- Прошу, командор, - сказал Гэллегер. - Можете это опробовать.
Уолл искоса взглянул на него.
- Сопротивление на растяжение?
- Очень большое, - ответил Гэллегер. - Это минеральная составляющая земли, спрессованная в провод. Разумеется, у него небывалая сопротивляемость растяжению. Правда, тонны груза на нем не поднять.
Уолл кивнул.
- Понимаю. Он пройдет сквозь сталь, как игла сквозь масло. Превосходно, мистер Гэллегер. Мы должны провести испытания...
- Сколько угодно. Я в нем уверен. Этот провод можно вести под любым углом с одного конца корабля на другой, и он никогда не порвется от тяжести. Он слишком тонок, и потому просто не может быть нагружен неравномерно. Проволочный трос тут не подходит - вам нужна была эластичность, которая не снижала бы сопротивления растяжению. Единственным возможным вариантом был тонкий прочный провод.
Командор улыбнулся.
- Мы проведем испытание, - сказал он. - Вам нужны деньги? Я могу заплатить еще, в разумных пределах, конечно. Скажем, тысяч десять.
Хоппер протиснулся вперед.
- Я не заказывал никаких проводов, Гэллегер, значит, моего задания ты не выполнил.
Гэллегер не ответил, он настраивал лампу. Провод стал желтым, потом красным.
- Вот твой экран, умник, - сказал он. - Видишь эти цвета?
- Конечно, вижу! Я же не слепой, но...
- Разные цвета в зависимости от длины световой волны. Смотри: красный, голубой, снова красный, желтый... Провод, который все еще держал Уолл, стал невидимым. Зачарованный Хоппер с отчетливым звуком закрыл рот и подался вперед.
- У провода тот же показатель преломления, что у воздуха, - сказал Гэллегер. - Я специально сделал так.
Он был достаточно порядочен, чтобы покраснеть. Ничего, за это он поставит Гэллегеру Бис выпивку.
- Специально?
- Вам нужен стереоэкран, на который можно смотреть с любой стороны и видеть изображение без искажений. И в цвете, естественно. Вот это он и есть.
Хоппер тяжело дышал. Гэллегер улыбнулся.
- Возьмите каркас куба и обтяните его этим проводом. Потом сделайте со всех сторон экран из густой сетки и натяните побольше провода внутри куба. В конце концов образуется невидимый куб, целиком сделанный из этого провода. Теперь подавайте на него сигнал в ультрафиолете и получите цветовые узоры, зависящие от длины волны. Иными словами, изображение. Цветное и трехмерное, поскольку транслируется оно на невидимый куб. И кроме того, на него можно смотреть под любым углом, поскольку это не оптическая иллюзия, а настоящее трехмерное изображение. Ясно ли?
- Да... - слабым голосом произнес Хоппер. - Почему... почему вы не сказали мне раньше?
Гэллегер предпочел сменить тему разговора:
- Командор Уолл, мне нужна охрана. Некий бандит по имени Макс Кафф пытался прибрать к рукам эту машину. Его люди похитили меня сегодня и...
- Препятствование выполнению правительственного задания? - зловеще вопросил Уолл. - Знаю я этих мелких политиканов. Макс Кафф больше не будет вам мешать... Можно позвонить?
Смейт расплылся в улыбке при мысли, что Кафф получит по лапам. Гэллегер встретился с ним взглядом, подмигнул и предложил всем гостям выпить. На этот раз не отказался даже командор. Закончив разговор, он повернулся и принял стакан от Нарцисса.
- Ваша лаборатория будет охраняться, - сообщил он Гэллегеру. - Больше неприятностей не будет.
Уолл выпил и пожал конструктору руку.
- Я должен обо всем доложить. Удачи вам и огромное спасибо. Мы позвоним вам завтра.
Он вышел, пропустив вперед обоих полицейских.
- Я должен перед вами извиниться, - сказал Хоппер и осушил свой стакан. - Что было, то прошло, верно, старина?
- Да ладно уж, - сказал Гэллегер. - Но вы должны мне деньги.
- Тренч вышлет чек. И... гм... и... - Слова застряли у него в горле.
- Что случилось?
- Ничего... - просипел Хоппер, медленно зеленея. - Немного воздуха... о-о!.
Дверь за Хоппером захлопнулась. Гэллегер и Смейт удивленно переглянулись.
- Странно, - заметил Смейт.
- Может, он вспомнил что-то срочное? - предположил Гэллегер. - Неисповедимы пути господни.
- Я вижу, Хоппер уже исчез, - сказал Нарцисс, появляясь с новой порцией выпивки.
- Да. А что такое?
- Я предвидел, что так и будет, потому что налил ему чистого спирта, - объяснил робот. - Он ни разу не взглянул на меня. Я не заносчив, но человек, настолько невосприимчивый к красоте, заслужил урок. А теперь не мешайте мне. Я пойду на кухню танцевать, а вы можете поупражняться с органом. Если захотите, приходите полюбоваться на меня.
И Нарцисс покинул лабораторию, жужжа всеми своими внутренностями. Гэллегер вздохнул.
- Вот так всегда, - сказал он.
- Что именно?
- Да все. Я получаю заказ на три совершенно разные вещи, надираюсь и делаю нечто, решающее все три проблемы. Мое подсознание идет по пути наименьшего сопротивления, но, к сожалению, когда я трезвею, путь этот становится для меня слишком сложен.
- А зачем трезветь? - спросил Смейт, попадая точно в десятку. - Как действует ваш орган?
Гэллегер показал ему.
- Я ужасно себя чувствую, - пожаловался он. - Мне нужна неделя сна или...
- Или что?
- Выпивка. Наливай. Знаешь, меня беспокоит еще одно.
- Что именно?
- Почему эта машина, когда работает, поет "Больницу Святого Джекоба"?
- Это хорошая песня, - сказал Смейт.
- Верно, но мое подсознание всегда действует логично. Конечно, это логика безумца, но...
- Наливай, - ответил Смейт.
Гэллегер расслабился, ему делалось все лучше и лучше. По телу расходилось приятное тепло, в банке были деньги, полиция отстала, Макс Кафф наверняка расплачивался за свои грехи, а тяжелый топот доказывал, что Нарцисс действительно танцует на кухне.
Было уже заполночь, когда Гэллегер поперхнулся выпивкой.
- Вспомнил! - воскликнул он.
- Чт-то? - удивленно спросил Смейт.
- Я хочу петь.
- Ну и что?
- Я хочу петь "Больницу Святого Джекоба".
- Ну так пой, - предложил Смейт.
- Но не один, - подчеркнул Гэллегер. - Я люблю ее петь, когда накачаюсь, но, по-моему, она лучше звучит дуэтом. А когда я работал над машиной, то был один.
- И?
- Видимо, я встроил в нее проигрыватель, - сказал Гэллегер, думая о безумных выходках Гэллегера Бис. - О боже! Эта машина делает четыре дела сразу: жрет землю, выпускает тяги для управления космическим кораблем, создает стереоскопический экран без искажений и поет со мной дуэтом. Удивительная штука!
- Ты гений, - сказал Смейт после некоторого раздумья.
- Разумеется. Гмм...
Гэллегер встал, включил машину, вернулся, и уселся на "Тарахтелку". Смейт вновь улегся на подоконник и смотрел, очарованный небывалым зрелищем, как ловкие щупальца пожирают землю. Диск тянул невидимый провод, а ночную тишину нарушали более или менее мелодичные звуки "Больницы Святого Джекоба".
Заглушая жалобные стоны машины, прозвучал глубокий бас, спрашивающий кого-то:
"...есть ли где-нибудь на свете
другой такой жеребец..."
Это вступил Гэллегер Бис.