Читать интересную книгу Поход в Страну Каоба - Б. Травен

Селсо начал разматывать свой красный шерстяной пояс. При этом его короткие белые полотняные штаны упали, и он стоял голым перед доном Сиксто. Но он этого даже не заметил… Он чувствовал только нестерпимую горечь во рту, в животе, в сердце. Аккуратно, очень медленно раскручивал он свой пояс, словно выгадывал минуты, словно еще надеялся сохранить эти с таким трудом доставшиеся ему деньги. Деньги, в которых была заключена возможность жениться на своей девушке и иметь пятнадцать детей. Но Селсо понимал, что под пристальным взглядом дона Сиксто он не сможет утаить ни одного сентаво.

Наконец он размотал пояс до конца и, чтобы не дать монетам упасть на землю, присел на корточки, положив руки на колени. Затем он стал вынимать из пояса монету за монетой и класть их на ладонь дона Сиксто.

Селсо не считал монет, но дон Сиксто вслух вел счет, прибавляя по песо по мере того, как монеты ложились в его протянутую руку.

Всякий раз, как он набирал десять песо, он ссыпал деньги в карманы своих брюк, сперва в правый, затем в левый, затем в правый задний, затем в левый задний, а потом начинал весь круг сначала.

Дон Эмильяно следил за действиями дона Сиксто и тоже считал про себя. Считать деньги было куда увлекательней, чем сетовать на губернатора за плохое строительство дороги.

И вот в карманах дона Сиксто оказалось шестьдесят песо. Он снова протянул Селсо руку и, когда тот по одному положил в нее восемь песо, сказал:

— Все, мучачо!.. Сейчас я тебе дам сдачи четыре реала. Честность есть честность! Ни одного сентаво сверх того, что принадлежит мне по праву. Так. Погоди, я напишу тебе расписку, чтобы ты не думал, что я приду к тебе еще раз требовать возврата долга. Порядочность и честность правят миром!

Дон Сиксто вынул из кармана рубашки маленькую потрепанную записную книжку, с аккуратностью скряги вырвал листок и написал расписку в том, что он получил от Франсиско Флореса за двух проданных ему быков всю сумму сполна, поскольку сего числа ему был внесен остаток долга в размере шестидесяти семи песо пятидесяти сентаво. Затем он поставил свое имя с десятком завитушек, полагая, видимо, что никто не сможет подделать такую сложную подпись.

— Пошли, — сказал он, обращаясь к Селсо. — Сейчас я улажу вопрос с налогами, чтобы ты смог привезти отцу расписку, оформленную по всем правилам.

Оставив Селсо ждать на улице, дон Сиксто зашел в контору налогового управления, наклеил на расписку нужные марки и дал их проштемпелевать. Затем он вышел на улицу, вернулся с парнем на площадь, где дон Эмильяно все еще сидел на скамейке и размышлял о том, как ничтожно правительство, в состав которого он не входит. Дон Сиксто опустился рядом с ним на скамью и отдал Селсо расписку.

— Вот, я при свидетелях вручаю тебе расписку. Дон Эмильяно свидетель, что ты заплатил за быков, а квитанция, раз на ней марки, имеет законную силу. И страховка за быков тоже внесена. И, пожалуйста, не думай, что я отнимаю у тебя твои деньги. Никто на моем месте не отнесся бы к индейцу с такой добротой. Я подарил тебе налоговые марки, а любой другой не был бы так великодушен, заставил бы тебя самого оплатить сбор. А теперь ступай! Отнеси своему отцу расписку и смотри не покупай водки, не покупай агуардиенте, когда будешь проходить мимо спиртового завода. Можешь передать отцу, что, если он хочет купить корову, или мула, или лучшие в городе семена, он может получить все это у меня по самым дешевым ценам.

Дон Сиксто повелительно кивнул головой, как бы говоря: «Ну, а теперь проваливай! У меня есть другие дела».

Селсо повернулся и прошел несколько шагов. Он инстинктивно направился к кучке бананов, которую оставил на мостовой, когда его позвал кабальеро. Но, взглянув на нее, он увидел, что какая-то собачка обнюхала его бананы и подняла ножку. Ведь собака не знала, что бананы съедобны. Вот если бы она выросла в Табаско, она бы это, конечно, знала. Но и в этом случае бананы пропали бы для Селсо.

1

Тяжелыми шагами, словно получив удар по голове, шел Селсо к собору, выходящему фасадом на площадь. Боковой вход в собор был расположен как раз напротив солдатских казарм. Селсо остановился у лотка возле этого входа и купил у торговки две зеленые свечки, серебряную звездочку и серебряное сердечко. Одну свечку он поставил перед ликом святой девы, охранявшей его в пути, другую — перед статуей святого, которого он принял за святого Андреу — покровителя его родного селения. Серебряную звездочку он положил к ногам статуи святой, имени которой он не знал. Собственно говоря, он не сумел бы объяснить, почему он это сделал. Торговка, продавшая ему звездочку, говорила, что этот дар святым приносит счастье. А серебряное сердечко он повесил на решетку главного алтаря в надежде, что ночью святая дева выйдет из своей массивной золоченой рамы и возьмет его.

Когда Селсо вешал сердечко на ограду алтаря, он подумал о девушке, на которой собирался жениться.

И только в эту секунду он осознал, что трудился два года на кофейных плантациях бесплатно. Во время объяснения с доном Сиксто мысль эта ни разу не приходила ему в голову. Получить в жены девушку, которую он избрал, было для него теперь так же невозможно, как и в тот день, когда он завербовался на кофейную плантацию. Селсо никак не мог понять, как могло случиться, что он так легко отдал все свои деньги дону Сиксто, не попытавшись даже протестовать или убежать. Только теперь ему пришло на ум, что его, быть может, обманули. Но ведь он знал дона Сиксто. Дон Сиксто занимал в городе солидное положение, и Селсо испытывал к нему большое уважение — уважение, которое было, собственно говоря, не чем иным, как страхом. Дону Сиксто достаточно было крикнуть полицейских и сказать: «Посадите-ка этого парня в карцер — в калабосо его!» — и его тотчас же арестовали бы, засадили в тюрьму и держали бы там до тех пор, пока дон Сиксто не пошел бы к начальнику полиции, своему куму — своему компадре, — и не сказал бы: «Выпусти-ка этого мучачо на свободу…»

Дон Сиксто был уважаемым гражданином, а уважаемые граждане имеют все права.

Селсо опустился на колени на каменный пол церкви, густо усыпанный хвоей, и стал молиться: «Матерь божья, дева Мария, заступница наша, спаси нас…»

Он повторил эту молитву десять раз подряд. Он не знал, что значат ее слова, какой смысл сокрыт в них, зачем их надо произносить, к чему все это. Но мать твердила ему слова молитвы до тех пор, пока он не научился повторять их за ней. Селсо было в то время пять лет, и его тогда впервые повезли в Ховель, в церковь. Других молитв он не знал, их не знала и мать и поэтому не могла его научить.

Когда Селсо закончил свою безыскусную молитву, он соединил большой и указательный пальцы, прикоснулся ими несколько раз к губам и поцеловал их.

Затем он встал и вышел из церкви. Он сделал все так, как ему наказывала мать, когда он отправлялся на кофейную плантацию. Это она сказала, что, когда он будет возвращаться с плантаций домой, он должен купить в Ховеле две зеленые свечки и поставить их в соборе в благодарность за свое благополучное возвращение.

Селсо оставил сетку с вещами на хранение у того индейца, у которого купил бананы. Он зашел к нему, взял тюк и вышел на дорогу, ведущую в его деревню.

В крайнем доме этой улицы помещалась маленькая лавчонка — тиенда, — в которой можно было купить все, что нужно индейцу. В этой лавочке было очень мало товаров. Но и то немногое, что лежало на полках, было покрыто толстым слоем пыли и вовсе не предназначалось для продажи, а было выставлено исключительно с целью доказать инспектирующим чиновникам, что это самая обычная лавчонка. Конечно, каждый чиновник отлично понимал смысл всей этой маскировки: в случае надобности он получал таким образом возможность подтвердить под присягой, что данная тиенда вела вполне легальную торговлю. При этом он, конечно, умолчал бы о том, что хозяин лавки неоднократно совал ему взятки, которые он брал. А если бы дело и дошло до суда, то судья, получавший деньги из той же мошны, что и все остальные чиновники, оказался бы достаточно любезен и понятлив, чтобы не задавать ненужных вопросов.

Хозяин лавки, впрочем, не смог бы много заработать обычной торговлей, будь у него даже самые распрекрасные товары. Ведь никто не покупает на окраине города, не узнав, какие цены в центральных магазинах, где конкуренция вынуждает торговцев продавать дешевле.

Торговля, которой промышлял хозяин тиенды, была весьма нехитрой: он продавал не обложенную государственной пошлиной водку — агуардиенте. На агуардиенте можно было заработать больше, чем на казенном вине. Те деньги, которые обычно берет себе государство в виде налога, в этом случае делят между собой продавец и покупатель. А так как хозяин здешней тиенды был одновременно и продавцом и самогонщиком, он зарабатывал вдвойне.