— Заяц-трусишка! — еле слышно буркнул под нос Остер; или что-то в этом роде.
— Подождите, пожалуйста, — произнес Кеннард; Кервин, уже на полпути к двери, обернулся. — Если вы располагаете некоторым временем, я хотел бы поговорить с вами.
Джефф покосился на Таниквель и уже готов был уступить; но стоило перевести взгляд на Остера — и это решило дело.
— Спасибо, — вежливо отозвался он, — но я уже опаздываю. Прошу прощения, если помешал веселью.
Остер, брызжа слюной, выпалил что-то неразборчивое.
— Да осветят луны ваш путь, — церемонно поклонился Кеннард.
Таниквель ладошкой зажала рот и замерла изваянием, глядя на Кервина широко раскрытыми золотистыми глазами. Тот замялся, борясь с искушением потребовать объяснений; но возможность пойти на попятный и сохранить при этом лицо он уже упустил.
— Доброй ночи, — повторил он, и тяжелая дверь, закрываясь за ним, громко хлопнула; признание своего поражения почудилось ему в этом хлопке… и предчувствие того, что это еще только начало.
Мелкая ледяная морось сгустилась в зябкий, пронизывающий до костей туман. Кервин поплотнее укутался в накидку и только тут обратил внимание, что она до сих пор на нем. «Боже мой, — промелькнула мысль, — не удивительно, что девушка так была ошеломлена, когда я заявил, что землянин. Должно быть, я смахивал на настоящего психа».
Над темными обледеневшими улицами, скрывая луны и звезды, вихрился густо-лиловый туман, и пахло от него опьяняюще-свежо. Причудливым светящимся деревом проступало через туман здание Миссии, и Кервин понимал, что там его ждут только тепло и уют безо всяких неожиданностей; не исключено, Эллерс уже пришел в себя и, обнаружив, что остался один, вернулся в Миссию.
За кого б его тут ни принимали, хуже не будет, если он еще немного побродит по городу. Господи Боже, это ведь его родная планета! Здесь он родился. Здесь жил. Он не какой-нибудь наивный землянин-космофлотчик, которому строго-настрого наказали: ни шагу из туристского квартала. Он знает город — когда-то знал, по крайней мере — и местный язык. «Оставьте со мной ребенка до семи лет, а потом пускай забирает его кто угодно». Этот суровый древний святой знал, что говорил. Кстати, землянин. Ergo, Кервин — даркованин. И всегда им будет. Он вернулся домой, и, в первую очередь, надо бы хорошенько осмотреться.
На улицах почти никого не было; изредка навстречу попадались закутанные в мех фигуры, сгорбившиеся под напором пронизывающего ветра. С громким топотом Кервина обогнало какое-то крошечное создание — и одного брошенного снизу вверх взгляда зеленых глаз, за которыми светился человеческий разум, было достаточно, чтобы рука Кервина бессознательно дернулась в защитном жесте; ибо кирри — странные существа, они живут электрической энергией и вырабатывают электростатические поля, так что по неосторожности можно схлопотать очень сильный, почти смертельный удар током.
Дрожащая от холода девушка, кутаясь в тонкую меховую накидку, с надеждой бросила на Кервина взгляд и что-то пробормотала, но не на портовом жаргоне, а на языке Старого города, на котором он умел говорить, когда на терра-стандарте еще и двух слов связать не мог (Э, откуда вдруг он это вспомнил?), и Кервин нерешительно замедлил шаг, тронутый грустным взглядом девушки и тем, как она непохожа на официантку из бара; но тут она подняла глаза на его рыжую шевелюру, выдохнула что-то неразборчивое и метнулась прочь.
Джефф медленно зашагал через площадь, смакуя незнакомые запахи и звуки. Он остановился у лотка, где пожилая женщина торговала жареной рыбой; рыба швырялась в громко шипящее прозрачное зеленоватое масло, но под жаровней не было и намека на огонь. Торговка подняла голову, разразилась речью на городском жаргоне — слишком обильно уснащенной сленгом, чтобы Кервин что-то понял — и вручила ему рыбину на зеленом листе. «Интересно, — мелькнула и тут же скрылась мысль, — откуда они берут зеленые листья?» Он выложил на лоток несколько монет, и торговка испуганно отшатнулась; в ее неразборчивом лопотании ему снова почудилось это загадочное слово: «Комъин».
Вот ведь дьявольщина! Ну сколько можно людей пугать? Хоть в космопорт возвращайся. Может, все дело в экзотическом наряде? Джефф с радостью снял бы накидку, но одетым по-земному… ну, в общем, шляться в одиночку по Старому городу — это не безопасно.
Ага, вот он и признался! Именно о таком маскараде на самом-то деле он и думал, покупая накидку.
Но слишком уж на него глазели. Он развернулся и направился в обратный путь, ориентируясь на огни здания Миссии. Было уже очень поздно; на мостовых блестел лед, и квартал казался обезлюдевшим.
За спиной послышались шаги — неторопливые, можно даже сказать, целеустремленные — и Кервин обернулся. Негромко, почти бесшумно ступая, его нагоняла закутанная в плащ фигура с низко надвинутым капюшоном. Джефф посторонился, освобождая проход.
Это была ошибка. С боевым кличем неизвестный в плаще — явно не-человек — бросился на Кервина, одним прыжком одолев разделявшие их футов двенадцать. Кервин ощутил жгучую боль, потом в голове у него что-то взорвалось, и призрачный, далекий голос принялся выкрикивать странные слова:
— Передай сыну варвара, чтоб не возвращался более на равнины Арилинна! Башня погублена, и Золотой Колокольчик отомщена!
«Ну что за бред», — отметил про себя Кервин и полетел в черноту.
3
Шел дождь.
На лицо падал серый свет, и кто-то пронзительно, рыдающе голосил:
— Ай-ай-ай! Ай, комъин!
Его подняли с брусчатки; в голове снова что-то с грохотом взорвалось, и Джефф Кервин опять погрузился в забытье.
Внезапно в мозгу у него, вплоть до самых дальних закоулков, полыхнул ослепительный белый свет. Кто-то трогал его за голову, и та отзывалась адской болью.
— Полегче, полегче! — хрипло простонал Кервин, и свет убрали.
Он лежал в стерильно белой палате на стерильно белой постели, а над ним стоял, склонившись, человек в белом халате и шапочке с золоченым кадуцеем[1] — эмблемой Медицинского корпуса.
— Ну что, вы уже в порядке?
Кервин собирался было кивнуть, но тут в голове у него снова что-то с грохотом взорвалось, и он передумал. Доктор вручил ему бумажный стаканчик с красной жидкостью; во рту словно вспыхнул огонь, а пищевод отозвался нестерпимым жжением, зато перестала болеть голова.
— Что случилось? — поинтересовался Джефф.
Отворилась дверь, и в палату просунул голову Джимми Эллерс; глаза его были налиты красным.
— И ты еще спрашиваешь! Нажрался и отрубился я — но схлопотать по кумполу умудрился ты, и обчистили почему-то тебя. Зеленый кадет прямо, честное слово!
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});