резервуаров, не вызывая симптомов у животных-хозяев, и из-за этого распространение вируса непрерывно растет. Такие вирусные заболевания называются «зоонозы». Это слово образовано от греческих слов zōon – «животное» и nosos – «болезнь».
У людей и собак есть 65 общих инфекционных заболеваний, и приблизительно столько же инфекций мы делим с козами, свиньями, лошадьми, домашней птицей, овцами и коровами.
Корь перешла к нам от собак или коров, грипп – от свиней и уток, туберкулез – от коров, а риновирусная инфекция – от лошадей. Скорее всего, эпидемии зоонозных заболеваний были с нами столько же, сколько мы держим животных, а не охотимся на них.
В первую неделю марта в центре оказания неотложной помощи Уэст-Лотиана стало ясно, как много людей каждую неделю прибывает из Италии в Великобританию. Любители покататься на лыжах возвращались домой, у многих были кашель и температура. Заболеваемость стремительно росла. Мы достигли фазы развития инфекционной болезни, когда вирусные частицы стремительно размножаются внутри организма, вызывая заметные симптомы. Среди пациентов, с которыми я связался по телефону, был мужчина, прилетевший днем ранее с юга Франции. Его беспокоили головная боль, ощущение сильной слабости и жар. Согласно рекомендациям, я не должен был рассматривать его как потенциального коронавирусного пациента, поэтому сказал ему, что официальной необходимости в карантине нет. Однако от этого совета мне стало не по себе, поэтому я попросил пациента оставаться дома и не ходить на работу минимум неделю.
Среди моих пациентов была семья, которая только что вернулась из отпуска в Альпах. Из симптомов у них были сильная слабость и жар. Судя по расположению места их отдыха, они находились в зоне риска, поэтому я выписал им направление на тест. Я направил официальную форму в органы общественного здравоохранения, но врачам общей практики не сообщали, у кого тест был положительным, а у кого отрицательным[14].
В компьютерную систему, где врачи видят всю информацию о пациенте, делают записи о каждой консультации и выписывают направления к узким специалистам, в начале марта добавили новые коронавирусные коды. Идея была в том, чтобы помечать всех больных коронавирусом специальным кодом, что позволило бы отслеживать скорость распространения заболевания, а также определить рабочую коронавирусную нагрузку врачей общей практики. На тот момент код «даны рекомендации по 2019-nCoV» был единственным, который я мог часто использовать.
По официальным данным, мы все еще находились в фазе сдерживания распространения инфекции. Об этом говорилось в СМИ и бюллетенях для врачей общей практики, рассылаемых органами общественного здравоохранения. Это означало, что мы не могли самостоятельно брать у пациентов мазок на COVID-19, и власти сами «проверяли и отслеживали» всех подозрительных людей, прибывших из мест с неблагоприятной эпидемиологической обстановкой, и изолировали их от общества. Однако число новых случаев росло настолько стремительно, что для дальнейшего сдерживания заболеваемости понадобились бы сотни специалистов, которые могли решать по телефону, кого оставить в покое, кого изолировать, а кого отправить на тест. Кроме того, нам требовалось еще несколько сотен сотрудников, которые могли бы отслеживать всех, кто контактировал с заболевшими. Тестирование людей, прибывших из мест с неблагоприятной эпидемиологической обстановкой, было организовано в Эдинбурге Региональным отделением инфекционных заболеваний.
Однако теперь страх не без оснований распространялся среди населения, и ситуация становилась крайне серьезной. Один из моих пациентов, водитель такси по имени Эдди, работал по нулевому контракту – он платил большую сумму за аренду автомобиля и весь день возил пассажиров.
– Я не могу позволить себе не работать две недели, – сказал он. – Если я не буду работать две недели, стану банкротом. А еще бездомным, потому что мне будет нечем платить за жилье.
Как врач, я привык успокаивать и подбадривать своих пациентов, но в ситуации развивающейся пандемии не мог утешить никого.
Одна пожилая дама попросила меня написать письмо в ее страховую компанию, чтобы ее вернули домой из поездки, но я ответил, что, пока правительство не изменит рекомендации, оно не будет иметь никакого значения. Она огорчилась. Другой мой пациент, ученый, работавший в лаборатории с коллегами со всего мира, пришел в клинику с жалобами на сильную головную боль (он сказал, что его словно ударили молотком по лбу), температуру выше 39 градусов и кашель. Он не был в Италии, но его жена на днях вернулась из Болоньи, а некоторые коллеги недавно прилетели из Китая. Я был вынужден сказать ему, что, согласно действующим правилам, у меня нет оснований направлять его на тест, поскольку он сам не был в странах с неблагоприятной эпидемиологической обстановкой.
Прослушав его грудную клетку стетоскопом, я понял, что у него, похоже, развивается тяжелая пневмония, поэтому направил на флюорографию. В местной больнице стали просить пациентов с кашлем и температурой, сидящих в очереди на флюорографию, надевать маску. «Но радиограф не был в маске», – позднее сказал мне мой пациент. Он изолировался на две недели в одном доме с женой, однако у нее не появилось никаких симптомов. Оглядываясь назад, я почти уверен, что у него был COVID-19, но это была моя первая встреча с этим опасным и капризным вирусом, который поражал людей по-разному и держал всех в неопределенности.
Ко мне обращалось все больше пациентов с подозрением на COVID-19. Хотя у них были классические симптомы, ни один не соответствовал строгим национальным критериям тестирования. Мне было ясно, что вирус свободно циркулирует среди населения: сантехник с кашлем и температурой, женщина со рвотой и жаром, вернувшаяся с паломничества в Саудовской Аравии, и т. д. Нам продолжали говорить, что на тесты нужно направлять только тех, кто прилетел из Италии и Восточной Азии. В новостях утверждали, что распространение вируса удается сдерживать, но, зная о плохом доступе к диагностическим тестам и жалобах многих людей на кашель и высокую температуру, я понимал, что ситуация гораздо хуже, чем нам внушали.
Смотря новости, я удивлялся непривычным, но необходимым мерам, которые принимала Италия: организация полевых коронавирусных больниц, драконовские ограничения и нормирование доступа к отделению интенсивной терапии. Когда-то я учился вместе с военными врачами, чтобы получить диплом по медицине катастроф. Нам рассказывали, как строить импровизированные больницы, выделять в больницах чистые и грязные зоны, планировать экстренную массовую вакцинацию, а также организовывать поставки медицинского оборудования. Мне казалось невероятным, что все эти меры теперь принимаются так близко от моего дома, в стране, где медицинская система не хуже (если не лучше) нашей.
Первая смерть от коронавируса в Великобритании была зафиксирована 5 марта. Умерла пожилая женщина, заразившаяся COVID-19 внутри страны. Люди начинали осознавать серьезность кризиса, но даже я, врач, который читал все бюллетени органов общественного здравоохранения, не понимал реальных масштабов бедствия в стране. В субботу, 7 марта, когда число заболевших в Великобритании превысило 200, я встретился с друзьями. Многие