Читать интересную книгу Следы у моря - Дан Маркович

Мам, мама смеется, не качается, а молится, ты старый человек, должна понимать.

Я понимать не хочу, о чем преступника просить. А вот кто настоящий шизик, так это ее Арон.

Мы у Цили

Утром мы с бабкой пошли к Циле, трамвай туда не ходит, а пешком долго, она в старом городе живет. Здесь воздух сильно пахнет брикетами, топят печи для тепла. Но домик красивый из серого камня, узкий с высокой острой крышей.

Карабкайся по лестнице, я за тобой, бабка говорит, эта лестница меня добьет.

Ступени узкие, плоские и даже с выемками, бабка говорит, люди и камень протрут. Лестница заворачивает по кругу, одни стены, и наверху дверь.

Бабка толкнула дверь, дура, душа нараспашку, как до войны живет.

Мы вошли. Коридорчик, впереди большая комната, направо клетка стеклянная, в ней кухня, там ходит, переваливается с бока на бок большая старуха, одной рукой мешает поварешкой, другой трясет что-то в бутылке, и разговаривает сама с собой. Она не слышала, что мы вошли, бабка постучала в стекло. Циля увидела нас - Фанни, наконец! идите в комнату, я сейчас. Мы вошли, здесь просторно, светло, два очень высоких узких окна... везде набросаны вещи, нет даже свободного стула.

Ну, Циля... всегда так!

Бабка скинула вещи на кровать, которая в углу, мы сели у стола. Из кухни дверь прямо в комнату, входит Циля, у нее две огромные тарелки в руках, я делаю мясо, пробуй, это кисло-сладкое мясо, мальчик, ты такое в жизни не ел, правда, Фанни?

Куда мне, говорит бабка, но не злится, я вижу, она Цилю любит. А ты не ешь?

Ешьте вы, я буду смотреть, мне приятно. До двух держаться, я зуб лечила с утра.

Мясо с коричневой картошкой, очень вкусное, но страшная куча. Я уже наелся, а тарелка еще полная, и я вилкой ковырял, чтобы Циля не рассердилась. Бабка говорит, если хочешь Цилю рассердить или обидеть, ешь мало, она умрет от тоски. И я делаю вид, что ем, немного отдыхаю, а потом мне снова захотелось, и я все съел. А бабка свою еду поковыряла и на кухню отнесла. Циля ей ничего не сказала, только махнула рукой.

А вот мальчик молодец. Алик. Русское имя, да?

Почему русское, Александр евреям дают. Греческий царь, он евреев не трогал.

У Алика второе дыхание есть, далеко пойдет, говорит Циля. Еда еврейский спорт, мы чемпионы по еде. Тебя не беру в расчет, Фанни, ты русская красавица у нас.

Почему русская, я что, хуже тебя?

Наоборот, лучше, мы простые, а вы капиталисты. А, теперь все позади. Теперь все равны, да?

Бабка засмеялась - все, кто выстроились, кроме начальников. А где твой?

В синагоге вестимо, уговаривает бога быть с нами подобрей.

А ты?

А я как всегда, придет, мясо на столе, значит, боженька помог.

Мы поели, посидели и ушли, обратно снова долго, я даже устал, с таким набитым животом трудно гулять.

Почему Циля к нам не ходит, она же не сильно хромает, и на базар ездит в наш район?

Стесняется папу, он образованный, а она простая.

А где ее дети?

Не было. Она старше меня, замуж вышла в сорок, никто не брал хромую.

У нее красивое лицо.

Ты думаешь... Еще никто не говорил, надо ей сказать.

Не надо.

Стесняешься. Хорошее сказать не стыдно.

День рождения

Однажды в году дарят настоящие подарки. На день рождения, конечно. Новый год не в счет, там всем что-то раздают, шум, суета, и каждый смотрит, не лучше ли у другого. От этого устаешь, и подарок кажется маленьким, неинтересным. Всем дарят, просто день такой. Говорят, Новый год начинается. Откуда они знают, когда он начинается? Я спрашивал, никто не отвечает. Папа говорит, просто люди договорились, надо же когда-то новое время начинать. Мало ли о чем можно договориться... Правда, Новый год никто еще не отменял, многие праздники поменялись, а этот остался. Приятно, папа говорит, никакая власть его отменить не может.

Но если подумать, разве я виноват, что старый год кончился? А день рождения я заслужил, жил, жил - и добрался до конца своего года. И вот они, подарки...

Лежат на тумбочке около кровати. Бабка рано уходит на кухню, готовит что-то вкусное к обеду, к завтраку она не успевает. И я здесь в уголке один. Через дырку в ширме вижу окно. Бабка говорит, здесь раньше не было дыры, ширма единственное, что осталось с довоенного времени. Кроме альбомов, они были завернуты в эту материю. Раму папа заказал, не такая красивая, как старая, он говорит, зато куда прочней, так что ширма нас переживет. А на месте дырки был рисунок знаменитый, бабка говорит, хорошие деньги они выручили. Зато теперь я вижу окно. Второй год на этой квартире, второй день рождения у меня здесь. Помню еще третий, в квартире у дяди Бера, давно, а дальше не помню. Дядя так и не вернулся, переехал в Москву жить, у него теперь другая жена.

Все-таки решился, а я плохо о нем думала, бабка говорит.

А папа не радуется, я брата потерял, когда еще увижу...

Чудак вы, Сема, главное, он живой, бабка всегда права.

А с подарками случаются удивительные вещи, мама говорит. Мне до войны подарили огромного медведя. Мы уехали, бросили все, наш дом разбомбили, а мишка у моей подруги сидел, я его починить отдала. Как приехали, он к нам вернулся.

Я про этого мишку сто раз слышал, теперь он на верхней полке в темноте сидит. Мне его немного жаль, никто не играет с ним, я больше с игрушками не играю. Но все равно, он дома живет.

Я уже не помню, как жили при войне. Алику хорошо, мама папе говорит, я бы хотела все забыть - войну, и особенно до нее, мне бы легче стало.

И меня забыть молодого?

Тебя нет, она смеется. Забыть чего лишилась, чтобы не жалеть.

А я ничего забыть не могу, бабка говорит, для меня жизнь один бумаги лист, на нем все записано, не вырубишь топором.

Она родилась в июле, не наша порода, а мы с папой в октябре, в один и тот же день. Вообще-то, я на десять минут опоздала, мама говорит, другой день начался. Врача упросила время рождения изменить, на бумаге, конечно. Так что у Алика записано двенадцать без пяти, с Семой в один день, отцу приятно.

Я подслушал, она подруге Соне по секрету говорила. Подумаешь, секрет, пятнадцать минут, все равно мы с папой близко родились. Только разные года.

Я родился еще в старом веке, в нем Пушкин всю жизнь прожил, папа говорит.

А я родился еще до войны.

А я еще до той войны, он говорит.

Какой той?

Да ладно тебе... он засмеялся, успеешь эти войны сосчитать.

Утром сумрачно в комнате, темно, дует ветер из форточки - мама закаляет меня, и слышно, как шлепаются капли о стекло. Впереди зима, темнота, желтый, тусклый свет. И все-таки - день рождения! Я добрался до конца собственного года. И чтобы веселей было дальше жить - подарки...

Они притаились в темноте, ждут, когда я проснусь. А я уже давно не сплю, смотрю на тумбочку. Не очень они возвышаются... Но бывают невысокие длинные подарки, очень нужные, например, фонарик, мне его подарили в прошлом году. Он круглый, длинный, с большим прозрачным окошком в одном конце, в другой вставляются батарейки. Он бы светил до сих пор, если б не упал у меня. Мама говорит, я варвар, потому что вытекла батарейка. Другую я сам разломал, одной все равно маловато. Папа обещал новые купить, если будут в магазине, и у него в тот момент окажутся деньги в кармане, и он не забудет, как обычно. Все вместе у него редко получается, то денег нет, то магазин переехал на другую улицу. Но когда-нибудь он соберется с силами. Так говорит мама - соберись с силами, Сема... Перед днем рождения он собирается, и вот подарки.

Не очень длинные подарки, они умещаются на тумбочке. В прошлый раз что-то свешивалось, я даже подумал, что шнур от машины-самосвала. Не выдержал, протянул руку, а это, оказывается, салфетка, они решили салфетку постелить, для красоты. Подарки, правда, оказались ничего, но самосвал остался в магазине. И не очень нужно, в нем батареек, говорят, хватает на полчаса, потом катай его сам, а что в батарейках, я давно выяснил. Папа обещал другой фонарик, особый, пока его нет в продаже. Сам светит, ему батареек не надо.

Так что фонарика среди подарков быть не может.

Они не высокие, не длинные, и не круглые, подарки... Значит, мячика тоже нет среди них. Ну, и хорошо, мячик трудно найти в траве, ходишь рядом и не замечаешь. Надо не просто глазеть, как ты, а видеть, мама говорит. Смотреть легко, потому что глаза даны, а вот видеть...

Сейчас мне даже смотреть трудно - еще темно. Я лежу и жду. Понемногу идет время, первый день моего нового года. Ветер старается для меня, разгоняет тучи, в окне становится светлей. Я вижу, на тумбочке что-то чернеется плоское - одно, непонятной формы - второе... и еще, что-то тонкое, длинненькое, совсем небольшое...

Я уже знаю. Догадываюсь, конечно. Насчет плоского почти уверен. Это книга. У меня две любимые книги, про Робинзона и "Что я видел", а эта? Я думаю, та самая, о прошлом земли, которую видел у Эдика, и даже начал читать, сам! Очень медленно, правда, но все понял. Но он домой не дал пода-а-рок, говорит. Начало интересное - как произошла земля. Какая-то звезда вырвала из солнца клок, получились планеты, они закружились, завертелись, остыли, и появилась на них жизнь. И в конце концов, родился я. Осенью, и сегодня мой день рождения.