Достав с их помощью визирный и оптический прицелы, он укрепил их рядом на одно полено, смастерил себе подобие треноги и все это тщательно спрятал от товарищей. Тренировался он по утрам, когда его отряд еще спал, а другие летали. За такой тренировкой его однажды и застал командир эскадрильи. В то утро Антошин проснулся особенно рано. Он ежедневно делал зарядку и в это утро, выйдя из палатки, не спеша побежал по узенькой дорожке, огибавшей рощу. На крутом повороте дорожки перед Антошиным вдруг возникла широченная загорелая спина. Человек в трусах был увлечен каким-то прибором. Он явно целился в пролетавший самолет.
Отступив, Антошин спрятался за дерево и стал рассматривать странную фигуру. «Чкалов?! Фу ты, черт! Что же он тут делает?» Приглядевшись, командир эскадрильи разглядел на самодельной треноге полено, на котором были укреплены два прицела. Он сразу же все понял и не мог сдержать смеха. Он подошел к Чкалову.
— Почему так рано встал?
— Тише, Батя, не кричи, услышат ребята.
— Я спрашиваю: почему не спите?
Чкалов почувствовал в голосе командира строгие нотки.
— Товарищ командир, ведь спокойно потренироваться можно, лишь когда наш отряд спит. Увидят ребята, подначивать начнут.
— Ну так расскажи, чего достиг.
— Тренируюсь вот. Прицелюсь в самолет через кольцевой, а затем сразу гляжу в визирный и вижу, как должна располагаться мишень.
— Хорошо придумал. Нужно всех с этим ознакомить.
Прошел месяц, и результаты серьезной тренировки дали себя знать. Чкалов вышел по всем видам стрельб на первое место. Даже Павлушову было трудно состязаться с настойчивым подчиненным.
Что есть мерило совершенства?
«Хорошо ли я освоил хотя бы то, что требуют наставления? Предел ли это? А если попросить самого Батю подраться? Он ведь фронтовой истребитель. Пусть проверит меня». И Чкалов снова оказался перед командиром эскадрильи.
— Батя, я хочу, чтобы вы меня окрестили в воздушном бою, хочу с вами «подраться в воздухе».
Для Ивана Панфиловича такая просьба была полной неожиданностью: еще никто из его подчиненных сам никогда не делал таких смелых предложений.
Но отказать способному молодому истребителю Антошин не мог. Он назначил время вылета на следующее утро. С рассветом командир поставил Чкалову задачу:
— Зона — Дудергофское озеро… Высота 2500 метров. Первым нападаете вы… Дистанция сближения 50 метров.
Опытный фронтовой истребитель вышел в условленную зону. Видимость была неважная, утренняя дымка еще не растворилась, а солнце выплывало из-за горизонта в виде огромного красного ослепительного шара.
Командир думал, что сообразительный Чкалов воспользуется конкретной ситуацией и постарается атаковать его внезапно, маскируясь на солнце. Действительно, Чкалов продолжал набирать высоту, держа курс на восток.
Антошин, ожидая нападения сверху со стороны восходящего солнца, увеличил обороты. Самолет набирал скорость, делая пологий разворот.
Чкалов ринулся в атаку, пикируя на самолет командира. Иван Панфилович едва успевал завернуть свой истребитель в крутой вираж, не давая молодому летчику зайти в хвост. Улучив момент, Антошин сделал неожиданный переворот через крыло и очутился в хвосте у Валерия. Бешеные акробатические фигуры следовали одна за другой, но бывший фронтовик так и не позволил Чкалову одержать над ним победу.
После посадки комэск похвалил Валерия за отличный пилотаж и в то же время отметил серьезные недостатки:
— Во-первых, товарищ Чкалов, вы нарушили дистанцию сближения, что в учебном бою недопустимо — и сами погибнете и безвинного товарища утащите с собой. Во-вторых, запаздываете на какую-то долю секунды реагировать на действия партнера.
После этого полета командир эскадрильи приравнял Валерия Чкалова к своим любимцам: Павлушову и Леонтьеву.
А Валерий, гордясь оценкой комэска, был готов целыми днями парить в воздухе.
С каждым месяцем младший летчик Валерий Чкалов становился все искусней и ожесточенней в воздушных боях со своими товарищами.
Даже храбрый истребитель Павлушов как-то, отвечая на вопрос комэска, заявил:
— Чкалов не считается ни с чем, и, если бы не моя осторожность, он просто врезался бы мне в машину… Он стал неузнаваем… Точно зверь…
Вскоре после этого разговора комэска с командиром отряда к Ивану Панфиловичу зашел Чкалов. Взглянув на озабоченное и насупившееся лицо молодого истребителя, Антошин шутливым тоном спросил:
— Что это сегодня ты мрачен, словно осенняя Балтика?
Валерий выхватил из кармана кожаного реглана схему, положил ее на стол командира и, как бы продолжая давно начатый разговор, ответил:
— Вот какое дело, Батя… Когда тебе в воздухе заходит в хвост неприятель, ты никогда не видишь, что он собрался с тобой сделать… А не видишь противника потому, что обзор нижней полусферы затеняет фюзеляж собственного самолета.
— А ты не зевай, разворачивайся, становись в вираж, не дай врагу прицельно атаковать тебя сзади снизу! — нетерпеливо перебил Чкалова командир.
— Ах, Батя! Ну а если в это время сам атакуешь другой самолет противника и тебе осталось всего несколько секунд, чтобы открыть огонь?
— Ну, брат, если у тебя сидит в хвосте такая гадость, то закладывай вираж немедленно и расправься в первую очередь с ней!
Чкалов спросил:
— А нельзя разве перевернуться вниз головой да и посмотреть в глаза стервецу?.. Может, он еще не готов? Может, я успею разделаться с тем, который у меня на прицеле?
Иван Панфилович встал, упираясь головой в лагерную палатку, и взволнованно произнес:
— Ишь чего захотел!
— А французы, Батя, уже применяют такую фигуру.
— Какой ты несмышленый, Чкалов! Французы не летают на таких «гробах», как мы. Подожди, заведем свои самолеты, и мы попробуем.
— Не согласен, Батя, хоть убей! Ты взгляни на эту схему — вот здесь бы поставить помпу, и «фоккер», ручаюсь, не подкачает.
Хотя старый истребитель заинтересовался идеей молодого пилота, он понимал, что риск довольно большой, и попросил Чкалова не торопиться. Горевшие задором глаза Чкалова сразу потускнели. Мрачный он ушел от Бати.
Все чаще повторялись дождливые, серые прибалтийские дни. Чкалов брался за книги. Читал он необыкновенно жадно. С василевских времен он полюбил Толстого, Гоголя, Лермонтова, но особенно неравнодушен был к Пушкину и Горькому, которых наряду с Добролюбовым, Мельниновым-Печерским он считал своими земляками — нижегородцами.
Читать Валерий мог запоем, многие подробности помнил долго, а особенно понравившиеся места цитировал наизусть.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});