Читать интересную книгу Чисто астраханское убийство - Фридрих Незнанский

— Ты откуда взялся, козлик? — проникновенно спросил Турецкий у молодца. — И почему за порядком не следишь? — Голос его окреп. — Вон, всякая пьянь по канавам валяется, дрыхнет, а ты и не чешешься? Документ тебе?! — уже грохотал Турецкий на всю площадь, едва сдерживая рвущийся смех. — Вот тебе документ! — Он выхватил из заднего кармана брюк ярко-красное, с золотым тиснением удостоверение агентства «Глория», где на фотографии был снят в генеральской своей, прокурорской форме, раскрыл и ткнул прямо в нос блюстителю порядка.

— Я — прокурор, ты понял?! Я сейчас скажу своему товарищу, а тот позвонит Лешке Привалову! И полетят с тебя, — Турецкий произнес крепкое словцо, — погоны, как осенние листья. Кто таков?!

— Сержант Брыкин! — скорее машинально, чем сознательно отрапортовал тот.

— Сержант Брыкин, слушать мою команду! Смирно! — рявкнул Турецкий совсем уже устрашающе, и парень мгновенно вытянулся. — Кру-угом! — Молодец послушно повернулся. — Ша-агом марш! — Сержант двинулся, но словно запнулся в шагу. Хотел обернуться, но Турецкий снова рявкнул: — Я приказал, шагом марш! — И тот теперь уже совсем послушно утопал за автобусную остановку. Вероятно, там у них был свой клуб, что ли… Проверять Александр Борисович не собирался.

Он повернулся, чтобы идти уже, но, кинув взгляд в сторону медпункта, увидел стоящую на крыльце и хохочущую Зину. Та даже сгибалась в поясе, так ее развеселила увиденная сцена. Вот тут уже и Турецкий не сдержался и, качаясь из стороны в сторону, тоже захохотал. Потом быстро пересек площадь, подошел и спросил:

— Видела?

— Ну, цирк! — Она обеими руками вытирала слезы.

— Откуда эти монстры, которые свято оберегают твою, надо понимать, девичью честь?

— Так из-за будки же, там у них — тенек.

— Ни хрена себе! А народ-то, вообще, где?

— Мужики рыбу тягают, жены помогают им, а по домам — старики да старухи, но те ближе к вечеру ко мне подтянутся.

— Так ты одна? — Она кивнула. — Не хочешь пригласить в гости?

— А ты не боишься? Страшной мести? — Она кивнула на остановку.

— Так один, самый опасный, тип уже спит в канаве, а ваш «законник» марширует. По моему приказу.

— Видела! — Заливаясь от смеха, она замахала руками. — Заходи, если дел нет.

— Вот и хорошо, полечи меня… чем-нибудь и от чего-нибудь. Я думаю, у тебя хорошо получится. Во всяком случае, ночной курс лечения оказался просто божественным. Ты — великий доктор.

— А давай проверим! — Она в смущении опустила глаза, но, когда он вошел, закрыла дверь на щеколду и повисла у него на шее. Ох и сладко же она умела целоваться! И очень тяжко было ему стоять, держа на весу страстно изгибающееся в его объятиях сильное Зинки но тело.

— Ты сегодня прямо светишься вся, — с трудом проглотив комок в горле, негромко сказал он, опуская на пол тихо постанывающую женщину.

— А кто виноват? — Она отдышалась и лукаво прищурилась. — Садись, хорошим чайком угощу…

— Я тебя, наверное, здорово компрометирую? В том смысле, что уже и пьянь всякая в курсе того, что я к тебе дерзко пристаю?

— Не обращай внимания. Это — деревня, им больше нечем заняться. Если бы ты только знал, Санечка, как все это мне осточертело!

«Вот она, наша «малая родина», — пронеслось в голове у него. — И вот как мы ее обожаем… Три березки под окном… ситцевый платочек — на калитке…»

— А закрыть ты не можешь эту богадельню?

— Ну а вдруг?..

— А ты объявление повесь. Профилактика, мол, уехала за лекарствами, еще чего-нибудь придумай.

— И что дальше?

— А дальше было раньше. Можем продолжить концерт по заявкам. Я, к примеру, заеду за тобой на машине, ты сядешь, и мы уедем… куда там тебе обычно надо? Где ваша главная аптека?

— В Замотаевке, пять километров отсюда.

— Вот мы и поедем… до Дуськиного забора, а там загоним машину во двор и вернемся сюда, когда ты скажешь. Тоже на машине.

— И что у Евдокии станем делать? — уже заинтересованно спросила она.

— Как — что, конечно, уроки учить! Пройденный материал. Повторенье — мать ученья, слышала?

— Слышала, — задумчиво сказала Зина. — Тогда знаешь что? Объявление я, пожалуй, напишу, но только и ты, Санечка, помоги мне немного. Давай съездим в Замотаевку, и я все-таки заберу там свой заказ. Не люблю врать, а так — какая-никакая, все же правда. Это полчаса, не больше, много не потеряем, но хоть причина будет. Да и езды тут пятнадцать минут, поможешь? А то от них не дождешься транспорта.

— Какой разговор! — обрадовался он. — Сиди, сейчас за машиной сбегаю… Объявление только напиши, что откроешь пункт часов… ну, скажем, в пять-шесть.

— Ну и хулиганы ж мы с тобой! — серебристо рассмеялась Зина. — Ох, Санечка, чую, собьешь ты меня с пути истинного!

— Знаешь, Зинуля, вот сколько живу на свете, столько и слышу: сойдешь, собьешься, уведут… с этого истинного пути! Но хоть бы одна собака показала, где он, этот истинный-то?

И вообще, интересный он или нет? А может, там одна тоска зеленая? Так на кой он мне нужен? Не думала?

— Нет… — неуверенно сказала она, готовая в любую минуту рассмеяться.

— Вот и я тоже. А на нет и суда нет, значит, и не будем ломать себе головы. Короче, я уже в пути… Да, — он вернулся, — я думаю, что мы вполне можем сделать где-нибудь по дороге недолгую остановку. Стекла-то у меня затемненные, благодать! Ты — как?

— Ждешь возражений? А их не будет!

— Ай, молодец! — И он быстро пошел к Дуси ному дому.

— Ты далеко, Саня? — спросил Грязнов у Турецкого, который открывал ворота, чтобы выехать. Вячеслав стоял на крыльце, а из-за его спины выглядывала любопытная мордашка Дуси с растрепанными волосами.

— Рядом тут, в Замотаевку, хочу помочь Зине лекарства привезти. Скоро будем.

— А вы не шибко торопитесь, — посоветовал Грязнов. — Но и к обеду не опоздайте, сегодня свежая стерляжья уха и судак по-польски. Как надо, по-настоящему, сам прослежу!

— Ишь, гурманы… А когда обед?

Грязнов обернулся к Дусе, что-то спросил и крикнул:

— Часа через два, так что можете даже и задержаться, покатайтесь по округе, тут места, говорят, красивые. А еще лучше, на бахчу скатайте, мы и от хороших арбузов не откажемся, да, Дусенька?

— Ох, не откажемся. — Она широко зевнула и заразительно засмеялась.

— С вами все ясно. — Турецкий махнул рукой и уселся за руль… «Странное какое-то время, — думал он, неспешно катя по улице, чтобы не поднимать клубы пыли. — Что это, подарок судьбы или очередное сумасшествие? Ну, со Славкой понятно, он — из тайги… А Зинка как же? Вот въехала в душу и улыбается, зараза… И рука не поднимается выпихнуть ее оттуда… А может, и не надо пока? Ведь не зло же творится, а, скорее, добро, — вон как она сразу ожила…»

Рассказанная ею утром история не выходила из головы. И чисто по-человечески он прекрасно понимал ее возмущение. Но, являясь не просто посторонним сочувствующим, а при этом еще и профессионалом, Турецкий понимал, что сам не может иметь к этой тяжкой, прямо надо сказать, истории никакого отношения. Есть, в конце концов, служебная этика. Есть здесь какие-то связи и у Славки, да хоть и с тем же генералом Приваловым, вот и пусть тот напряжет маленько местных товарищей. Которые уже с утра предпочитают напиваться, а не скучную службу нести. Как, впрочем, и повсюду. Одна и та же картинка-то. Но, с другой стороны, он был опять-таки профессионалом, и это качество, помимо как бы его воли, уже само по себе делало его сопричастным событиям, в которых мучаются и страдают по-своему близкие уже ему люди. Они же знают, кто он и на что способен, если только захочет. И когда он ловил на себе заинтересованный и даже восхищенный взгляд той же Зины, он, естественно, меньше всего решился бы отнести его смысл на счет своих мужских качеств. Все-таки котлеты — отдельно, и мухи — тоже. Не надо путать французское и коричневое. Конечно, Дуся уже что-то рассказала Зине о нем, а той — разумеется, Славка, иначе откуда такая прямо-таки восторженная встреча? А уж Славка живописать умеет. И вот это раздвоение между «не хочу» и «надо бы» очень беспокоило душу Александра Борисовича.

Браться? А как? С какой стати? Кто разрешит, в конце концов? Кто захочет отдать ему материалы предварительного следствия? Это же чистый абсурд…

Но снова всплывал перед глазами почти умоляющий взгляд Зины, и просто так отринуть ее невысказанную просьбу, сославшись на свою занятость или там непричастность, было бы очень сложно. Да она и не поверит. Как не поверит и та же Дуся, готовая поверить, кажется, всему, что ни скажет Славка. Но там — другое дело, там женщина завязла в своих чувствах уже по уши, как муха в банке с вареньем. И сладко, и выбираться не хочется, а надо… Да у нее все на лице написано.

Он вдруг подумал, что по крупному счету именно такая вот Дусенька вполне могла бы составить Славке самую достойную пару. В принципе, ведь Грязнову совсем не нужна какая-то эффектная и сильно образованная красавица, которая «представляла» бы его, скажем, в высшем свете. Да Славка и сам никогда туда не пойдет, если нужда сыщика не заставит. А куда нужда заставляет, туда женщин не берут с собой, там иногда даже стреляют. Значит, ему необходима другая женщина, такая, которая оказалась бы рядом с ним не в театре, куда Славка тоже не ходит, и не в библиотеке-читальне, а дома — на кухне и в мягкой постели, в жарких объятиях… А как она влюбленно, без всяких дураков, смотрит на него! Как при этом забавно шевелятся ее губы, когда она будто повторяет про себя каждое сказанное им слово! Да тут же все абсолютно ясно… Одно неясно: насколько Славка сам созрел для принятия, наконец, кардинального для себя решения. Годы-то идут, и все быстрее, а остаться однажды в полном одиночестве — друзья-приятели не в счет — это, наверное, страшное испытание. Особенно для человека, прожившего в ярком кругу почитания лучшие годы своей жизни — в славе и почете, в веселых подначках, но и в серьезных испытаниях.