Читать интересную книгу Спасенный светом. Что вас ждет после смерти - Дэннион Бринкли

Но первые семь дней я был парализован. У моей кровати сидели родные и друзья, но я не мог их обнять. Они заговаривали со мной, но я был способен произнести лишь несколько слов. Иногда я сознавал присутствие людей в комнате, но не знал, кто они и зачем находятся здесь, тем более, что после того, как свет в больнице обжег мне глаза, окна были прикрыты темными занавесками.

Если мир, в котором я пребывал наяву, можно считать «бессвязным», как охарактеризовал его один из врачей, то мир, куда я попадал во сне, был образцом «связанности». Засыпая, я возвращался в Хрустальный город и обучался многим вещам, которые мне предстояло проделать. Во сне я стал разбираться в электронике и узнавать компоненты, необходимые для изготовления кровати.

Эти сны длились по нескольку часов ежедневно в течение по меньшей мере двадцати дней. Мой реальный мир наполняли боль и раздражение, а мир во сне — свобода, знания и радостное возбуждение. Просыпаясь, я видел людей, ожидавших моей смерти. Засыпая, я учился жить плодотворной жизнью.

Говоря, что врачи в больнице ожидали моей смерти, я не хочу казаться циничным. Они не рассчитывали, что я выкарабкаюсь, и рассматривали меня только как медицинскую диковинку.

Однажды группа специалистов прибыла из Нью-Йорка, чтобы взглянуть на меня. Один из них сказал мне, что на его памяти никто не переживал такой удар молнии и что он хочет обследовать меня, пока я еще жив. Они провели в больнице три дня, терзая мое парализованное тело. Самым ужасным был тест, во время которого мне втыкали в ноги трехсантиметровые иглы, проверяя, могу ли я что-нибудь чувствовать. Самое удивительное, что я не ощущал никаких уколов, хотя видел, как иглы вонзаются мне в ноги.

Должно быть, я выглядел очень испуганным, когда они приступали к тесту. Врач остановился с иглой в руке и посмотрел на меня. Едва ли он понимал, что я осознаю происходящее.

— Мы собираемся проверить, остался ли там хоть один живой нерв, — сказал доктор и воткнул иглу мне в ногу.

Каждый раз, когда врачи и сестры входили в комнату и заставали меня живым, я видел удивление на их лицах. Они ожидали, что у меня откажет сердце или меня прикончит боль. По правде говоря, боль была настолько сильной, что я хотел умереть. Но при этом я знал, что выживу. Пребывание в Хрустальном городе и сны, которые я видел каждую ночь, убеждали меня, что я обречен оставаться в живых.

Слово «обречен» точно описывало мое отношение к происходящему. Я пребывал в постоянной агонии. Меня удивляло, почему я не почувствовал иголок, но я пришел к выводу, что нестерпимая боль внутри моего тела не позволяла реагировать на боль, причиняемую снаружи. В конце концов, что такое уколы иголок для человека, прожженного насквозь? Я находился в таком ужасном состоянии, что не мог представить себя выздоровевшим и вернувшимся к нормальному существованию. Вот почему я чувствовал, что обречен оставаться в живых.

Пролежав восемь дней на спине, я сделал открытие — я мог шевелить левой рукой. Я обнаружил это, когда у меня зачесался нос. Боль утихла, и теперь все мое тело зудело, словно его искусали комары. Сильнее всего чесался нос. Я настолько привык быть парализованным, что просто лежал, ожидая, что зуд пройдет. Но он не проходил. Я начал думать, как бы почесать нос, когда понял, что пальцы моей левой руки двигаются. Сосредоточившись, я начал подтягивать руку к носу. Мне казалось, что я поднимаю тяжелую штангу. Несколько раз я был вынужден останавливаться, чтобы передохнуть. Наконец, должно быть, почти через час, я добрался до носа. К тому времени зуд прошел, но я все-таки почесал нос, чтобы убедиться в своей победе. Тогда я увидел, что мои ногти сожжены молнией и превратились в черные огрызки.

Пришло время самому заняться своим выздоровлением.

Я решил заставить свое тело работать снова, каждую мышцу по очереди. Мой брат принес мне в больницу «анатомию» Грея. В этой книге описаны функции человеческого тела с подробными объяснениями и рисунками каждой его части. Брат сделал мне из вешалки нечто вроде головного убора, присоединив к нему карандаш, чтобы я мог переворачивать страницы, шевеля головой.

Глядя на иллюстрацию в книге, я начал пытаться двигать мускулами руки. Час за часом я смотрел на руку, проклиная ее и уговаривая шевельнуться. Когда левая рука заработала, я проделал то же самое с правой, а потом и с другими мышцами тела. Когда очередная мышца начинала двигаться хотя бы три миллиметра, меня переполняла радость, я убеждался, что мое тело постепенно приходит в норму

Через несколько дней я решил встать с кровати. Разумеется, я не надеялся, что сразу смогу ходить. Все, что я собирался сделать, это самостоятельно выбраться из постели и снова лечь.

Поздно ночью, когда медсестер в палате не было, я скатился с кровати и с грохотом упал на пол. Потом я попытался вернуться назад. Я перевернулся на живот и стал ползти как червяк, приподнимая зад, а затем хвататься за железные перекладины, простыни и матрац, стараясь залезть в кровать. Несколько раз я снова падал на холодный пол, а однажды заснул от усталости. Но к утру мне удалось вернуться в постель.

Так как сестры проверяли пациентов каждые четыре часа, я понял, что вся процедура заняла не более этого интервала. Я был утомлен и счастлив, словно альпинист, взобравшийся на Эверест, зная, что нахожусь на пути к выздоровлению.

Тем не менее никто по-прежнему не верил, что мне удастся выкарабкаться. Сестры, приходившие в палату, выглядели мрачными. Я слышал, как врачи говорили в коридоре, что мое сердце слишком изношено и мне не выжить. Даже моя семья сомневалась в благополучном исходе. Они видели, как я тяжело дышу и с трудом двигаюсь, поэтому считали, что жить мне осталось не долго.

«Ты сегодня прекрасно выглядишь, Дэннион», — говорили они мне, но на их лицах был написан ужас, как будто они разглядывали попавшую под машину кошку.

Мне хотелось, чтобы у моего изголовья установили кинокамеру, которая запечатлела бы выражения лиц посетителей, пытавшихся сохранить спокойствие при виде меня.

Однажды в палату вошла моя тетя и стала в ногах. Она молча смотрела на меня, пока к ней не присоединилась ее дочь.

— Он выглядит как Иисус, верно? — спросила тетя.

— Да, — согласилась моя кузина. — У него сияние, какое, наверное, было у Иисуса, когда его сняли с креста.

В другой раз меня пришел навестить сосед. Он вошел в палату, широко улыбаясь, но при виде меня улыбка его стала исчезать, должно быть, прямо пропорционально усилению тошноты.

— Постарайся, чтобы тебя не вырвало прямо на меня, — сказал я.

Он попятился и вышел.

Одного посетителя и в самом деле вырвало. Я проснулся, услышав, как кто-то отодвинул занавеску у моей кровати и воскликнул: «Боже мой!» Потом у него началась рвота, продолжавшаяся, пока он не вышел. Никто никогда в этом не признался, и я до сих пор не знаю, кто это был.

Несмотря на весь этот кошмар, я продолжал контактировать с Существами Света. Каждую ночь сны демонстрировали мое будущее. Меня обучали электронике, показывали мне архитектурные чертежи и структуру необходимых компонентов. Мне даже поставили крайний срок завершения рабочей модели Центра — она должна быть готова к 1992 году.

В конце сентября 1975 года меня выписали из больницы. Несмотря ни на что, я выжил. Врачи опасались, что я ослепну, но они ошиблись. Правда, мои глаза стали настолько чувствительными, что мне пришлось носить защитные очки, какими пользуются сварщики, но тем не менее я мог видеть. Никто из врачей не думал, что я смогу передвигаться, но спустя всего тринадцать дней после удара молнией я уже перебрался из кровати в инвалидное кресло. Мне понадобилось на это почти полчаса, но я настоял на том, что проделаю это самостоятельно. Врачи предсказывали, что мое сердце остановится через несколько часов после несчастья. Но оно все еще билось, когда они отвезли меня в кресле к машине.

Перед моим отъездом один из врачей спросил, на что походил перенесенный мною опыт. Я медлил с ответом, но в голове у меня сразу же возник образ Жанны д'Арк.

— Я чувствовал, как будто Бог поджаривает меня заживо, — запинаясь, произнес я.

После этого меня вкатили в поджидавшую машину.

Глава 7. Дома

Я знаю, что Сэнди забирала меня из больницы, потому что она рассказывала об этом позже. Думаю, что дома меня ожидало нечто вроде приветственных фанфар, но честно говоря, я не помню флагов и воздушных шаров с надписями «Добро пожаловать домой, Дэннион!» Я не слышал, как кто-нибудь говорил, что меня отправили домой умирать, но именно это сказали врачи моим родителям и Сэнди. «Пусть он проведет свои последние дни дома. Там ему будет удобнее».

Правда заключалась в том, что большую часть времени я не понимал, нахожусь я в больнице или нет. Я воспринимал жизнь урывками, так как моя нервная система сильно пострадала. Реальность представала передо мной фрагментами, словно картинки-загадки. Люди и место, где я находился, казались мне то знакомыми, то абсолютно чужими. От моей личности осталась лишь оболочка.