Читать интересную книгу Власть Талисмана - Грэм Хэнкок

Графы Фуа, владельцы пиренейских высокогорий вдоль границы с Испанией, славились своей военной доблестью, непреклонной решимостью и прочными связями с катарами. В 1204 году Раймунд-Роже, граф Фуа (1188–1223), был свидетелем посвящения своей овдовевшей сестры Эсклармонды в perfecti (буквально в «совершенные»), что означало высочайший ранг в духовной иерархии катаров.[76] Два года спустя его собственная жена, родившая ему шестерых детей, также была посвящена в perfecti и удалилась от мира, возглавив катарский эквивалент женского монастыря.[77] Хотя Раймунд-Роже никогда официально не вступал в ряды катаров, он всю свою жизнь был стойким противником католицизма. Однажды его солдаты изрубили Церковного каноника на куски и «использовали распятие вместо пестика, чтобы толочь специи».[78] В пространном эссе о «варварстве и злокозненности графа Фуа» католический хронист того времени пишет: «Его злодеяния превзошли все границы… Он грабил монастыри, разрушал церкви и превосходил всех остальных в своей жестокости».[79]

Династия Тренкавель, владевшая землями от Тарна до Пиренеев, добавляла свое богатство, наследственное влияние, военную мощь и симпатии к катарам в расклад сил в Лангедоке. Раймунд-Роже Тренкавель, правивший с 1194 года до пленения и убийства католиками в 1209 году, обучался у известного катар — ского книжника Бертрана де Сайсака. Последний однажды выказал свое презрение к католическим законам, когда монарх, которого он недолюбливал, был избран аббатом монастыря Св. Марии Алецкой. В ответ Бертран откопал труп бывшего аббата и поместил его заплесневевшие останки в аббатское кресло, чтобы тот наблюдал за новыми выборами. Неудивительно, что аббат, выбранный на этот раз, удовлетворял требованиям Бертрана.[80]

Поддержка катаров и сотрудничество с ними в сочетании с неприятием католической церкви не ограничивались только верхним уровнем аристократии. В Лаураге, населенной местности между Тулузой и Каркассоном, младшее дворянство тоже состояло почти исключительно из катаров, как и в Корбьере между Каркассоном и Нарбонном.[81] По некоторым оценкам, до 30 % от всех perfecti из числа катаров были благородного происхождения.[82] Более того, даже дворяне-католики из Окситании часто выказывали сочувственное отношение к катарам, а иногда открыто поддерживали их. Примером такой дилеммы служит ответ католического рыцаря Понса Адемара из Родейля, когда Фульк, епископ Тулузский, спросил, почему он и его единоверцы не изгнали еретиков со своей земли. Рыцарь сказал: «Мы не можем. Мы выросли среди них, у нас есть родственники среди них, и мы видим, что они ведут добрую и достойную жизнь, исполненную совершенства».[83]

Сплетая нити великой ереси

Защищенные местной аристократией по обе стороны религиозного барьера, катары находили мощную поддержку на всех других уровнях лангедокского общества. Многие из них были умелыми ремесленниками и мастеровыми. Список катаров, представленный в городе Безье в 1209 году, включает:

«Один дворянин (барон), четверо врачей, пятеро ткачей, двое кузнецов, двое кожевенников, двое сапожников, пастух, плотник, ткач, седельщик, торговец зерном, мясник, портной, содержатель таверны, хлебопек, красильщик шерсти, торговец и меняла».[84]

Малькольм Барбер, профессор истории из Ридингского университета в Британии, замечает, что в списке из Безье фигурирует не меньше десяти человек, занятых в текстильном производстве, и что во множестве других источников того времени ткачи (textores) непосредственно ассоциируются с ересью.[85]

Так было не только в самой Окситании, но и за ее пределами. Во Франции катаров знали под собирательным названием Теxerant, или «ткачи».[86] В 1145 году знаменитый французский проповедник Бернар из Клерво предпринял обход по городам с проповедью против «ереси ткачей».[87] Предположительно эта ересь появилась уже готовой «из козней и измышлений прельстительных духов»[88] и была столь успешной, что «женщины бросали мужей, мужчины уходили от своих жен… Духовники и священнослужители часто бросали свою паству и свои церкви и оказывались в толпе среди ткачей женского и мужского пола».[89]

В 1157 году Самсон, архиепископ Реймский, почти несомненно, жаловался на миссионерскую деятельность катаров, когда говорил о «манихейской чуме», недавно поразившей значительную часть Фландрии[90] (ранее мы отмечали, что священнослужители XII века часто называли катаров манихеями в честь Дуалистической секты с таким же названием, предположительно Уничтоженной сотни лет назад). Новая вспышка этой ереси, по словам Самсона, распространялась бродячими ткачами и торговцами тканью.[91]

Этому есть простое объяснение. Под видом ткачей и других представителей средневекового ткачества с его обширными международными связями лидеры катаров осуществляли эффективное прикрытие своих проповедников. Они нуждались в маскировке, чтобы избежать преждевременного конфликта с церковными властями, чтобы не сорвать крупномасштабную и хорошо продуманную миссионерскую кампанию. Их мягкость и терпение в сочетании с систематическими методами, которыми они пользовались, чтобы завоевать доверие местного населения и в конце концов обратить его в свою ересь, хорошо описаны канадским историком Стивеном О'Ши:

«На сухопутных и речных путях Лангедока в 1150 году можно было встретить не только купцов и трубадуров, но также странствующих монахов,которые путешествовали парами, легко узнаваемых по тонким кожаным кнутам, обернутым вокруг пояса их черных балахонов. Они входили в деревни и города, открывали ткацкие лавки и мастерские и славились своим упорным и честным трудом. Когда приходило время, они начинали проповедовать — сначала при свете луны за городскими стенами, а потом в открытую перед очагами бюргеров и вельмож, в домах торговцев, на рыночных площадях. Они не просили подаяния и не требовали преклонения, а стремились лишь к тому, чтобы их выслушали. За одно поколение эти катарские проповедники обратили в свою веру тысячи людей. Лангедок стал домом, из которого впоследствии произошла Великая Ересь».[92]

Верующие и совершенные

Все катарские миссионеры были perfects и, по справедливому замечанию О'Ши, у них было принято путешествовать и проповедовать парами, как у современных мормонов или свидетелей Иеговы.[93] Черные балахоны придавали им некоторое сходство с христианскими монахами или священниками, однако, кроме внешности, между образом жизни этих perfecti и типичных представителей католического духовенства не было никакого сходства. Даже самые жесткие их оппоненты признавали, что отличительной чертой «совершенных» была жизнь, исполненная примерного благочестия, смирения, великой бедности и простоты.[94] Между тем католическая церковь в XI и XII веках уже разложилась и во многом утратила свою репутацию. Ее презирали из-за половой распущенности многих ее служителей. В некоторых регионах церковь была объектом неприкрытой ненависти из-за ее огромных богатств, коррупции, алчности и лицемерия. Большинство епископов, будучи крупными феодальными землевладельцами, жили в показной роскоши и славились скандальными выходками. Неудивительно, что они не пользовались популярностью в собственных приходах, где их ругали за равнодушие к лишениям бедняков.[95]

Для того чтобы понять крайний аскетизм «совершенных», нужно лишь вспомнить учение, составлявшее сущность катарского дуализма. Материальный мир рассматривался как абсолютно порочное творение Бога Зла, таким образом, все контакты с материальным миром тоже были злом, препятствовавшим осуществлению главной цели катаров — постепенному очищению и освобождению бессмертных человеческих душ от цикла перерождений в смертных телах. «О Господь, осуди и заклейми несовершенство плоти, — говорилось в одной из их молитв, — не жалей плоть, рожденную от разврата, но будь милосерден к духу, заключенному в ней».[96]

«Совершенные» активно участвовали в том, что они рассматривали как космическую схватку между двумя абсолютно несовместимыми силами: духом и веществом, добром и злом.[97] Успех в этой борьбе требовал от них жить в строгом соответствии с их учениями и убеждениями. Поскольку плоть была «рождена от разврата», это означало, что любая еда, возникшая в результате соития и воспроизводства, была полностью запретной для них. На практике это означало, что они не могли употреблять в пищу мясо животных и птиц, а также все производные и сопутствующие продукты, такие, как яйца, молоко, сыр, масло или жир[98] Их рацион состоял из хлеба, овощей, злаков, фруктов и орехов. Рыба тоже являлась дозволенной пищей, что выглядит непоследовательно, с точки зрения современного человека. Это происходило из-за средневекового заблуждения, что рыба появляется не в результате полового размножения, но каким-то образом самозарождается в воде или в иле.[99]