Читать интересную книгу Обречен на победу - Николай Леонов

«Почему, за что убили Игоря Лозянко? Готовили убийство либо оно действительно спонтанное? Чем ударили? Бутылкой? И убийство спонтанное? Ошибка инспектора Бори. Убийца мог принести оружие, а ударить бутылкой. Почему пальцевые отпечатки затерты, а сигареты оставлены? Кому принадлежала пачка „Уинстона“? Почему не могут найти такси? Таксист связан с убийством? Тогда почему он остановил машину прямо у подъезда, а не в двух кварталах либо в переулке? Может, такси плохо ищут? А был ли мальчик? Или такси – плод фантазии? Два человека видели такси. И что? Такси не факт. Стоп. Назад. Встретиться с врачом, спросить: в момент удара Лозянко стоял прямо? Или он, возможно, нагнулся? Зачем он нагнулся? Почему протерты все дверные ручки? Сколько в квартире ручек? Дверь входная, в комнату, на кухню, в туалет. Восемь ручек. Почему протерли все? Выключателей четыре. Почему протерли все?»

Гуров снял телефонную трубку, позвонил в НТО.

– Профессор? – спросил Гуров, услышав голос эксперта. – Говорит надоедливый Гуров. Ты отоспался? Тогда скажи, как спускается вода в туалете Лозянко? Я не псих. Поясняю вопрос. Там цепочка, металлический стерженек или есть что-то пластмассовое? Я убежден, что ты не фраер и не новичок. Значит, все протерто? Спасибо и извини. Ты профессионал, подскажи мне, почему ручка в туалете тщательно вытерта, а стаканы на столе оставлены захватанными?

Когда Игорь Лозянко был еще жив

«Жигули», в которых возвращались из аэропорта в Город Анатолий Петрович Кепко, Олег Борисович Краев, Нина Маевская и Игорь Лозянко, еле тащились вдоль обочины, пропуская все, что, имея колеса, двигалось по шоссе в сторону Города. Пешеходов, идущих вдоль шоссе, сидевший за рулем Краев все-таки обгонял.

Пронеслась мимо милицейская «Волга», шмыгнули «Жигули» с Усольцевым и компанией, обогнал Астахов, обогнул Краева, недоуменно сигналя, тяжелый автобус. Грузовик с прицепом какое-то время тащился следом, не выдержал, сердито вспыхнул подслеповатыми фарами, старчески кашляя и вихляя длинным, тяжело груженным прицепом, обошел «Жигули» и заторопился по своим рабочим делам.

Кепко посмотрел на друга с любопытством, но без особого удивления, погладил ладошкой коротко стриженную лысеющую голову и стал смотреть в окно на проползавший мимо пейзаж. Кепко знал своего друга и неприятеля. Чем сильнее Краев злился, тем медленнее становились его речь и движения. И сейчас заслуженный Олег Борисович находился в бешенстве. Сидевших сзади Нину Маевскую и Игоря Лозянко Анатолий Петрович не жалел, но и позавидовать им не мог. Он вновь взглянул на друга. Олежка кипит, сейчас пар начнет выходить. Опасаясь, что и его ошпарит, Анатолий Петрович отодвинулся вправо, прижался виском к стеклу.

Нина Маевская, как всякая ценящая свою внешность женщина, температуру атмосферы не ощущала. Замкнутая на себе, Нина и занималась собой. Эту желтую блузку надо продать. Конечно, желтый цвет брюнеткам к лицу, но слишком ярко. Могут подумать, что Нина Маевская боится остаться незамеченной. Светло-серые тона, стальные – вот ее стиль. И волосы оттеняет, и к глазам подходяще. С Павлом пора кончать и выходить за него замуж. Ну и свадьбу они отгрохают. И сразу в Москву. Нина Астахова? Звучит. Только она превратится в жену Павла Астахова, мужики сразу подожмут хвосты и отвернутся. И в Москве затеряться можно, там одних кинозвезд табуны бродят. Здесь, в Городе, ее знают. А толку? Любви хочется. Не чужой, своей любви, о которой столько написано, о которой шепчутся подруги. Нина подходит, и они замолкают, полагая, что ей неинтересно, она знает о любви все. Ничего она не знает, чужая любовь надоела, себя любить тоже скучно, однообразно, хочется поделиться. А с кем? Одни смотрят, вздыхают, тоска непролазная. Иные, улучив момент, гипнотизируют, изображают удавов, руки у них дрожат, пальцы холодные, жесткие, пуговицу расстегнуть не в состоянии. Один Паша и есть, себе цену знает и ей тоже, только серьезен слишком. Живешь и живи, радуйся. Молодости, силе, славе. Лети, лови мгновения. Пашу все на глубину тянет, там одиноко, мысли разные появляются. Неспокойно на глубине, мрачно. Молодость-то одна, другой не выдадут. Паша словно на века планирует, обреченный он, расчетливый. Хуже отца. Одна лишь разница: отец все о прошлом, как он в молодости… Другие мужики в его возрасте любовниц имеют двадцатилетних. А он войну помнит, хоть сопляком в те годы был. Точно дед, бубнит: «Хлеб не бросай», «Голода не знала», «Зачем тебе три пары джинсов, у тебя же только одна задница?» Отец о прошлом, Паша о будущем: вперед, там, за виражом, еще немного… Надо решить, приналечь, счастье в борьбе, результат – победа, все прошедшее неинтересно. Нине прошлое неинтересно, и будущее не манит. Есть сегодня, сейчас, минута, которая никогда не повторится.

Игорек руку ей на бедро положил, будто по рассеянности. По́шло. Но рука его в сей момент существует, она реальна, лежит себе, не из прошлого тянется и в никуда не тащит. Пустой он парень, Игорек Лозянко, однако по земле ходит, с ним легко и понятно. Он хочет ее, ничего не скрывает, не манит, не обещает. Для него разговоры о шмотках не оскорбительны, он отличает шейк от твиста, не говорит о войне, о солнечном завтра. Конечно, Нина на близость с ним не пойдет, она не идиотка, будет держать рядом. А что завтра? Так сначала пусть этот вечер кончится и ночь пройдет, а утро подскажет, оно, как известно, мудренее.

Игорь чуть сжал Нине бедро и, опережая реакцию, руку убрал, посмотрел девушке в глаза открыто, приглашая заключить союз, ни ее, ни его ни к чему не обязывающий.

Нина загадочно улыбнулась. «Хороша, стерва, – подумал Игорь, – но хитра больно, расчетлива. И не пьет совсем, не раз проверено, в рот спиртного ни капли не берет. Это совсем плохо». Когда Игорю Лозянко говорили о женщине, что она неприступна, он всегда спрашивал: «Спиртное употребляет?» Если да, то неприступность – вопрос времени и умения. Нинка не пьет, стерва.

Игорь нагнулся к девушке, зашептал:

– Заскочим ко мне, новый диск имею. Потрясающий!

– Какой?

– Заскочим, услышишь. – Лозянко хотел было добавить: мол, ты, главное, зайди, а там услышишь и увидишь.

Хотя Игорь ничего не сказал, Нина все поняла отлично.

«Сопляк, – подумала она. – Я зайду, и ты будешь как шелковый».

Краев наблюдал за Ниной в зеркало и не заметил, что инспектор ГАИ махнул ему жезлом, приказывая остановиться. Машина катилась к Городу. Ее догнала трель милицейского свистка. Краев не реагировал.

Кепко взглянул на друга удивленно:

– Будем уходить?

– Что? – не понял Краев.

Машина ГАИ молниеносным броском обогнала их, остановилась впереди, чуть развернулась, перекрывая дорогу. Краев остановил «Жигули», приспустил стекло. Капитан милиции, примерно ровесник Краева, тяжело выбрался из машины и, поигрывая жезлом, подошел.

– Инспектор второго ГАИ капитан Жиглов, – представился он. – Почему не останавливаетесь?

Краев ничего не ответил, даже не взглянул, протянул в окно документы. Инспектор тщательно проверил их, сличил фотографию на правах с оригиналом, взглянул на номер машины, нагнулся к Краеву.

– Как вы себя чувствуете, Олег Борисович? – Инспектор шумно вздохнул.

– Спасибо, отвратительно. – Краев протянул руку за документами.

Инспектор отстранил его руку, приглядывался, стараясь определить, трезв водитель или нет.

– Кончайте, инспектор, я за рулем не пью! – резко сказал Краев.

– За рулем никто не пьет. – Инспектор не сводил с Краева испытующего взгляда. – Пьют за столом.

– Если вы пьете, то лучше закусывайте, – повысил голос Краев. – В чем дело?

– Нарушаете. – Инспектор явно не мог разобраться в ситуации.

– Что я нарушил? Что?

– На трассе скорость семьдесят, а вы едете сорок.

Только инспектор договорил, как мимо них, явно превышая скорость, пролетели «Жигули».

– Совсем ошалели от безделья? – Краев почти кричал. – Разуйте глаза! – Он кивнул вслед улетевшей машине.

– А вы меня не учите. – Инспектор начал убирать документы Краева в карман.

Кепко выскочил на шоссе, обежал машину, взял инспектора за руку, отвел в сторону.

– Послушайте, капитан, – быстро заговорил он. – У человека неприятности. Ну ехал тихо, видите, он не в себе.

– Так сидел бы дома, – буркнул инспектор. Чувствуя свою неправоту, он искал выход из создавшегося положения.

Кепко ему помог:

– Он тренер Паши Астахова. Они поссорились.

Инспектор взглянул на Краева заинтересованно, как смотрят на киноактера.

– Тренер Астахова… – Он протянул документы Кепко, козырнул. – Передайте, чтобы не ссорились. – И пошел к своей машине.

– Миротворец! – рявкнул Краев, забирая у Кепко документы. – Из-за таких, как ты, вокруг разгуливают наглецы и хамы. – Он рванул с места, и через минуту стрелка спидометра завалилась за отметку сто километров.

Краева вывела из себя не ссора Астахова с Лозянко, которую он видел в аэровокзале. Тренера бесила эта девчонка, которая мешала жить Павлу, а значит, и ему, Краеву. Дура! Кукла! Кандидат в мастера, это ее потолок. Сверкает на стадионе стройными ногами, грудками подрагивает. Ее, такую-сякую, надо заставить лифчик надеть. Тренируется в охотку, косметику не размазывая. К Павлу вроде бы и не придерешься, работает. Но Краев видит: парень все время вздернутый, нет гармонии. Мысли нет, чувства, ногами перебирает часто, а по дорожке тянется, словно больной. И это сейчас, когда главные старты на носу! Забежали к звездам, теперь у нас все старты главные. Для Астахова второй – значит последний. И из-за чего?