Минотавр размахнулся вновь своей свободной рукой, и его массивный кулак, размером примерно вдвое больше головы Аэкольда, выбил рыцаря из его седла. Аэкольд рухнул на землю, из-за силы удара воздух выбило из его лёгких.
С яростным рёвом, Минотавр вырвал стальной наконечник копья из своего плеча и швырнул его на землю. Густая кровь текла из его раны, но создание, похоже, просто не замечало её. С кроваво-красными глазами и алой пеной, текущей из пасти, тварь проревела ещё один раз. Все следы рассудка исчезли с его морды. Он понёсся на упавшего рыцаря, его топор описал высокую дугу и рухнул на камень, где мгновение назад была голова Аэкольда, и такова была сила удара, что лезвие топора сломалось, а рукоять превратилась в щепки. Аэкольд вскочил на ноги и вскарабкался на Валидуса. Он вытащил свой меч из ножен, висящих на седле лошади. Но Минотавр был столь же быстр. Две могучих руки сомкнулись на груди Аэкольда, сдавливая его, пока не треснула броня, в то время как он был поднят в воздух над головой Минотавра. Хотя его рёбра грозили сломаться, и его сила исчезала, Аэкольд ударил своим клинком вниз. Он поразил Минотавра в шею, перерубив мускулы, разорвав жилы и сухожилия, и раздробив кости под ними. Крик боли и ярости разрезал воздух.
Минотавр повалился вперёд, и Аэкольд рухнул на землю рядом с ним. Мир завертелся и ушёл во тьму.
Когда Аэкольд пробудился, Минотавра нигде не было видно.
Тяжело вздыхая, чувствуя боль, Аэкольд поднялся на ноги и, пошатываясь, пошёл к монолиту. Несмотря на боль, Аэкольд ощущал острую нужду немедленно осмотреть резьбу на камне, как будто некая невидимая рука принудила его к этому. Осмотрев закрученные узоры и неровные руны, что покрывали поверхность монолита, Аэкольд понял, что они образуют рисунок. Отступив назад, Аэкольд начал различать фигуру рыцаря с эмблемой вставшего на дыбы грифона на щите, такая же эмблема был а и на собственном щите Аэкольда. Бывший рыцарь осмотрел древнюю резьбу по камню, и хоть он и не был знатоком, он был уверен, что, судя по истёртости скалы, ей должно было быть несколько сотен лет. А под вырезанным в камне рыцарем, вне сомнений, подразумевался он сам. Холодок пробежался по позвоночнику Аэкольда. Он повернулся спиной к монолиту.
Дни проходили, и Аэкольд держал путь всё дальше на север. Это место не подходило для смертных, только те, что предались тьме, могли безопасно здесь путешествовать. Но всё же Аэкольд чувствовал, что он ещё в силах выбрать свой собственный путь, как если бы он стоял на самом крае рассудка, но ещё не вступил в пределы безумия. Он знал, что это его последний шанс повернуть обратно и вернуться к цивилизации. Он мог отправиться в Тилею или в земли Пограничных Княжеств и в качестве ландскнехта предложить свои услуги одной из бессчётных банд наёмников Старого Света. Он был силён и быстр, хорошо знаком с тактикой и стратегией. Немного удачи, и он быстро завоюет богатство и славу, и скоро возглавит свой собственный отряд наёмников.
В течение долгого времени Аэкольд удерживал Валидуса на месте, а затем, приняв решение, припустил коня вперёд, на север и во тьму. Должно быть, разыгралось его воображение, но глумливый смех шептался в холодном ветре, пока он ехал дальше.
День и ночь потеряли всякое значение. Вечная тьма Пустошей Хаоса освещалась только странными огнями, исходящими с далёкого севера. Всякий раз, когда Аэкольд моргал, местность вокруг неуловимо менялась. Когда он пытался сфокусировать своё зрение на каком-либо ориентире, он, казалось, почти ускользал из его поля зрения, а те вещи, которые он думал достичь за несколько минут, удалялись всё дальше, независимо от того, как быстро он к ним ехал.
Теперь вода не могла утолить его жажду. Он жаждал чего-то более существенного, чего-то, что он не мог назвать. Больше он не ощущал потребности во сне. Он был удивительно бодр, а его чувства были острее, чем он когда-либо мог себе вообразить. Он не ощущал голода. Он ощущал себя сильным, здоровым и быстрым, сильней и быстрей, чем он был когда-либо до этого.
Его боевой конь, Валидус, также изменился. Его зубы стали острыми, и он больше не оглядывался назад в ужасе, когда приближались искажённые существа с бескрайних равнин: его глаза горели красным в вечной тьме Пустошей Хаоса, а его шкура стала темней и жёсткой как выделанная кожа. Аэкольд заметил, что язык Валидуса стал шершав, как наждачная бумага, удлинился и раздвоился. Боевой конь больше не фыркал рядом с Аэкольдом, но всегда стоял бесшумно и не двигаясь, когда они не ехали.
Таинственный ветер Пустошей был полон звуков, странных голосов, которые шептали Аэкольду обо всех его благородных и злых деяниях, как бы борясь за его внимание, а возможно и за его душу. Но один голос был сильнее, и он заглушил все прочие:
«Будь сильным», говорил он, «только сильные пройдут».
Когда один раз Аэкольд крикнул шипящему голосу, что он силён и что он ничего не боится, в ответ раздался глумливый смех. Затем голос прошептал ему ещё:
«Тогда покажи мне это, о храбрый рыцарь. Докажи мне своё мужество».
На горизонте, очертания чего-то громадного неясно вырисовывались из тьмы. Это были врата, которые стояли на вершине длинной лестницы. Это был титанический алтарь, возможно воздвигнутый гигантами в древние времена, когда мир был молод и Боги Хаоса впервые обратили на него взор.
В небе над вратами танцевали огни, создавая очертания жутких рун, весьма похожих на те, что Аэкольд видел в гримуарах в храме Зигмара, спрятанных и запертых под замок от простых людей. Но как часть своей подготовки, Аэкольд научился читать их, и он в полный голос прочёл послание, начертанное в небе:
«Шэмельна Тзиин’нет! Атдэ фаошден тек’зит!»
Затем Аэкольд спешился и начал взбираться по лестнице. Он взбирался не останавливаясь, выше и выше, пока воздух не стал разреженным и холодным, а облака клубились далеко под ним. Несмотря на свою тяжёлую броню, Аэкольд не ощущал усталости.
На вершине лестницы Аэкольд пристально огляделся вокруг себя. Он пришёл к концу своего странствия. Врата перед ним, похоже, были сделаны из гладкого серебра, отражая зловещую тьму и танцующие огни Пустошей Хаоса. Аэкольд встал перед вратами и пристально посмотрел на своё отражение в зеркале. Его отражением был молодой, красивый Храмовник в сверкающей броне, держащий блестящий меч с нефритовым грифоном, вделанным в его рукоять. Он был тем, кем он мог стать, тем, что он теперь потерял навечно.
Образ в зеркале заговорил:
«Я Страж. Я защитник человечества. Ты мерзость».
С этими словами отражение вышло из врат, его меч был поднят в рыцарском салюте. Затем оно атаковало.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});