Читать интересную книгу Островок ГУЛАГа - Леонид Эгги

Колька просит показать этот прием, но я держу его в секрете. Недавно прочитал книжку «Борьба за огонь». У одного племени погас огонь, спичек у них не было, чтобы разжечь его снова, а без огня жить нельзя. Тогда старый вождь пообещал отдать свою дочь-красавицу в жены тому, кто добудет огонь. На поиски пошли две группы охотников. Одна состояла из трех братьев. Они были наглые, вороватые и не умели сдерживать своего слова. Другая – из обычных парней. Эти охотники добыли огонь, но, когда возвращались, их перехватила тройка братьев. Завязалась драка. Двоих охотников братья убили. Третий начал убегать. Братья бросились за ним. Но так как скорость у них была разная, то через какое-то время они уже преследовали охотника, находясь на некотором расстоянии друг от друга. Тогда охотник развернулся, побежал им навстречу и рассчитался с каждым в отдельности.

Вот этот прием я и собираюсь применить. Дело серьезное, а значит, требует серьезной подготовки. Привязываю калоши на бурках, чтобы не слетели, на двойной узел завязываю шапку под подбородком, и я готов к бою.

Трое моих недругов ждут там же, у магазина. Ухмыляются. Подхожу почти вплотную. Чувствую: у них уже кулаки чешутся. Но я разворачиваюсь и мчусь в сторону карьера. Они, словно овчарки, рванули за мной. Не оглядываюсь, но знаю, чуть не в спину мне дышит Колька Бычин, он бегает быстрее всех. За ним Олег. Последним трусоватый Юрка.

Что ж, ладно. Расстояние пробежал приличное. Пора. Разворачиваюсь, и – хрясь Кольке по роже. Сразу кровь из носу. Хорошо, это надолго. Быстрее навстречу Олегу. Увидев конфуз своего атамана, он немного замешкался, Отлично. Сбиваю его с ног. Изо всех сил приходится догонять Юрку. Все же догнал, подставил ногу. Он падает и сразу начинает хныкать. – Я не хотел тебя бить, это они заставили.

Ткнул его всего пару раз, но пообещал в следующий раз добавить от всей души. Бегом возвращаюсь и быстро разбираюсь с Олегом. Взял с него клятву, что больше не будет.

Подхожу к Кольке, вижу: он весь в крови, снег приложил к носу. Советую задрать голову, так кровь скорее остановится. И куда только наглость его девалась. Помогаю ему менять снег и, как бы между прочим, требую дать слово, что не будет обзывать Кольку Реймера и трое на одного больше не полезут.

С тех пор я ходил в школу, не оглядываясь. И до сих пор помню бабушкин совет – смело идти навстречу тому, чего невозможно избежать.

Тетя Вера, сестра отца, которую я звал Кокой, взяла меня с собой на разгружавшуюся у причала баржу. Кругом охрана. И на причале, а в трюме копошатся зэки. Выгружают какие-то тряпки. Вот один зэк наклонился, что-то вытащил из общей кучи, внимательно рассматривает. Потом взглянул на меня, перевел взгляд на охранника – скользящий такой, потайной

Охранник стоит боком к нам и смотрит в другую сторону. Зэк резко бросает мне то, что только что рассматривал. Я подымаю брошенную вещь. Это же буденовка. «Спасибо, дяденька», – шепчу я в трюм.

Долго потом носил я этот шлем, хотя войти в него могло три моих головы.

Как-то в доме появилось несколько яблок. Мать рассказала, что они растут на деревьях. Я рассмеялся, вот разыгрывает, думает, что я еще маленький. Как будто я не знаю, что на деревьях растут только кедровые шишки, да рябина с черемухой.

XXI

Хожу в гости к бабушке. Это всегда праздник. Бабушка – увлекательная рассказчица. Не скажу – сказочница, потому что сказки – это выдумки, а она рассказывает о том, что происходило в действительности, о тех, кто когда-то жил. Каждый раз она рассказывает новые истории про злых правителей: про жадного Креза, жестоких фараонов, про Цезаря и Нерона, которые мучили свой народ; про Калигулу, который, ради своих забав, не жалел подданных; про монгольских ханов и многих других злодеев. Таких правителей, согласно бабушкиным рассказам, всегда ждал один конец – они будут наказаны руками своих холопов. Которые, кстати, жили такой же неправедной жизнью.

Рассказывала бабушка подробно, очень живописно: перед моими глазами представали египетские пирамиды, строящиеся руками рабов; пылал, подожженный по приказу Нерона Рим: несметные полчища монгол мчались завоевывать Русь.

Сердце мое переполнялось гневом:

– Да ведь все они – враги народа! Куда же смотрело НКВД?!

Бабушка вздохнула:

– НКВД всегда смотрит, куда надо.

Потом добавила:

– Глупый, это же было давным-давно. Нет уже ни тех стран, ни народов. НКВД тогда еще не существовало.

Странно. Мне-то казалось, что НКВД было всегда…

XXII

К бабушке часто ходили ее земляки. Здороваясь с ней, некоторые мужчины целовали ей руку. Меня это почему-то возмущало. И хотя я знал, что прерывать разговор старших неприлично, однажды все-таки не сдержался: – Моя бабушка – что, буржуйка, что ли? – Набросился на одного такого целовальшика. – Зачем вы руку ее целуете?

Но осанистый дед с громовыми раскатами в голосе воспринял мой натиск спокойно.

– Молодой человек! – Он постоянно так обращался, и мне это тоже не нравилось… – Вы совершенно правы: ваша бабушка не буржуйка. А руку я ей целую потому, что она словом излечивает людей.

– Словом? Каким еще «словом»? – возмутился я. – Разве бабушка – колдунья? «Противный дед!»

Но взрослые продолжают свой разговор, не обращая на меня внимания. Почти ничего из того, что они говорят, не понимаю. Слова какие-то мудреные. Поняв, что я здесь лишний, обижаюсь и ухожу. Меня особо и не упрашивают. Вообще не упрашивают. Это еще обидней.

XXIII

Я уже большой, окончил первый класс.

Теперь уже не Томе, а мне доверяют пасти коз, Марту и Майку, вместе с их двумя козлятами. Пастбище – сразу за Ногаевскими огородами, что по Тепловской трассе. Это недалеко от Вижаихи, берега которой огорожены. За изгородью – покосы местных жителей. Нам, ссыльным туда и ногой ступить нельзя.

В лесу хорошо, только аппетит зверский. Тот кусок хлеба, что дает с собой мать, как ни осторожничаю, исчезает еще до полудня. Происходит это как-то незаметно. Какую бы книжку не читал, в каждой зачем-то про еду пишут. Как тут устоять? Рука сама отщипывает по маленькому кусочку. Затем наступает самый неприятный момент – рука больше ничего не нащупывает. Эх, скорей бы июль, пойдут грибы и ягоды.

Жара стоит невыносимая. Козы наелись и лежат, пережевывая жвачку. До реки метров двести. Потихоньку перелезаю через изгородь и, пригибаясь в высокой траве, пробираюсь к берегу. На полпути оглядываюсь и вижу – несется ко мне Майка, Марта и козлята. Ну что с ними делать? Чуть не плачу от обиды: «Чего вам не хватает? Наелись, ну и лежите. А мне жарко, я искупаться хочу. Нельзя вам сюда».

Но козам разве объяснишь? Окружили меня, смотрят с укоризной прямо в глаза, мол, зачем бросаешь нас? Привыкли, что я все время с ними.

Делать нечего, возвращаемся. Помогаю козлятам перелезть через изгородь, хотя до этого они как-то умудрялись сами перескакивать. Купание, как всегда, сорвалось: козы зорко следят, чтобы я не сбежал. Но в редкие дни, когда мать, жалеючи меня, подменяла на час – другой, я из воды не выходил. Жаль, что у мамы всегда было много работы.

Наконец наступает середина лета. Жить становится легче. Пошли ягоды, грибы. После голубики и, особенно, черники, у меня и у коз губы иссиня-черные. Жарю на прутике грибы. Они жирные. Я подставляю хлеб, который очень берегу, и стараюсь откусывать маленькими кусочками, слизываю жир.

XXIV

Сладкая пора мечтаний…

Книжка под головой, глаза устремлены в небо. Но на самом деле меня здесь, на этой поляне, нет. Я отправляюсь с Афанасием Никитиным в Индию. Проходим мимо факиров, которые играют на дудочках, а перед ними извиваются в танце змеи. На огромных деревьях огромные ветки, а на них обезьяны – кривляются, скалят зубы, прыгают, повисают на хвостах. Идут слоны… На спинах у них маленькие домики, из которых выглядывают смуглые красавицы…

Потом я еду на верблюдах по пустыне. На меня нападают разбойники. Выхватываю саблю, и они разбегаются. Залезаю вместе с Али-Бабой в пещеру разбойников и повторяю волшебное слово «сим-сим», чтобы выйти обратно, потому что Али-Баба совсем не вовремя забывает его.

А еще – спасаю Чапаева в водах Урала…

Отталкиваю Александра Матросова от амбразуры и подставляю свою грудь…

Где и с кем я только ни езжу, плаваю, летаю, скачу на лошадях! Но все мои путешествия заканчиваются тем, что в конце концов возвращаюсь домой. И не с пустыми руками. В них – белый хлеб и котлеты. (Зимой я лежал в больнице и там нам давали их. Ничего вкуснее до этого не ел). По такому случаю приходят в гости все наши, а также соседи и Колька Реймер с Муртазом. Я раздаю котлеты и режу белый хлеб. Ешьте! Кто сколько хочет.

Но как только я в самом деле возвращаюсь из своих странствий, меня обступают наши домашние заботы. Почему энкавэдэшники такие злые? Почему их все боятся? Почему они ни с кем спокойно не разговаривают? Даже мама с бабушкой не могут ответить на эти вопросы.