Читать интересную книгу Что-то со мной не так (сборник) - Лидия Дэвис

«Все люди одинаковы, мадам»

На званом обеде одна старая дама поинтересовалась, как это японцам удается играть так, что их скрипка передает немецкую сущность Бруха.

После небольшой паузы доктор Эйнштейн тихо сказал:

– Все люди одинаковы, мадам.

Я был бесконечно тронут.

Теперь я чувствовал, будто сам Моцарт ведет меня

В тот вечер вся программа состояла из произведений Моцарта. Во время исполнения Квинтета для кларнета и струнных со мной случилось нечто, чего никогда прежде не бывало: мои собственные руки перестали меня слушаться. По окончании исполнения я пытался аплодировать. Кровь во мне словно вскипала.

В ту ночь я совсем не мог спать. Великий композитор показал мне бессмертный свет, и теперь я чувствовал, будто сам Моцарт ведет меня. Он выражал свою печаль не только в минорном, но и в мажорном ключе. Жизнь и смерть – неизбежный ход природы. Наполненный радостью любви, я отринул печаль.

Правильно делаешь, молодой человек

Я делал то, что хотел делать.

Взмахнув в воздухе палочками для еды, мой отец лукаво посмотрел на меня:

– Правильно делаешь, Синиси!

Проект дома

Эту землю мне показали с дороги, которая бежала вдоль возвышавшегося над ней холма, и я сразу же захотел ее купить. Если агент и рассказывал мне о недостатках участка, то я его в тот момент не слушал. Я был ошеломлен красотой того, что увидел: продолговатая долина, покрытая кроваво-красным виноградником, наполовину затопленная последними летними дождями; вдали желтые поля, заросшие коноплей и чертополохом, а за ними лес, покрывающий склон холма; посреди долины, за полем – полуразвалившийся крестьянский дом: сквозь разлом в каменной стене, огораживавшей сад, проросло тутовое дерево, а неподалеку тень от старой груши падала на коричневый ковер из ее сгнивших плодов, устилавший землю.

Прислонившись к своей машине, агент говорил:

– Уцелела всего одна комната. Внутри дом зарос грязью. Там много лет держали животных.

Мы пошли к дому.

На плитках пола толстым слоем лежал навоз. Я чувствовал, как в щели каменной кладки стен задувал ветер, и видел, как дневной свет проникал внутрь сквозь высокую прохудившуюся крышу. Но все это меня ничуть не обескуражило. Я велел в тот же день подготовить документы.

Я столько лет мечтал найти клочок земли и построить на нем дом, что порой мне казалось, будто именно для этой цели я и явился на свет. Как только это желание родилось во мне, все мои усилия стали направлены на ее достижение: работа, которую я получил сразу по окончании школы, была утомительной и деморализующей, но она приносила мне все больше денег по мере того, как я поднимался по карьерной лестнице. Чтобы тратить как можно меньше, я вел очень тихую жизнь, не заводил друзей и не позволял себе никаких удовольствий. И через много лет накопил достаточно денег, чтобы оставить работу и начать искать землю. Агенты по продаже недвижимости возили меня от одного земельного участка к другому. Я насмотрелся их столько, что пришел в замешательство и уже сам не знал, что я, собственно, ищу. Но когда перед моим взором открылась внизу эта долина, я почувствовал, что страшный груз свалился наконец с моих плеч.

Пока летнее тепло накрывало землю, я был доволен жизнью в своей сказочной почерневшей от сажи комнате. Я вычистил ее, наполнил мебелью и установил в углу чертежную доску, за которой работал над проектом перестройки дома. Подняв голову от доски, я видел солнечный свет на листве оливы и тут же выскакивал за дверь. Бродя по траве возле дома усталым, ищущим взглядом человека, всю жизнь прожившего в городе, высматривал сорок, шныряющих в зарослях тимьяна, и ящериц, исчезающих в стене. В ненастье ветер клонил кипарисы, росшие перед моим окном.

Потом наступили осенние холода, и возле моего дома стали рыскать охотники. От выстрелов их ружей меня охватывал страх. На соседнем поле треснули сточные трубы, и воздух наполнился ужасной вонью. Я разводил огонь в очаге, но постоянно мерз.

Однажды свет в окне загородила фигура молодого охотника. Он был весь в чем-то кожаном, с ружьем на плече. Понаблюдав за мной секунду-другую, он, не постучавшись, вошел в дверь, остановился и уставился на меня. Глаза у него были молочно-голубыми, сквозь редкую рыжую бороду просвечивала кожа. Я принял его за полоумного и испугался. Он ничего не сказал, оглядел все, что было в комнате, повернулся и вышел, закрыв за собой дверь.

Я разозлился. Как будто этот человек, бродя по зоопарку, заглянул в мой маленький каменный вольер и нагло рассматривал меня. Закурив, я стал мерить комнату шагами. Тем не менее здесь, вдали от города, я был одинок, и он пробудил во мне любопытство. По истечении нескольких дней мне уже не терпелось увидеть его снова.

И он пришел опять. На сей раз он уже не задерживался у двери, а сразу вошел, сел на стул и заговорил со мной. Его деревенский говор был мне непонятен. Он повторил фразу дважды, потом еще раз, но я все равно ничего не понял. Когда я попытался ответить, ему оказалось так же трудно понять мою городскую речь. Наконец я сдался и предложил ему стакан вина. Он отказался, встал со стула и принялся разглядывать мои вещи. Начав с книжного шкафа, он пошел вдоль стен, на которых в рамках висели гравюры с изображениями моих самых любимых домов, некоторые – с площади Вогезов, другие – из бедных кварталов Монпарнаса; наконец он подошел к моей чертежной доске, остановился и, подняв вверх палец, стал ждать объяснений. Потребовалось много времени, чтобы до него дошло, что я постепенно, линия за линией, проектирую дом, а когда он это понял, то стал пальцем, держа его в нескольких дюймах от чертежа, последовательно обводить стены каждой комнаты. Изучив и обведя наконец каждую линию, он улыбнулся мне, не разжимая губ, посмотрел по сторонам хитроватым взглядом, смысла которого я не понял, и внезапно ушел.

Я снова рассердился. У меня было такое чувство, словно он вторгся в мой дом и украл мои секреты. Однако, когда мой гнев утих, мне захотелось, чтобы он вернулся. Он вернулся на следующий день, потом, через несколько дней, пришел снова, несмотря на сильный ветер. Я привык ждать его и предвкушал его визиты. Он охотился ежедневно очень рано утром и несколько раз в неделю, возвращаясь после охоты через поле, когда солнце начинало окрашивать белую глину, заходил ко мне. Лицо у него блестело, и энергия так переполняла его, что он едва сдерживался: через каждые несколько минут он вскакивал со стула, подходил к двери, выглядывал наружу, возвращался в центр комнаты, что-то фальшиво насвистывал и снова садился. Постепенно его возбуждение затухало, и когда оно уходило совсем, уходил и он. Он никогда не соглашался выпить или съесть что-нибудь, его, казалось, даже удивляло то, что я это предлагаю, словно разделить с кем-то еду и питье являлось сугубо интимным актом.

Проще общаться нам ничуть не стало, но возникало все больше занятий, которым мы могли предаваться вместе. Он помогал мне приготовиться к зиме, затыкая щели в стенах и складывая в поленницу дрова для очага. Поработав, мы шли в поля или в лес. Мой друг показывал мне свои любимые места – заросли боярышника, заповедник для охоты на кроликов, пещеру в склоне холма; у меня было только одно место, которое я мог ему показать, но, похоже, он находил его не менее таинственным и захватывающим, чем я – его многочисленные.

Каждый раз, приходя повидать меня, он первым делом направлялся к чертежу, на котором я со времени нашей последней встречи добавлял еще одну комнату или увеличивал площадь своего кабинета. У меня всегда было что ему показать, потому что я никогда не прекращал совершенствовать свой проект и работал над ним почти беспрерывно. Порой он брал карандаш и неловко добавлял что-нибудь такое, что мне не пришло бы в голову: коптильню или погреб для хранения сушеных корней.

Однако радостное возбуждение от проектирования дома, а также удовольствие иметь друга ослепляли меня, не позволяя осознать ужасный факт: чем дольше я жил на своей земле, позволяя времени течь мимо, тем меньшей становилась вероятность постройки дома. Деньги таяли, и вместе с ними таяла моя мечта. В деревне, вдали от больших базарных площадей, цены на продукты были вдвое выше, чем в городе, когда я там жил. А такой тощий человек, как я, не мог позволить себе урезать свой рацион. Хорошие каменщики и плотники, даже бедные, были редкостью и стоили дорого, нанять пару таких строителей на несколько месяцев значило потом остаться почти без средств. Поняв это, я не сдался, однако у меня не было ответов на вопросы, которые меня одолевали.

Поначалу чертеж поглощал все мое время и внимание, потому что я собирался строить дом в соответствии с ним. Но постепенно он стал для меня важнее дома: в своем воображении я все больше времени проводил среди карандашных фигур, которые менялись по моей воле. Тем не менее, если бы я окончательно признал, что возможности построить дом больше не существует, чертеж потерял бы всякий смысл. Поэтому я продолжал верить в будущий дом, между тем как невозможность построить его в реальности исподволь неумолимо разъедала мою веру.