Читать интересную книгу Йошкин дом - Виктория Райхер

Маша покупала ему витамины, черешню, зеленый салат, делала всякое вкусное, чтобы он ел, и стояла на коленях, а он не ел, но потом уже ел и поправился, мама бы его не узнала, это ж надо, каким гладким и красивым стал тощий Ясик.

Маша была как бы не в счет, поэтому папа женился, попросил ее переехать в другую комнату, угловую, потому что там мало света, а жене папы надо было много света, она портниха, шила, ей нужно было окно. Маша переехала, ничего. Чанду с собой взяля и Ясика, который не хотел жить в проходной комнате и чтобы они через него ходили, он эту папину жену сразу невзлюбил, непонятно почему, нормальная женщина. Чанда спала на коврике у двери, Маша на кушетке, они кушетку из кухни забрали, а Ясик — в своей кровати, которую из его старой комнаты перенесли. Света в угловой комнате было действительно мало, но зато Ясик подружился с Чандой и научил ее таскать еду из кухни, и быстро—быстро ему приносить, это они так изводили папину новую жену, которая готовила только папе и себе, а Ясику и Маше — нет, хотя могла бы, много им надо, Ясику и Маше. Про Машу папа своей новой жене ничего не объяснил, да и что там можно было объяснить, а про Ясика сказал: «У мальчика сложный характер», хотя в самом деле у Ясика к тому времени был уже нормальный характер, они с Машей жили душа в душу, никаких проблем.

На родительские собрания тоже Маша ходила — а кому ж еще ходить, только Маше, Маша и ходила, а когда ее спрашивали «вы ему кто», они отвечала «я ему Маша» и почему—то вопросов больше не задавали, а потом привыкли. В школе Ясика иногда ругали, иногда хвалили, больше хвалили, чем ругали, он оказался способным, когда заговорил, а пока не говорил, об этом не знали. Он ведь не говорил больше года, как забрали маму, так и замолчал и молчал, пока его Маша не увезла на лето куда—то под Астрахань, к своим родственникам. Из—под Астрахани Ясик вернулся загорелым и отдохнувшим, а через месяц заговорил. Конечно, были всякие проблемы: и история с разбитым стеклом, и курение потом, но в целом Ясик был ничего себе, Маша была довольна. Если бы мама знала, она бы тоже была довольна.

А мама и знала, только об этом никто не знал. Когда маму хоронили, приехал папа, они ведь и разведены не были, он с той свой женой жил просто так, а сообщили о маминой смерти именно ему, потому что кому еще, Ясик несовершеннолетний, не Маше же сообщать. Папа приехал па похороны, прямо в больницу приехал, там ведь и кладбище есть, и вдруг встретил там Машу, и выяснилось, что все эти годы она ездила к маме два раза в неделю, чаще не получалось, но два раза в неделю — обязательно, и мама ее не узнавала вначале, а потом начала узнавать, и много лет узнавала, и они о чем—то беседовали, хотя о чем они могли беседовать, с мамой—то, но о чем—то находили, все врачи удивлялись, столько лет. И на похоронах все врачи с Машей здоровались уважительно так, потому что как тут не зауважать, при виде такого, а Маша была совсем грустная и никого не замечала. Папу заметила, но только улыбнулась слабо и сразу о нем забыла. Маму похоронили, и Маша вернулась домой и стала снова жить в той комнате, вместе с Чандой и Ясиком, а куда ей еще.

Папа на все это посмотрел, съездил еще раз в больницу, поговорил с врачами и неожиданно сделал Маше предложение. Все эти годы, говорит, я был слепым и не видел вашей любви, все эти годы я прожил в заблуждении, что это мы нам нужны, а оказывается, это вы нам нужны, и мне, и Ясику, и давайте мы мою портниху прогоним, тем более что она и сама уже потихонечку собирается уходить, а с вами поженимся, и вы снова переедете в ту комнату, большую, и все будет хорошо. И он был уверен, что Маша согласится, просто уверен, он же решил, что она все эти годы все делает из любви к нему.

И тут оказалось, что Маша ужасно удивилась потому что все эти годы Маша о папе не думала вообще. Она с трудом замечала, что вот есть в доме такой папа, она занята была — обещание выполняла. Маша обещала своей подруге Оле, своей единственной любимой подруге Оле, что, если с подругой Олей что—нибудь случится (а Оля всю жизнь жила с ощущением, что с ней вот—вот что—нибудь случится, плохое) она, Маша, поможет Олиной семье — мужу папе и сыну Ясику. Когда с Олей действительно случилось — Оля заболела, вот что случилось, — Маша стала помогать. Способ помогать Маша знала один: она ничего не объясняя, переехала к папе и Ясику, и все. Они сначала ничего не поняли, да и потом ничего не поняли, но какая разница.

Олей звали маму. Ясик потом вырос и поступил в институт, выбрал какую—то жуткую инженерную специальность, и никто не знал почему, а самом деле потому, что эта же специальность была у Маши. Чанда состарилась, но по—прежнему спит на коврике в угловой комнате. Папа куда—то уезжал, может быть, снова жениться, но неясно. Не женился, вернулся, живет. Когда его спрашивают, с кем он живет, он отвечает — с сыном, он почему—то стесняется того, что в доме кроме него и Ясика живет еще и Маша. Так что из—за папы это все секрет и не считается, можно сказать. Наверное, потому, что Маша так и не вышла за папу замуж. А Маша за папу замуж никогда и не собиралась, да она и не могла, кажется, это и представить себе невозможно: Маша — и вдруг замуж.

МОЛОЧНАЯ РЕКА, КИСЕЛЬНЫЕ БЕРЕГА

Камушек, камушек, еще камушек. Камушек на камушек — башенка. Камушек побольше — в подножье, а на него, один над другим, — камушки поменьше. Камушек, камушек, еще камушек. Верхний качается, сейчас упадет. Но на него кладется еще один, а потом еще. Теперь они качаются втроем.

Камушек: Геля. Была. То есть до сих пор, конечно, есть Геля, но другая. Можно сказать: вылечили, а можно — и наоборот. Никаких голосов в голове, никаких кошмаров, никаких приступов, но и никакой радости от этого. Так себе Геля, если честно. Тупая и усталая, голова совсем не варит и сил нет. Говорят, от лекарств.

Камушек: мальчик. Мальчику даже не успели дать имя, все произошло слишком быстро. Мама обещала без Гели имени мальчику не давать. Мама клянется, что с мальчиком все в порядке. Мама рассказывает, что мальчик спокойно спит по ночам, хорошо ест и уже поднимает голову. Мама и сюда к Геле ходит нечасто, потому что мальчика не с кем оставить. Геля просила, чтобы мальчика приносили ей самой, хотя бы изредка, но мама воспротивилась, и врачи тоже. Говорят — не место.

Камушек: врачи. Один из них сейчас сидит и смотрит на Гелю из окна. Из его окна весь садик не виден, видна только та часть, которая возле беседки, но Геля именно там, возле беседки, и сидит на земле. Там растет куст и есть тень от солнца. Геля сидит под кустом на земле и строит пирамидку из камушков, а врач стоит у окна и смотрит на Гелю. Это его она просила разрешить маме приносить мальчика. Это он ей сказал «нельзя». А сейчас он так смотрит, как будто ему Гелю жалко. Смешной. Если тебе так жалко — разрешил бы мальчика, нет?

Камушек: молоко. Молоко надо сцеживать каждый день, лучше по нескольку раз в день, иначе молоко попадет. Неважно, сколько Геля еще тут останется, важно, чтобы у нее после этого еще оставалось молоко. Сцеживаться лучше сразу после сна, раз, потом после обеда, два, и вечером еще раз, три. Можно было бы еще чаще, но от «еще чаще» грудь болит, да и сил нет. А если не сцеживаться, грудь становится каменной и тянет вниз.

Геля встает, поправляет грудь, косится на врача и идет сцеживаться. Сцеживается она в душе, там удобнее всего. Во—первых, душ можно запереть изнутри, а комнату нельзя. Правда, душ снаружи тоже можно открыть, если принести такой специальный ключ, у всего персонала он есть, но обычно они в душ не ломятся, только если по особо веской причине. Про Гелю все знают, что она ходит в душ сцеживаться, да она и не скрывает, и никто к ней не заходи из персонала, а у больных нет ключа.

Молоко выдавливается легко и течет сильными струями, выливаясь на живот и стекая по ногам вниз на кафельный пол. Обычно Геля пускает душ и, сцеживаясь, стоит под водой, чтобы сразу же смывать с себя молоко. И все равно видно как оно течет, вода не успевает смыть сразу, тут, в больнице, слабый напор воды, экономят они, что ли. Молоко течет, как будто белые дорожки по коже бегут. Молочная река, кисельные берега, вспоминает Геля, было что—то такое в детстве. Кисельные берега — это теперь она сама, вон какой живот и какие ноги, куда там кисель, это уже не кисель, это студень. Геля равнодушно смотрит вниз на себя и продолжает давить на грудь. Кисельные берега — ерунда. Молочные реки — тоже ерунда. Сейчас она доцедится и пойдет спать.

Камушек, камушек, еще камушек. Цедиться тяжело, потому что очень устают руки и грудь. Грудь тянет вниз, руки тоже, и хочется упасть прямо в душе и заснуть. Говорят, что спать все время хочется тоже от лекарств. Может быть. Но если молоко не пропадет, мальчика можно будет кормить еще долго и он будет здоровый, а не больной, и это самое главное. Сейчас Геля поспит, и надо будет идти к врачу. Камушек: врач. Врач разговаривает умные разговоры, и от них иногда лучше, иногда хуже, а иногда никак. Камушек: разговоры. Разговоров ни с кем, кроме врача, лучше вообще не вести. Не поможет. Камушек: помощь Говорят, если сюда в первый раз попасть, пока человек молодой, то второй раз можно и не попасть, вылечат. Только нужно пить лекарства, слушаться врачей и не убегать домой. Геля молодая, так что врач говорит, что шанс у нее есть. Камушек: силы. А сил нет.