Читать интересную книгу Щепки плахи, осколки секиры - Николай Чадович

– Ни-ни! – Басурманов попятился. – Зачем вам лишние хлопоты. Отпустите с Богом. Я вас теперь за версту обходить стану. И корешам своим закажу.

– Лучше бы ты, конечно, молчал про нас, – мрачно молвил Зяблик. – Да где тебе удержаться… Язык, как помело. И как только тебя в егерях терпели… Кстати, а какого рожна ты к нам сунулся? Кто тебя послал?

– Никто. Я издали приметил, что вы с места не сдвинулись. Подзадорить вас хотел.

– А тебе что, права такие даны?

– Ну, как сказать… – Басурманов замялся. – Кто тут какие права дает… Просто я привык порядок обеспечивать…

– Нет, вы посмотрите на этого засранца! – Зяблик подбоченился. – Явился сюда дуриком и права качает! Да где – в потустороннем мире с неизвестным числом измерений! Во народ! Ни Бог вам не указ, ни природа! Мы рождены, чтоб горы сделать пылью. Пустить в расход пространство и простор. Нет мил-друг, я тебе сопатку все же нынче поровняю.

– Эвона, кто к нам пожаловал! – рожа Басурманова, скукожившаяся от страха, внезапно прояснилась.

Взоры присутствующих (кроме Зяблика, который на такие фокусы был не падок и умел держать в поле зрения сразу несколько объектов) обратились в ту сторону, куда тыкал пальцем Басурманов.

Вдали уже посверкивала лиловая стрекоза, как всегда выписывавшая в воздухе замысловатые петли и зигзаги. В этом мире, похоже, для нее не существовало никаких препятствий. Если она собиралась атаковать ватагу, невозможно было даже примерно предугадать, с какой стороны эта атака последует.

– Вот и птичка-синичка прилетела, – сказала Верка. – Крылышки почистить и мошек поклевать.

– Ну я побегу, пожалуй, – заторопился Басурманов. – И вам того же желаю.

– Ладно, вали, – буркнул Зяблик. – Только про нашу сердечную встречу не забывай.

– Пошли и мы, что ли, – сказал Смыков, когда проворно улепетывающий Басурманов превратился в еле заметную точку. (Произошло это почему-то куда быстрее, чем в условиях обычного трехмерного мира.)

– Во попер, на мотоцикле не догонишь! – сказал Зяблик, глядя ему вслед.

– Бегает он как раз и неважно, это законы перспективы здесь искажены, – возразил Цыпф.

Стрекоза порхала уже в непосредственной близости от них, и ватага, разобрав имущество, двинулась куда глаза глядят. Поскольку все в этом мире было обманчиво: и пространство, и время, и даже законы перспективы – решили особо не торопиться. Зачем тратить силы в борьбе за какой-то приз, если не известны ни правила этой борьбы, ни ценность самого приза. Из путаных речей Басурманова они поняли лишь одно: успех здесь, как и в рулетке, приносит только слепая удача.

Пустота под ногами уже почти не пугала людей, да если хорошенько присмотреться, это была вовсе и не пустота. В сиреневой бездне поблескивали полупрозрачные, причудливо изломанные плоскости, скользили смутные тени, угадывались очертания каких-то грандиозных структур.

Во всем обозримом пространстве – даже глубоко под ногами и высоко над головой – передвигались люди, с такого расстояния действительно похожие на шустрых блох. Были среди них и одиночки, и целые компании. Что касается направлений, которых придерживались подневольные соискатели неведомых призов, то они не поддавались никакому логическому анализу. Кто-то двигался в ту же сторону, что и ватага, кто-то наоборот – встречным курсом. Одни карабкались вверх, а другие все глубже опускались вниз.

Впрочем, как объяснил Цыпф, все понятия, относящиеся к пространственным координатам трехмерного мира, такие, как «вверх, вниз, влево, вправо», здесь были пустой условностью. Вполне возможно, что еле различимые в сиреневой дали крошечные человечки находились сейчас гораздо ближе к ватаге, чем плывущая вслед за ней стрекоза.

– И долго нам так шататься? – возмутилась Верка. – У меня уже ноги гудят.

– Пока не поступит сигнал отбоя, – сказал Смыков. – Мы не дома, надо подчиняться дисциплине. Обратите внимание, никто на месте не стоит. Все куда-нибудь торопятся.

– Нет, ну это просто невозможно! – к Верке присоединилась и Лилечка. – Что же мы, до конца жизни будем туда-сюда болтаться? В конце концов я человек, а не блоха.

– Это еще надо доказать, – ухмыльнулся подозрительно веселый Зяблик. – Если, скажем, человек вместо лошади горбатится, ну, например, вагонетку в забое таскает, он кто тогда: человек или лошадь?

– Человек, – категорически заявила Лилечка.

– Не спеши, родная. Ведь ничем таким, что человеку Богом или природой свыше дано, он не пользуется. Ни умом, ни речью, ни свободой воли. Таскает вагонетку, жрет, спит. Жрет, спит, таскает вагонетку. Ну иногда, правда, пройдется матерком по печальным обстоятельствам своей жизни. В точности то же самое на его месте делала бы лошадь. Сам собой напрашивается вывод: он не человек, а лошадь, хоть и слабосильная.

– Скажете вы тоже, – надулась Лилечка.

– Ты только не обижайся, – продолжал Зяблик. – С лошадью мы завязали. Переходим к блохам. Чем, спрашивается, все мы сейчас конкретно занимаемся? Скачем по неведомо чьей воле с места на место. Не зная ни причин, ни правил, ни цели. То есть заменяем дрессированных блох в знаменитом аттракционе. Разум нам нужен? Нет. Душа? Тем более. Образование? На кой хрен оно здесь. Значит, мы блохи. Со всеми вытекающими последствиями. А все твои планы на будущее, детские воспоминания, интимные тайны, страхи и болячки никому не нужны, кроме парочки таких же блох.

– Вы не правы! – стояла на своем Лилечка.

– Докажи!

– Вы меня запутали! Нельзя сравнивать человека с блохой или лошадью. Человек это…

– Ага. Знаем. Изучали. Человек – это венец творения. Человек – это звучит гордо. Человек единственное существо в природе, способное на высокие чувства. И так далее. А почему ты уверена, что блохам недоступны страдания и радость, например?

– Ой, не смешите меня! – Лилечка замахала руками.

– А вот это не надо! – горячо запротестовал Зяблик. – Граблями зря не тряси. Мало ты, значит, блох знаешь!

– Куда уж с вами равняться…

– Это верно. Некуда. Я в таких местах сиживал, где этих блох было больше, чем саранчи в Африке. На первых порах как мы только с ними не сражались. И давили, и жгли, и дустом посыпали, и керосином травили. Все способы перепробовали, а им хоть бы что. Живут себе и размножаются. Постепенно наш запал остыл. Пообвыкли. Мы к блохам кое-как приспособились, а они соответственно к нам. Если их зря не гонять, то и они стараются вести себя мирно. Сидят на одном месте и от хозяина к чужаку не уходят. Покусывают, конечно, не без этого, но не очень, по совести. Вот… а зимой мы в пищеблок верхний кабур организовали. Взяли мешков пять сахара и ящик дрожжей. Поставили втихаря брагу, а потом и самогонный аппарат в котельной оборудовали.

– Почему в котельной? – поинтересовался Цыпф.

– Там же дым, пар, вонь. Даже трезвому человеку ни хрена не разобрать, а начальство наше само не просыхало. Они тоже бимбер гнали, только в санчасти. Короче, жизнь пошла замечательная. После отбоя засадишь банку, лежишь на нарах и балдеешь. Блохи нашу кровь продолжают сосать, но уже пополам с бимбером. Тоже кайф ловят. Но упаси Боже, если тебе иной раз не пофартит с выпивкой. Трезвые блохи хуже, чем пьяная охра. Носятся, как угорелые. Кусают, как слепни. А примешь чарку, сразу успокаиваются. Мир, дружба и благорасположение. Появились у нас, таким образом, с блохами общие интересы. Но на ту беду нас весной с лагпункта в зону вернули. Ну и натурально первым делом в прожарочную. Пока мы раздевались, блохи на пол дождем сыпались. Как будто бы свою погибель чуяли. А у нас, не поверишь, слезы на глазах. Мы ведь вместе с этими блохами мороз вытерпели, который железо рвет и птицу на лету бьет. Цингу одолели. На ручной трелевке не загнулись. Душа в душу жили. А теперь своих кровных дружков на расправу отдавать? На сожжение? Эх! – Похоже было, что Зяблик вот-вот прослезится. – Хоть в задницу их прячь… Да где там… Пар кругом, кипяток, хлорофос… Так бедняги и сгинули… А вы говорите, блохи…

– Стоп! – сказала Верка, сбрасывая вещмешок. – Что-то здесь не так… Точно! Подменил мешок, гад! Чувствую, легкий какой-то и по спине ерзает! И когда это ты, Зяблик, успел мне такую свинью подложить?

– Разве? – Зяблик скорчил удивленную рожу. – Перепутал, наверно, ненароком…

– Перепутал! Глаза твои бесстыжие! – наседала на него Верка. – Там же мои последние запасы спирта были! На черный день! На крайний случай! Чем я теперь дезинфекцию делать буду? Все выжрал?

– Ну прости, Вера, – по всему было видно, что Зяблик и в самом деле раскаивается. – Мешки-то одинаковые. Их даже в родном мире не хочешь, да перепутаешь, не говоря уже об этой Синьке проклятой… Я по нужде недавно в сторону отошел, мешок развязал, а там сверху булькает что-то… Ну, понюхал, естественно. Обрадовался. Бывают же в жизни, думаю, приятные сюрпризы… Вот и приложился…

– Если ты по нужде отходил, зачем мешок развязывал? – продолжала кипятиться Верка. – Ночной горшок в нем искал?