Ох, и крутило Лизку, и корёжило. Отчаянье, злоба, бессилие и сомнение. Обошла она в день икс церкви, свечи всем иконам, кроме одной, поставила. А вечером позвонила в офис ясновидящей, и велено ей было опять с деньгами прийти, раз задание не выполнила.
Вдруг из темноты, с другой стороны появляется её дядька – покойный уже давным-давно, и протягивает ей тот самый крест, что в куче мусора Лиза нашла. Старик шипит по-змеиному: «Отдай его, девка, сопернице своей, и будет тебе счастье великое».
А изо рта его раздвоенный язык виднеется. Всё ближе и ближе рука старика, да и не рука вовсе, а лапа когтистая, держащая крест, к Лизке подбирается. У дядьки глаза красным огнём горят, завораживают. Голос Богородицы всё тише и тише звучит, а змеиное шипение усиливается. Рука Лизаветы, словно против воли поднимается, чтобы взять крест. Но в последнюю секунду она резко бьёт по безобразной лапе с криком: «Нет». Крест выбит и летит прямиком в дыру в половицах. Только из пролома того отблески огня вырываются. Старикашка с шипением исчезает.
«Преисподняя…» – передёрнулась от ужаса Лизка и проснулась вся в поту, с бешено галопирующим сердцем.
Для себя она всё уже решила. Прошлёпав босиком на кухню, она закурила сигарету и сожгла в пепельнице бумажки, что дала ясновидящая, а пепел в окно развеяла. Хватанула сто грамм коньячка и вернулась в постель.
«Утром в церковь пойду!» – решила Лиза и провалилась в сон.
Через полгода муж вернулся. И опять его глаза стали живыми и родными, а голос прежним и ласковым. И опять он говорил, что она самая красивая и желанная женщина на свете, и бегал за цветами на праздники и в День её рождения по утрам, чтобы положить их на кровать, пока она ещё сонная.
Подвал.
Катерина не гнушалась никакой работы. К своим сорока восьми на каком только поприще она не ломалась. Рано обзавелась ребёнком, не устояв перед таким же сопливым воздыхателем, отпустила бумажные кораблики мечты о высшем образовании в свободное плаванье и примкнула к многочисленным, стройным от тяжёлой работы рядам трудового пролетариата.
За тридцать годков, отделивших ту пухлую наивную девочку с длинной косой, огромными тёмными глазищами и амбициозными планами от неё сегодняшней – с двумя дочерьми, короткой, почти мужской стрижкой, поджарой, как у гончей, фигурой и безразличным потухшим взглядом, она испробовала себя в разных ипостасях. Мыла горшки и вытирала носы и попы в яслях, таскала кипы карточек по этажам поликлиники, драила тарелки и тягала тяжеленные котлы в столовке, душила гордость в услужении у известного олигарха. Пока, наконец, не осела в небольшом ОАО, некогда бывшим огромным авиастроительным производством со штатом, тянувшим на крупный посёлок городского типа. Теперь же, после тремора перестройки и разгула демократии от него осталась жалкая горсть закалённых задержкой зарплаты пенсионеров и несчастных, которым до пенсии – вожделенной и благословенной, недолго осталось.
Вся «артель» умещалась на одном уровне семиэтажного корпуса, все остальные помещения в нём сдавались разномастным компаниям и фирмам. Впрочем, сдавалась вся территория почившего в бозе завода. Аренда в центре города давала возможность мародёрам из Совета директоров не думать о том, на что они и их многочисленные родственники будут жить в течение ближайших ста лет.
***
Он чувствовал, что время на исходе. Но сил ещё достаточно, чтобы позаботится о семье, которая увеличивается из года в год. Раса, главенствующая на этой планете, уничтожает себя сама. Она не совершенна, подвержена гордыне и самолюбию. Каждый стремится урвать кусок послаще только для себя. Люди – разрозненные особи, а мы – семья, один коллективный мозг, выживающий в атмосферном загрязнении и радиации, имеющий супер чутьё. Наши челюсти способны разгрызать металл и бетон. Но пока надо найти ещё одно убежище. Он разведчик, и семья надеется на него.
***
Денег катастрофически не хватало. Катерина пыталась экономить на всём, но дочери тянули из неё отложенные грошики постоянным нытьём о юбочках, кофточках и бижутерии. И вообще, они должны соответствовать. Кому и почему они это должны, Катерина не понимала, поэтому постоянно жила взаймы.
Корчащееся в предсмертной судороге производство тоже вело хитрую политику экономии – не выгодно ему оплачивать полные штатные единицы уборщиц. Вот за крохотные вознаграждения и предоставлялась возможность отчаявшимся от безденежья дурочкам драить территории размером с баскетбольные площадки. Производить это действо следовало раз в неделю – в принципе, не перетрудишься, поэтому вся подработка была давно поделена между ушлыми пенсионерками. По их разговорам, им она гораздо нужнее. Кругом одни расходы: лекарства, внуки, дети, продукты и грабительские цены на коммуналку. Катерина тихо бесилась. Ведь у них и пенсия, и зарплата, только те в подработку вцепились, клещами не оторвёшь. Но в конфликт не вступала – себе дороже.
В тот день всё-таки видно чудо случилось. Или помогла денежная жаба, которую Катерина купила года три назад в подземном переходе. Она поставила её строго по Фэн-шуй спиной к входной двери, словно жаба только заскочила в квартиру. Постоянно мыла под проточной водой и регулярно подкладывала под неё десятирублёвки, которые вместо того, чтобы множиться, бесследно исчезали.
Страдающая лишним весом и астмой бухгалтер в обеденный перерыв вызвала Катерину в кабинет. Злясь, что её оторвали от ежедневного получасового чтения и бутылки кефира с калорийной, уже немного начавшей черстветь булкой, Катя неохотно поплелась к ней через весь этаж. Назад она шла, пританцовывая от неожиданной радости. У неё есть подработка – небольшое, но для её бюджета ощутимое подспорье. А девчонкам она ни за что не скажет, иначе они и этим деньгам сразу найдут применение.
***
Убежище ему понравилось с первого нюха. Погружённое во мрак прохладное помещение, с замысловатым переплетением огромных вентиляционных труб под высоченным потолком. Семье здесь будет хорошо. К тому же располагалось оно недалеко от подземных лабиринтов, в которых они давно уже стали полновластными хозяевами. Он обошел его несколько раз, навсегда запечатлев в совершенном мозге.
***
Следующее утро Катерина решила начать с освоения территории. Она набрала в вёдра воды и, прихватив резиновые перчатки, швабру с тряпкой, на грузовом лифте спустилась со всем этим нехитрым хозяйством в подвал. Тот давно представлял собой некий склад ненужных производству станков и инвентаря. Длинный тёмный рукав коридора уходил в далёкие недра. Освещенной оказалась лишь его малая часть. Остальные лампы давно околели в экономическом коллапсе.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});