. — Экземпляр, присланный мне на рецензию, я отдал племяннику из Чиппинг-Содбери.

Кристофер вернул книгу Хью.

— Чем старше становишься, — сказал Дэвис, набив рот печеньем, — тем меньше пользы видишь в литературной критике.

— Вы считаете, что следует обратиться непосредственно к текстам? — спросил Хью.

— Да, наверное. Хотя чем больше их читаешь, тем менее интересными они кажутся.

— Именно этот тезис вы отстаиваете в своей новой книге, — заметил Кристофер. — Это радикальная и провокационная точка зрения, если позволите мне так высказаться. Дэвис кивнул, позволяя.

— Но означает ли это, — беспечно спросил Хью, — что близится конец литературы в том виде, в каком мы ее знаем?

— В каком мы ее знаем?..

— Какой ее преподают в школах и университетах.

— А! Нет-нет, конечно, нет. Совсем нет. В действительности я думаю… — последовала могучая пауза, неизмеримо превосходящая все предыдущие, —..я думаю… — Дэвис вдруг поднял взгляд, в его глазах сверкнуло озарение. Напряжение, висевшее в воздухе, можно было буквально пощупать. — Я думаю, что неплохо бы съесть еще одну печеньку.

Теду профессор Дэвис понравился сразу. У этого человека начисто отсутствовала зацикленность на собственной профессии, что так характерно для большинства ученых. Несмотря на многочисленные попытки Хью и Кристофера вовлечь профессора в мутную научную дискуссию, тот оказывал упорнейшее сопротивление, совершенно явно желая потолковать о компьютерах и о работе Теда. Он даже принялся убеждать Теда, что университет — прекрасное место для проведения следующей выставки-продажи продукции его фирмы, а Тед, в свою очередь, убеждал профессора, что человеку его уровня жизненно необходимо универсальное и гибкое программное обеспечение по обработке текста, которое таит широчайшие возможности. Профессор поразился, сколько рабочего времени способно сэкономить это программное обеспечение, и признался, что давно ищет альтернативу утомительному процессу правки рукописи вручную. К моменту прощания они прониклись друг к другу большим уважением, и Тед ушел с чувством глубокого удовлетворения оттого, что побеседовал с таким дальновидным и таким практичным деловым человеком.

* * *

— Дэвис — безмозглый осел, — сказал Робин, садясь в машину Теда. День клонился к вечеру, и они возвращались в Ковентри. — Единственная радикальная и провокационная вещь, которую он практикует, — это пожирание в неимоверных количествах миндальных печенек. Не знаю, что Хью в них находит.

— А я не знаю, что ты находишь в Хью, — ответил Тед. — Он не из тех людей, кого бы ты выбрал в друзья в Кембридже. Насколько я смог понять, он весь день только и делает, что слоняется по университету, хлещет кофе и набивает брюхо сандвичами.

— Так поступает большинство моих друзей.

— Почему он не найдет себе работу?

— Потому что рабочих мест в науке нет.

— Тогда пусть поищет что-нибудь другое. Пора наконец начать реально смотреть на жизнь.

— Если бы он начал реально смотреть на жизнь, это стало бы катастрофой. Он бы понял, что жизнь больше ничего для него не приберегла. И наверняка покончил бы с собой.

Тед фыркнул:

— Не перегибай палку.

— К тому же Хью — далеко не исключение. Здесь, в университете, полно таких, как он. Люди, которые стали здесь лишними, но которым здесь слишком нравится, чтобы уйти. Хотя «нравится» — неподходящее слово для подобного рода публики, очень уж оптимистичное, ибо всякий, кто так привязан к университету, в действительности ненавидит жизнь.

— Все так, но наверняка через несколько лет, если он сумеет отыскать свою дорогу в жизни и сумеет поступить на соответствующие курсы…

— Такой, как Хью, никогда не найдет работу, — перебил Робин, — потому что его разум слишком далеко зашел во вполне определенном направлении. У Хью особый склад мышления, которое он считает — то ли благодаря своеобразному защитному механизму, то ли из эгоцентризма, — единственным достоинством. Этот особый склад мышления сделал его в буквальном смысле непригодным к обществу других людей. — Робин посмотрел на часы. — Если хочешь, можешь просто подбросить меня до дома. Полагаю, тебе уже пора ехать.

— Да, пожалуй покачу-ка я назад.

Тед удивлялся, почему он до сих пор не уехал. Всего два дня разлуки, но ему уже до смерти хотелось увидеть Кэтрин и Питера, и в то же время его гнело ощущение недоделанного дела, неисполненного долга. Теда потрясли перемены в Робине, и — наверное, из-за шока — он постепенно начал придумывать объяснения странностям в собственном поведении. Робин просто забыл того человека, каким он был прежде, в те дни, когда был счастлив, а потому приезд старого друга по Кембриджу стал для него ни больше ни меньше, а даром Божьим, нечаянным-негаданным. Теперь можно восстановить неразрывную связь с прошлым, с прежним своим «я», которое он столь отчаянно хочет обрести вновь; и Тед станет тем посредником, который поможет выковать недостаюидее звено. Упустить этот шанс — значит предать их дружбу. По крайней мере, такая цель стоит того, чтобы пропустить ужин.

— Хотя торопиться мне особенно некуда, — сказал Тед. — Как собираешься провести день?

— Я устал, — ответил Робин. — Пожалуй, лягу спать.

— Ты же встал всего несколько часов назад.

— Можно посмотреть новости. Полюбоваться, сколько еще военных преступлений совершили сегодня наши лидеры.

— Не стоит тревожиться о том, что происходит в других уголках света. Оставь это политикам. Ты не хочешь еще что-нибудь написать?

— Надоело. Какой смысл? — И после паузы Робин добавил: — Может, поправлю второй рассказ. Он пока еще сыроватый.

— А давай прогуляемся? — предложил Тед — Наверняка здесь есть парк, где мы могли бы пройтись. Давай проведем еще один приятный вечерок Ты мог бы прихватить свою рукопись. Глядишь, появятся новые идеи.

Они подъезжали к улице, на которой жил Робин. Тед припарковал машину, Робин сходил за вторым блокнотом, а затем они двинулись в направлении Мемориального парка.

— Чудесный вечер, — вздохнул Тед, ослабляя узел галстука. — Знаешь, похоже, мне здесь нравится.

— Дурацкая мысль, — сказал Робин.

* * *

Еще один теплый вечер ранним летом, и мир, кажется, пребывает в полном покое; и они, два этих странных сотоварища, вновь шагают по финишной прямой дороги их дружбы.

По Олбани-роуд и по Спенсер-авеню. Эта местность должна быть знакома Теду, он шел здесь накануне ночью, но тогда он был занят своими мыслями, впрочем, он и сейчас ими занят, и в глазах его не мелькает и проблеска узнавания. Что касается Робина, его знакомство с этим районом подобно дурному привкусу во рту, подобно камню на шее. Он всей душой жаждет покинуть эти милые пригородные улочки, покинуть как можно скорее и желательно навсегда, но у него нет ясного плана, как этого достичь, и он так устал, у него нет даже сил, чтобы обидеться на Теда за то, что тот отказывает ему в возможности сбежать отсюда хотя бы на время.

Они молча проходят мимо пустой спортплощадки старой школы, и они сворачивают к шоссе. Они ждут на пешеходном переходе, когда зажжется зеленый свет, и тут происходит любопытное явление: мысли их внезапно обретают целеустремленность и напор, концентрируясь на одном и том же человеке. И вот, после стольких вполне намеренных недоразумений, после непонимания, отчужденности и различия, их разумы в каком-то смысле встречаются. Оба они думают о Кэтрин. Тед с блеском далекого удовлетворения в глазах представляет, как обрадуется она его возвращению, каким чистым и приветливым она сделает дом, готовясь к его приезду. Он представляет блюда, которые она ему приготовит в эти выходные, вино, которое он купит к этим блюдам, он думает о любви, которой они займутся после вина. Он думает о том, как красива она будет; и он спрашивает себя, распустит ли она волосы или сделает прическу. И вновь с благодарностью сознает, какая ему выпала удача — какая им выпала удача, что они нашли друг друга.