Женщина не видела Герасима. Держа вытянутые руки над костром, поводя над пламенем ладонями, она смотрела поверх палатки, на горы.
Много позже и совсем в другом месте Герасим пришел к мысли, что все это продолжалось не больше четверти минуты. Потом Булка судорожно кинулась; с испуганным визгом и лаем мчалась маленькая собачонка, отгоняя постороннего от лагеря…
Пламя вспыхнуло так сильно, что Герасим вообще перестал видеть. А когда багровые круги ослабли — перед ним не было ни женщины, ни Булки, ни костра. А за спиной орал транзистор.
Невероятность происшествия сама собой вызывала простейшую мысль «…во сне?» Но Гера лежал в напряженной позе, головой упираясь во вход палатки, и держал в руке штык-нож. А транзистор надрывался в двух метрах позади, на сваленной комом груде одеял.
А Булки не было и не было. С наибольшим удовольствием Герасим рванул бы прочь. Но бежать по полям и лугам в полной темноте, после ЭТОГО… Бежать по дороге? Но выход на дорогу вел мимо… Ни за какие сокровища Голконды не заглянул бы сейчас в раскоп прозаичный инженер из Ленинграда. Да и опять же — бежать по дороге, стуча камнями, привлекая к себе внимание всего, что только может им заинтересоваться…
Дрожа, временами просто сотрясаясь от страха, Герасим ринулся в глубь палатки, словно кого-то могли защитить брезентовые стены и куча старых одеял. Зачем-то он поглядел на часы. Часы шли, и было на них четверть третьего ночи.
Прислушиваясь к каждому шороху, поминутно «слыша» то дыхание возле брезента, то мелко-летучие, семенящие шаги от раскопа, стараясь даже дышать ртом, чтобы не издавать ни звука, Герасим мучился до первого света. И с первым же больным, серым полусветом, позволяющим хоть что-то видеть, несчастный инженер кинулся в сторону лагеря. Выпала холодная роса. Благо, даже без машины не было далеко.
…Стоит ли упоминать, что к раскопу он не подходил? Да, независимо ни от чего, у Герасима были очень веские причины вести себя так, как он вел. И Коля Боков, и Валя, и Володя… все были согласны, что причины — веские. Претензий к Герасиму не было, были попытки уговорить его остаться в экспедиции. Но действовали на него эти попытки крайне плохо, вплоть до возобновления крупной дрожи и дико перекошенного рта, и мнения сошлись на том, что отправлять надо, и что поедет в Абакан Володя.
Разделились мнения в другом… Володя склонен был считать, что все-таки — галлюцинация. И вообще в экспедиции многовато пьют. Валя — что-то, наверное, видел, не понял, что. А Коля Боков-то молчал. Коля Боков сопел, тряс головой и вздыхал — его терзали не самые прекрасные предчувствия. Коля Боков, археолог бывалый и тертый, удерживать Герасима не стал. Велел Фомичу готовиться, забросить людей на раскоп и сразу ехать в город, в Абакан, с Володей и Герасимом. Этот уезжает, да еще и продуктов купить… Герасим устроил истерику, отказывался ехать на раскоп. Коля орал на него и предлагал тогда сидеть в лагере, специально машину он гонять не будет.
Да, это был шантаж последней марки, но подействовал он, этот шантаж, — деваться Гере было некуда. Из машины он, правда, на раскопе не вышел и очень просил сразу уехать.
Работы велись, как обычно. Погребение решили брать монолитом, отдать в абаканский музей. Прокопали канавки, чтобы подвести доски под скелет и вынуть его вместе с монолитом земли. Тогда в музее будет отличный экспонат — погребение прямо в том виде, в котором оно было раскопано археологами.
Все как будто шло, как и всегда. Ну, были люди несколько напряжены… Ну, если уж честно сказать, кое-кто и посматривал время от времени в сторону третьего кургана, было дело. Работает человек, кидает землю, да вдруг и кинет вороватый, быстрый взгляд… Нельзя сказать, что ожидает он чего-то, тем более нельзя сказать, что ожидает чего-то определенного… Но посмотреть в ту сторону ему почему-то хочется…
Сложности возникли с другим… Честно говоря, Коля Боков не исключал такого эффекта… Но, во всяком случае, он не мог найти никого, кто готов был дежурить на раскопе. У всех находились срочные дела, давались противоречивые, путаные объяснения…
Боков пытался поднять на великие дела школьников — всю бригаду из семи человек. Но даже у этой совершенно бесшабашной публики возникла острейшая, непреодолимая потребность постираться… Тем более, за патологическую нечистоплотность их уже не раз ругали… Что, нельзя постирать завтра?! Нельзя, Николай Николаевич, надеть нечего…
В общем, особого выбора не оставалось. И Коля Боков провел эту ночь на раскопе — вместе с Володей. Провели они ночь вовсе неплохо, в пении песен, в рассказах о женщинах, походах, друзьях и экспедициях. Жизнерадостный характер дежурства поддерживался едой и питьем, особенно огромным кофейником с крепчайшим черным кофе. И стоило археологам начать клевать носами, как они тут же отхлебывали из кофейника и принимались орать и петь втрое громче.
То ли их поведение отпугнуло кого-то, то ли просто ни у кого не было желания с ними знакомиться, то ли бедный Герасим был все же склонен к каким-то зловредным галлюцинациям… Словом, археологи отдежурили преспокойно и получили все основания злорадно ставить на дежурство остальных. Наверное, они бы даже получили удовольствие от самого дежурства, если бы меньше боялись.
Утро 7 августа началось с приезда тракториста Толика.
Его трактор так ревел и урчал, что разве что глухой не знал за полчаса, что он приедет. Толя был одновременно напуганным и злым, а это выглядит взрывоопасно. Толя искал женщину и справедливости, а это сочетание еще взрывоопаснее. Кроме того, Толя требовал, чтобы ему не только показали женщину, но чтобы ему еще и рассказали все про энти научные штучки, которые они здесь напридумывали в экспедициях.
С большим трудом, споив немало водки, удалось добиться от Толи членораздельных речей. Если избавить рассказ Толи от ненормативной лексики, от грубостей и от повторов, если убрать все наводящие вопросы, все подсказки и совместный поиск правильного слова, получится примерно следующее.
Рассказ тракториста Толика
Танцы делали в Калах, танцевали под магнитофон. Под какой магнитофон? Под ленточный, какой же еще… Часов в 11 пришла женщина. Красивая такая… Ну, еще платье такое коричневое, плотное такое… А лицо? Ну, и лицо было, ясное дело… Только не узнал Толя никого, не было ни у кого здесь такого лица. Такого красивого? Ну да, и красивого… и вообще… ну не было такого… Особенное оно, а кто его знает, как объяснить, чем особенное?
Как она пришла, магнитофон заглох. Почему? Этого я не знаю. Парни в магнитофон полезли, чинить, а пока радиолу поставили. А радиола не играет! Почему? Ну что вы с вопросами, я откуда знаю, почему?! Не играет… Ну, там другой магнитофон! Не играет…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});