Теперь он командовал одной из лучших дивизий нашего фронта. При первой возможности я отправлялся в его полки, записывал все, что полагалось, набирался боевого опыта.
Четырнадцатого сентября Совинформбюро оповестило страну о выдающихся успехах этого соединения. Такой чести, вы сами понимаете, удостаивались немногие.
Двадцать второго сентября наша газета отвела целую полосу прославленным полкам. Шапка звала:
«БИТЬ ВРАГА ТАК ЖЕ УМЕЛО, КАК БЬЕТ ЕГО ЧАСТЬ ПОЛКОВНИКА ШТЫКОВА!»
(По соображениям цензуры дивизия была названа «частью», хотя так обычно назывались полки, а дивизии, корпуса и даже армии именовались соединениями.)
В предисловии к полосе было сказано:
«С первых дней войны с германским фашизмом отважно сражается за Родину часть полковника Штыкова. Советское командование уже сообщало о славных боевых делах штыковцев. Число проведенных ими боев уже превысило 75. В этих жестоких боях немцы потеряли свыше 10 000 убитыми и ранеными, около двухсот танков, сотни машин, броневиков, орудий, пулеметов.
Германское командование трижды объявляло в своих приказах об окружении и уничтожении части Штыкова. Но не успевал появляться такой приказ, как штыковцы снова напоминали о своем существовании стремительными ударами по врагу».
На странице были опубликованы статьи самого Серафима Григорьевича, командиров и политработников Ф. Дахновского, И. Лободы, А. Горелика, А. Ваненкова, Е. Тимофеева.
Завершал полосу мой материал «Добыли языка». Это была корреспонденция о подвиге разведчиков младшего лейтенанта Новопольцева, взявших эсэсовца в глубоком тылу врага.
Перед рейдом я сказал Новопольцеву, что пойду с ним. Взводный не возражал.
Я, как и все, проверил гранаты и взрыватели к ним, вооружился компасом и биноклем, картой-бланковкой, повесил на пояс нож с цветной наборной рукояткой. Один из сержантов захватил с собой тряпку для кляпа и прочный кусок провода.
Выполнив все это, мы сдали документы и награды в штаб, условились о сигналах и отправились на передовую.
Линию фронта пересекли вместе со мной девять человек. Люди шли молча, сосредоточенно, глаза и слух — в крайнем напряжении. Ах, какой это был славный, надежный народ — разведка! Крепкие, широкоплечие парни сержант Шопот, младшие сержанты Гаркуша, Дунчонок, красноармейцы Шавхалов, Заднепряный, Талагаев и Никольский — они все смотрелись один к одному — богатыри и храбрецы.
Линию фронта мы переходили ночью, а с первыми лучами солнца оказались в деревеньке, близ которой шла наезженная дорога.
Все укрылись за угол рубленой избы и стали ждать немцев.
Я попросил у Новопольцева разрешения сфотографировать разведчиков для газеты. Он с неудовольствием покосился на меня, но тут же махнул рукой:
— Давай! Только быстро!
Забегая вперед, скажу, что этот снимок появился в газете седьмого октября 1941 года, и я позвонил в редакцию, чтобы мне в дивизию прислали с попутчиком восемь номеров газеты: каждому разведчику — по снимку.
Однако вернемся к делам разведки. Мы никого не дождались в пустой деревне, и Новопольцев, как только стемнело, приказал направиться к дороге.
Улеглись в канавах, по обеим берегам дороги и протянули заранее припасенный электрический провод. Пока он покоился на земле.
В полночь до нас донесся треск работающего мотоцикла. Как только мотоцикл поравнялся с нами, Шавхалов и Заднепряный рывком подняли провод, и водителя как метлой смело.
Машина перевернулась. В кабине оказался какой-то офицер, он был жив и, пожалуй, невредим, но страшно испуган.
Водитель очухался быстро, кинулся на Гаркушу и тотчас напоролся на нож.
Мы заткнули офицеру рот тряпкой и, подталкивая его в спину, быстро отправились восвояси. Надо было непременно До рассвета перейти линию фронта.
Итак, мы вернулись в дивизию с «языком», и мне тоже перепала благодарность, объявленная комдивом.
Двадцатого октября 1941 года в нашей газете наконец-то появилась рубрика «Вчера на нашем фронте», о которой мы все так хлопотали чуть не с начала войны. В этой первой подборке были напечатаны переданные по телефону и телеграфу оперативные корреспонденции Александра Исбаха, Николая Аникина, Абрама Розена, Ивана Пепеляева, Кузьмы Горбунова. Здесь же значился и мой материал «Враг отброшен назад».
Пятого ноября 1941 года «За Родину» напечатала обзор боев, переданный газете по телеграфу:
«Полтора месяца бойцы и командиры части товарища Штыкова героически сдерживают натиск врага. Многократные попытки немцев вклиниться в нашу оборону закончились неудачей. Железная стойкость, мужество и упорство бойцов товарища Штыкова опрокидывали планы врага».
„Железная дружба, святая война“Сказать о войне — «тяжелая» — значит сказать холодное казенное слово. Война — это непомерный труд, постоянный риск, терзания о судьбе семьи и еще великое множество всяких бед. Но война зимой, когда на огневой тридцать градусов мороза и в лицо бьет северный вихрь, когда ни черта не видно за десяток шагов, а закаменевший хлеб надо рубить топором, — вот тогда война чистое наказание.
Незадолго до описываемых событий, в середине декабря, я задержался в полку, уральцев. По болотам и равнинам Северо-Запада без всякого удержу шлялась пурга. Добираться в штаб было рискованно, и меня уговорили ночевать в окопе стрелков.
Уже через час, мне казалось, я был тверд, как лед, и звенел от прикосновения. Ходил я на той войне и зимой и летом в кожаном реглане и только в сильные холода надевал под него меховой жилет. Еще слава богу, что в тот раз цигейка была на мне.
Но одну несомненную пользу той ночью я получил: написал стихотворение —
Мы на дне окопчика уснулиМы на дне окопчика уснули.Над войной покой наш вознесен.Падают пылающие пулиПрямо в мой багровый полусон.Падают, не задевают тела…Стихла ночь… Ни звука, ни огня…Иль душа от тела отлетела,На болоте бросила меня?…Кое-как растягиваю веки,Снег стираю тлеющий с лица,Рядом спят вповалку человеки,Будто жен, обнявши ружьеца.Милые! Какая мне удача —Вы живые, и окоп живой!Мины лишь бормочут и судачат,Перекатываясь над головой.Часовые маются до света.Над окопчиком в потеках льдаБледная качается ракета —Полночи военная звезда.И в своем убежище убогом,Поворчав на холод и на тьму,Снова я протискиваюсь бокомК ближнему братану моему.И в шинель укутываясь туже,Засыпая, ухмыляюсь зло:«А врагу в России хуже… хуже…Всю Россию снегом замело…»
Вот это и была немалая радость подобных ночей — саранче, нависшей тучами над нашей землей, было еще хуже, чем нам!
* * *
Тридцатого декабря 1941 года меня отыскал посыльный в траншеях Карельского полка 26-й Златоустовской Краснознаменной стрелковой дивизии и передал телефонограмму редактора газеты Северо-Западного фронта «За Родину». На клочке бумаги полковой телефонист записал:
«Приказано явиться 31.12.1941 к восьми ноль ноль в редакцию газеты».
Траншеи дивизии змеились вдоль речки Лужонки, за деревней Сухая Нива. Явиться оттуда, за многие десятки верст, по лежневкам «болотного фронта» в Рядчино можно было лишь с помощью нечистой силы или по воздуху с помощью авиации. Однако повезло. В тыл уходили аэросани, непрочное сооружение, утыканное пулеметами, и мне удалось забраться внутрь саней.
Я с неохотой покидал Златоустовскую дивизию. Она совсем недавно прибыла из Приморья, выгружалась на станции Крестцы, и я встречал ее на этой станции. Однако с тех пор уральцы успели повоевать с неприятелем, и немецкой дивизии «Мертвая голова» сильно влетело от моих земляков.
Я наивно полагал, что редакция вызывает меня на празднование Нового года, но, оказалось, ждала еще большая радость: на фронт прибыла делегация Челябинской области.
Я опускаю здесь подробности встреч с друзьями и знакомыми, совместные январские поездки на передовую, вопросы, вопросы, вопросы…
Значительно важнее дать слово газете фронта, чьи страницы воистину были опалены огнем неслыханной, ожесточенной войны.
Второго января 1942 года «За Родину» вышла с «шапкой» на первой полосе:
«КРАСНОАРМЕЙСКОЕ СПАСИБО, ТОВАРИЩИ ЧЕЛЯБИНЦЫ!»
Рядом с заголовком газеты, в «фонаре», было набрано крупным курсивом:
«ТРУДЯЩИЕСЯ ЧЕЛЯБИНСКОЙ ОБЛАСТИ ПРИСЛАЛИ К НАМ СВОЮ ДЕЛЕГАЦИЮ И ЭШЕЛОН С НОВОГОДНИМИ ПОДАРКАМИ.