Читать интересную книгу Когда время становится отрицательным - Иллона Александрова

В среду, 19 декабря мы пошли с Лешкой гулять по Невскому, купили за 1 рубль разноцветный зефир и направились в «Октябрь» на фильм «Зеленая кобра». Более отвратной кинокартины я в жизни не видела. Толпа черных туземцев носилась по экрану взад-вперед вместе с папочкой Натальи Кински, ужасным уродом. Но мне было, в сущности, все равно, что смотреть, где находиться – Алешка был со мной, и это было все, что мне нужно, да еще разноцветный зефир скрасил наше пребывание в кино.

В четверг, 20 числа я вырядилась в фетровую ковбойскую шляпу и поехала на физкультуру в общагу. Водитель 21 троллейбуса пускал слюнки всю дорогу. Я выскочила на кольце и побежала переодеваться для занятия. Девчонки отпали от моего прикида, какой-то араб пытался со мной познакомиться, но мне было не до них, я ждала конца занятий, чтобы скорее увидеть того, для которого весь этот цирк. Но Палыча не было в общаге, они играли в футбол, на другой стороне замерзшего бассейна около «Позитрона». Я увидела его еще издали, нас разделяло полотно тонкого льда. Что же делать, обходить «бассейку» и терять полчаса драгоценного времени. Не в моих это правилах что-то терять! Я пошла по льду. Шаг за шагом, на непомерно высоченных каблуках, в дурацкой шляпе, которую так и норовил сорвать ветер. Пласт тяжелого снега покрывал лед, было страшно, а вдруг я провалюсь, я, честно говоря, не люблю играть с тем, что опасно для жизни, то есть безрассудно рисковать жизнью. Но я шла, все ближе и ближе, продвигаясь к своей цели. Палыч поднял голову и узнал меня; он ударил по мячу, шутя, забил гол и громко крикнул: – «Все конец игры, за мной пришли». В толпе мелькнуло недовольное лицо Юрки. Я поднялась на гранитный барьер и утонула в объятьях своей любви… Не когда бы ни подумала, что через 12 лет он вспомнит эту шляпу, а я то уже и забыла о ее существовании, детские игры в «Д'Артаньянов» были давно позади.

В пятницу 21 декабря, мы сидели на «Английском» в обнимку, ни кого не стесняясь. После я осталась пересдавать зачет, а Алешка меня терпеливо ждал в коридоре. Я и сейчас вижу, как он стоит, прислонясь к перилам лестницы и теребя в руках ремни своего оранжево-зеленого рюкзачка. Что-то в нем было такое милое, детское, неуловимое. Мы вышли из института, и пошли в никуда… Этим вечером Палыч ответит мне на вопрос: «Любит ли он меня?», фразой: «Куда я от тебя денусь!» Самое оригинальное признание в любви, которое я когда-либо слышала. Но это было такое счастье, обманывать себя, что он меня любит, а может тогда, это было правдой. Он вскочил в троллейбус и уехал из нашего последнего, счастливого вечера. А я пошла, встречать Сережку, который чуть ли не столкнулся с нами, мы чудом разминулись. Он, битый час, рассказывал мне про фильм «Голубая лагуна», пока не понял, что я не слышала не единого его слова.

И вот наступила суббота, 22 декабря – наш с Алешкой последний день. На физике мы резвились, как дети: Юрка с Зуриком делали вид, что снимают эротический фильм, главными героями которого были мы с Алешкой. Забавно было бы посмотреть эту ленту. Только жаль, что пленка была воображаемой.

После занятий мы все поехали к Белому пить пиво, и есть снетков (такая мелкая, вонючая рыбешка). Сначала все было хорошо, а потом мы перепились. Сквозь пьяный угар, я вижу, как Мишка и Зурик, валяясь на диване, тянут ко мне свои похотливые ручки. Глаза слезятся от едкого табачного дыма, висящего смогом в комнате. Белый притаился где-то у меня за спиной, я его не вижу. Палыча нет в комнате, он вышел и оставил меня одну, без защиты. Юрка сидел на стуле у окна, он, кажется, совсем не был пьян, он схватил меня за локоть, притянул к себе на колени. Его глаза, такие голубые и откровенные, кажется, кричали: " Иди ко мне, я спасу тебя от остальных, со мной тебе нечего бояться. Я же лучший друг Палыча, как я могу обидеть его девушку». Я всегда знала, что можно ожидать от Мишки с Зуриком, тем более от пьяных, когда все корковые барьеры сметены. Правда, никто бы из них не решился на групповое изнасилование, но кто знает, что на уме у пьяных подростков. Хотя, честно, такое мне и в голову тогда не могло прийти, я настолько всегда доверяла людям, тем более близким мне людям, ведь они уже были для меня как братья. Но они были парнями, а я красивой девчонкой, к тому же тоже ели стоящей на ногах и туго соображающей, после выпитого спиртного. Но даже моя подкорка оберегала меня – нельзя было попадаться в их лапки. А Юрка был лучшим другом моего Алешки и, уж от него то я меньше всего ожидала подвоха. Нельзя доверять лучшим друзьям – они обманут в первую очередь.

Он сильно прижал меня к себе, о сопротивлении можно было даже не думать, мое тело было ватным. Он нашел своими губами мой раскрытый ротик, пытающийся что-то сказать, и закрыл его страстным поцелуем. Я онемела, он крепко сжимал меня в объятьях, продолжая целовать. Я не знаю сколько прошло времени, минута, две или целая вечность. Помню привкус мандарина на его губах и ужас, сковавший все мои чресла. Ни кто не видел, как отворилась дверь, как улыбка сползла с Алешкиных губ. Что он чувствовал, стоя в темном прямоугольнике двери, ведущей в комнату залитую светом, дымом, запахом пива и рыбы. Что он чувствовал, когда увидел, как его девушка целуется с его лучшим другом. Может – боль, может – пустоту. Может, его мир рухнул, а может, он ничего не чувствовал. Юрка первый заметил Палыча, его руки разжались, отомкнулись железные тиски. Я рванулась. Алешка, спокойно сказал:

«Пойдем, выйдем, надо поговорить».

Я вылетела за ним в коридор, моя голова была тяжелой и пустой. Я уже ни чего не соображала, мне просто хотелось плакать. Я зашла в туалет, но ни как не могла закрыть защелку, и через некоторое время он вошел вслед за мной. Я повисла на нем, пьяные слезы градом катились по щекам. Я говорила, как люблю его, умоляла меня не бросать, клялась в чем-то, причитала, ругалась. Наш разговор продлился около часа, потом мы перешли в ванную. Смена диспозиции – плохой помощник в разборках. Потому что при смене окружающей обстановки – оборонительная позиция может смениться наступательной. Так и произошло, единственное, что я помню, что пока мы были в туалете, Алешка меня даже утешал, говорил, что, если я буду продолжать, то он тоже заплачет. А в ванной он сказал, что никогда меня не любил. Эти слова вспыхнули у меня на сердце, врезались в мою память. Я взвыла, как раненый зверь, и затихла.

Нас позвал Белый, сказал, что кончайте разбираться, пора уходить, уже 21.00. Мы вышли на улицу, пошли к метро. Я шла и пела на всю улицу: «И уносят меня, и уносят меня в звенящую, снежную даль…» Пела с таким отчаяньем и какой-то пьяной бравадой. В холле станции метро Палыч с Юркой вдруг исчезли. Белый сказал мне, что они уже уехали, и не пустил меня, броситься вдогонку. Я чувствовала, что здесь что-то не то: каким образом, Белый мог узнать, ждут ли они нас внизу или нет. Но я ни только доверяла, я еще и верила людям – как легко я обманывалась тогда. Хотя, вряд ли что-нибудь поменялось, если бы я догнала их внизу. Уже много лет спустя, Палыч говорил, что они долго ждали нас на станции, а ни кто так и не появился. Я сомневаюсь, что это правда, думаю, что Юрка его обработал так же, как меня Белый. Мостовой уговорил меня идти пешком, да и в принципе, когда я поверила в то, что Палыч меня бросил, я махнула рукой и сказала: – «Идем!» Куда подевались Мишка и Зурик – мне было все равно, их тоже не было, но меня это отнюдь не огорчило. Нас оставалось трое: я, Белый и Лешка Брежнев, друг Мостового (они вместе снимали комнату на Полтавской), он присоединился к нам, как раз перед самым нашим выходом на улицу. Мы пошли по заснеженным переулкам от метро «Площадь Восстания» до «Лесной». Я плакала, а Белый бережно вытирал мне слезы, говорил, что все пройдет, надо все вычеркнуть и забыть. У меня вдруг мелькнула мысль, что все, что произошло за последних три часа похоже на заговор. Только кто был его идейным руководителем, кто направлял руку карающего рока. Кому так мешала наша любовь? Юрке, Белому, а может самому Алексею Васильевичу Павлову. Не может быть, слишком сложна и витиевата комбинация избавления от одной маленькой, влюбленной дурочки. К чему такие сложности. Все – просто нелепое стечение обстоятельств. Правда, я много раз убеждалась, что в жизни нет ничего случайного, все – закономерно. Просто должно было случиться то, что случилось. И это только мой бурный темперамент и не умение пить. Я обвинила себя и успокоилась. Мысль, как внезапно появилось. Так внезапно и потухла. Но все-таки ощущение, что я тогда попалась в чью-то засаду, не покидает меня до сих пор, когда я вспоминаю декабрь 1990 года. Какая сейчас разница – было все это подстроено или получилось само собой. Одного из главных героев той трагической субботы уже больше 10 лет нет на этом свете. Неужели судьба так жестоко наказала его за тот один единственный поцелуй, с запахом мандарина и хмеля. Но этот поцелуй сломал мою жизнь, а может быть ни только мою. Может, он изменил ход истории – всего один поцелуй в далеком снежном декабре. Он уничтожил 12 дней счастья и подарил день ужаса, месяц ужаса, годы страданий…