Читать интересную книгу Драгоценность, которая была нашей - Колин Декстер

— Чего бы ты выпил?

— Ничего, Морс, я же при исполнении.

— Ну, смотри.

— А так оно, ничего? Можно пить?.. Виски?

Морс встал, плеснул немного виски в пластиковый стаканчик и протянул Максу.

— Ты абсолютно уверен, Макс…

— Послушай, а ведь недурная штука, правда? — …о времени наступления смерти?

— Между половиной пятого и четвертью шестого.

— В самом деле?

Никогда ещё Морс не слышал от этого полицейского врача-горбуна ничего похожего на такое категорическое заключение.

— А как это ты?..

— Горничная, Морс. Сказала, что бедняга-старушенция поднялась к себе в половине пятого, причём на своих двоих. А потом твои люди сообщили мне, что горячо любящий муж нашёл её в четверть шестого. — Макс сделал хороший глоток «Гленфидича». — Ведь мы профессионалы, Морс, мы ведь такие, что мимо нас ничто не проскользнёт.

Он допил виски и от удовольствия причмокнул.

— Ещё?

— Ты что… Я же всё-таки на службе… И между прочим, собираюсь на прекрасный ужин в весёлой компании.

В голове Морса звякнул колокольчик:

— Не на тот ли пир, куда устремился этот тип?

— На тот самый, Морс.

— Он тут, в гостинице, работает доктором.

— Лучше скажи мне чего-нибудь, чего я не знаю.

— Я имею в виду, что он осмотрел миссис Стрэттон, только и всего.

— И ты не очень ему веришь.

— Не очень.

— А мне говорили, что он совсем неплохой знахарь.

— Честно говоря, мне показалось, что он немного того…

— Чуток membrum virile?[4] Знаешь, иногда ты попадаешь в точку… Может быть, ещё на дорожку, а, Морс?

— Ты его знаешь?

— Ещё бы. И в данном случае ты совершенно в пролёте. Он не просто… Нет, лучше выразиться по-другому — большего олуха во всём Оксфорде не сыскать.

— И всё-таки она умерла от сердечного приступа?

— Несомненно! Так что не ищи здесь никакой чепухи. И это говорит тебе не какой-нибудь Суейн, Морс, а я.

Когда десять минут спустя Макс отбыл на ужин Британской медицинской ассоциации, Морс совершил то, что на языке политиков называется поворотом на сто восемьдесят градусов. И к тому времени, когда в комнату вошёл Льюис и следовавший за ним по пятам доктор Теодор Кемп, Морс уже знал, что ошибся в своих первоначальных выводах. Совпадение кражи и смерти (в любом порядке) нередко бывает чистой случайностью.

Но только не в данном случае.

Конечно же Льюису придётся всех допросить — или большую их часть. Но это зависит от Льюиса. Что до него самого, то Морс ничего так не желал, как поскорее вернуться в свою холостяцкую квартиру в северном Оксфорде и ещё раз прослушать вторую часть брюкнеровского Концерта № 7.

Но с одним-двумя из них нужно будет побеседовать.

Глава одиннадцатая

История. Описание, чаще всего лживое, действий, чаще всего маловажных, совершённых правителями, чаще всего плутами, и солдатами, чаще всего глупцами.

Амброуз Бирс. Словарь сатаны

С первого взгляда Морс отнёс Кемпа к разряду людей, кичащихся тем, что они оксфордцы, но вместе с тем отдавал себе отчёт, что может снова промахнуться. Бородатый, на вид сообразительный мужчина неприятно привлекательной наружности (лет за тридцать — приблизительно в возрасте Шейлы?), присевший только после того, как смахнул носовым платком пыль с предложенного стула, очевидно, был уведомлен (Шейлой?) или слышал краем уха (толки неизбежны) о том, что произошло. На иных могло бы произвести неприятное впечатление то, что он шепелявил. Только не на Морса.

— Абшолютно бешценный, иншпектор!

— Не могли бы вы рассказать нам поподробнее о Волверкотском Языке, сэр?

Кемп оказался во всеоружии. Открыв чёрный портфель, он вытащил кипу голубоватых листков и вручил по одному, протянув через стол, Морсу и Льюису.

ВОЛВЕРКОТСКАЯ РЕЛИКВИЯ

За последнее столетие с небольшим археологи и историки познакомились с великолепным мастерством ремесленников позднесаксонского периода, особенно сенсационной была сделанная в 1931 году находка золотой Пряжки в Волверкоте. Эта находка стала ещё более ценной после того, как обнаружилось, что она полностью совместима с Языком, имеющим сертификат подлинности и находящимся в коллекции некоего Сайруса К. Палмера-младшего, гражданина города Пасадена, Калифорния. Эмалированный в технике клуассон грушевидный Язык оправлен массивным золотом, украшен стилизованным орнаментом филигранной работы и (первоначально) тремя крупными рубинами. Он с удивительной точностью подходит к эшмолеанской Пряжке. Если обратиться к другим доказательствам их идентичности, достаточно вспомнить о древней надписи на Языке (АЛ/ФРЕД[5] МЕК НЕ/XT ГЕВИР/КАН), которая по конфигурации буке и гравировке идентична надписи на золотой Пряжке, в которую (как единогласно утверждают эксперты) когда-то вставлялся Язык.

Благодаря филантропическому жесту мистера Палмера и великодушию его супруги миссис Лауры М. Стрэттон Язык вскоре вновь соединится с Пряжкой. Как утверждает доктор Теодор Кемп из Эшмолеанского музея, большой проблемой остаётся установление подлинного предназначения этого прекрасного произведения искусства, которое отныне будет известно под названием «волверкотская реликвия». Остаётся загадкой, была ли эта Пряжка частью какого-то королевского одеяния или служила каким-то символом, а может быть, использовалась в ритуалах. Единственно, что можно сказать со всей определённостью, это то, что волверкотская реликвия — Язык с Пряжкой, наконец-то так счастливо воссоединившиеся, — будет числиться среди самых прекрасных сокровищ Эшмолеанского музея.

— Это вы написали, сэр? — поинтересовался Морс.

Кемп горестно кивнул. Всё пошло прахом, всё отменено (так сразу понял Морс), и уже подготовленная во всех деталях церемония, и презентация, и пресса, и телевидение. О Боже!

— Даты королей и королев мы учим в школе, — сказал Морс. — Плохо, что начинаем только с Вильгельма Первого.

— Нужно начинать много раньше, инспектор, много, много раньше.

— Э, что касается меня, то я только, так и поступаю. — Морс пристально посмотрел на мертвенно-бледное лицо человека, сидевшего напротив него. — Что вы делали сегодня между половиной пятого и четвертью шестого, доктор Кемп?

— Что? Что я делал? — Он затряс головой, словно человек, потерявший рассудок. — Вы… вы не можете этого понять, чештное слово! Вошмошно, я занимался чем-то таким… там. — Он неуверенно повёл рукой в сторону Эшмолеанского музея, находившегося позади Морса. — Не знаю, и всё. И мне наплевать!

Он вдруг схватил пачку листков и с неожиданной для Морса злобой порвал их пополам, а затем швырнул на стол.

Морс не стал его задерживать.

Кемп оказался вторым за этот вечер свидетелем, который, мягко говоря, не проявил рьяного желания ответить на единственный относящийся к делу вопрос, заданный ему.

— Вам он не очень пришёлся по вкусу, сэр?

— А какое это имеет значение?

— Но ведь кто-то, наверное, спёр эту волверкотскую фигню.

— Никто её не спёр, Льюис. Спёрли сумочку.

— Не понимаю. Сумочке, самой по себе, цена грош в базарный день, а этой фигне, как он говорит, цены нет.

— Абшолютно бешценная! — собезьянничал Морс.

Льюис усмехнулся:

— Вы ведь не думаете, что это он украл сумочку?

— По мне, так лучше вообще выбросить из головы эту надутую вонючку. Если я что и знаю, так это то, что из всех оксфордцев он меньше всего хотел бы украсть её. У него всё было на мази, он и литературку подготовил, и подумал о том, что его имя будет в газетках, а физиономия мелькнёт по телевизору, что он напишет статью для какого-нибудь учёного журнала, а университет присвоит ему докторскую степень или что-нибудь в этом духе… Нет, это не он спёр эту штуку. Сам подумай, ведь её не продашь. Она «бесценна» в том смысле, что уникальна, невозместима, исключительно ценная с точки зрения археологических и исторических изысканий… Ты же не сможешь продать «Мону Лизу», согласен?

— Вы все знали про это, правда, сэр? Про эту волверкотскую фигню?

— А ты? Люди приезжают отовсюду, чтобы посмотреть на Волверкотский Язык…

— Разве не Пряжку, сэр? Ведь, по-моему, там Пряжка?

— В жизни ничего не слышал о ней, — проворчал Морс.

— А я даже ни разу не был в Эшмолеане, сэр.

— Ну?

— И вообще, единственное, что мы учили про короля Альфреда, — это то, что он сжёг какие-то пироги.

— По крайней мере, хоть что-то. Это факт — возможно, это факт. Но в наше время в истории не очень-то интересуются фактами. Теперь больше говорят о том, что нужно вжиться. Что это такое, понятия не имею, но так говорят.