— Да. Как вы, вероятно, могли предположить, она психопатка.
— Потому что живет воображением? А почему ей им не жить? Вы дали ей такое скучное существование, мистер Моллинсон, так что едва ли можете винить ее за то, что она возомнила, будто она совсем не такая, какая на самом деле!
— Вы то, что вы есть, и у вас есть то, что у вас есть, — с нажимом произнес он.
— Какая-то пораженческая позиция! Я с вами совершенно не согласна.
Энн оперлась подбородком на руку. Другой она отвела с виска выбившийся из тугого узла локон.
— А какая основная мысль пьесы, мистер Моллинсон?
Впервые с того момента, как она увидела его, он растерялся:
— Остальная часть пьесы в столе. Когда у вас будет время, можете почитать.
— А можно мне взять ее сегодня на вечер домой?
— Конечно нет!
Он рявкнул это так громко, что у нее дернулась рука, чашка затряслась на блюдце, и несколько капель чаю брызнуло ей на платье. Она вытащила платок и стала их промокать.
— У нас на кухне есть пятновыводитель, — невозмутимо заметил он. — Он более эффективен, чем слюна.
Приняв это за извинение, Энн направилась к двери.
— Куда это вы собрались?
— На кухню. Вы же сказали, что я могу…
— Только когда будете уходить. А сейчас, с вашего позволения, я хотел бы еще поработать.
Закусив губу, Энн села за машинку.
— Я готова.
За неделю Энн освоилась и на новой работе, и в своем новом жилище. Мисс Финк занимала комнату в ветхом доме над озером. Обстановка там была угнетающей и грязной, но хозяйка — доброй и общительной, а из комнаты, где она поселила Энн, открывался великолепный вид на тихую гладь воды и плакучие ивы.
Так как она привыкла в театре к долгим и нерегулярным занятиям, работа у Моллинсона далась ей сравнительно легко. Когда он бывал дома, то работал весь день напролет. Однако нередко, обычно при назначенных встречах в городе, он не работал вообще. Как наниматель он оказался гораздо более внимательным, чем она могла предположить, и иногда подвозил ее домой, если выходил из дому одновременно с ней.
Вместе с тем, рассказывая Марти о том, как идут дела, она не могла сообщить ей, что далеко продвинулась в установлении близких отношений с Полом Моллинсоном.
— У меня такое чувство, что он охотно дал бы мне пятьдесят фунтов, лишь бы я вернулась домой к моей воображаемой мачехе. По правде говоря, мне кажется, что он предложил мне работу только из какого-то чувства вины!
— Если он докопается до правды, чувство вины будет у тебя. Почему бы тебе не бросить это дело и не уйти оттуда?
— Ты что, забыла о Розали Дональдс?
— Конечно нет. Кстати, на днях я получила от нее письмо. Она снова вернулась к своей тетке и ненавидит каждую минуту своей жизни с ней. Вроде бы здоровье старушки ухудшается, и доктор там днюет и ночует.
— Бедная Розали. Я иногда задумываюсь, вспоминает ли ее мистер Моллинсон? Хоть иногда.
— Почему бы тебе не спросить его? — сухо поинтересовалась Марти.
— Когда-нибудь спрошу. В настоящее время он не знает, что я с ней когда-либо встречалась.
Энн покачала изящной ножкой.
— Вчера вечером я прочитала всю его пьесу и поняла, что имела в виду Розали, когда говорила, что она его вдохновение.
— Ты хочешь сказать, что он использовал историю ее жизни?
— Как основу. Героиня — бедная девушка, компаньонка богатой старой леди, которая проводит жизнь между визитами в местную библиотеку и прогулками с толстым пекинесом. Она отправляется в брачное агентство, чтобы найти себе мужа, а когда находит, то приглашает его в поместье и притворяется, что оно принадлежит ей. Этот мужчина — зовут его Фрэнк — влюбляется в нее, но боится попросить выйти за него, потому что он тоже ей врет. Он не состоятельный человек, а всего лишь кондуктор автобуса.
— Бедняги!
— Мой босс так не считает. Он думает, что все это очень смешно. В конце пьесы Мэри-Джейн оставляет свою работу и отправляется жить в город. Снимает комнату в доме, в котором, как оказывается, живет Фрэнк, но хотя они там неожиданно встречаются снова, они проходят мимо друг друга на лестнице, как чужие.
— Ты хочешь сказать, что конец несчастливый?
— Да. И поэтому я думаю, что его ждет провал. Вся движущая пружина у этой пьесы неправильна.
— Не понимаю этого, — сказала Марти. — Он был таким многообещающим вначале. Эти его чудные комедии, а потом эта серьезная пьеса — «В тисках»… Помнишь?
— Как я могу забыть? Отец говорил, что это лучшая пьеса, в которой он когда-либо играл. — Энн вздохнула. — Не могу понять, что случилось с Моллинсоном с тех пор. Он как будто потерял себя.
— Если он не выйдет из кризиса, то совершенно разорится! Еще одна пьеса вроде последней — и на него просто никто не пойдет.
Энн подошла к окну и остановилась, упершись невидящим взглядом в закопченную кирпичную стену напротив. Глаза ее машинально скользили по серой мостовой, тротуарам, движущемуся мимо потоку людей.
— Обидно будет, если он снова потерпит неудачу, — тихо промолвила она. — Мне не хочется сочувствовать ему после того, как он обошелся с Розали, но ничего не могу с собой поделать. — Она повернулась от окна лицом к комнате. — Кстати, мама считает, что я живу у тебя.
Марти поежилась:
— Если откровенно, то я должна была заставить тебя сдержать слово и отправить домой. Ты ведь сказала, что поедешь, если не получишь роли.
— Но я играю роль!
— Это не то, что я имела в виду.
— Знаю, но ты меня не переубедишь. Я решила, что дам Моллинсону попробовать собственного снадобья, и сделаю это.
— Он слишком большой циник, чтобы ты смогла его поймать.
— Случались и более странные вещи, — живо проговорила Энн и, наклонившись, поцеловала морщинистую щеку. — Марти, обо мне не беспокойся. Если что-то пойдет наперекосяк, я бегом прибегу к тебе.
Весь июль Пол Моллинсон работал над своей пьесой, а в первую пятницу августа уехал из города, забрав с собой законченную рукопись.
Энн решила не ехать на выходные домой. Так приятно было субботним утром поваляться в постели, зная, что впереди два дня, полностью ей принадлежащие. Днем она побродила по Хэмпстеду, по его узким холмистым улочкам, отходящим от главной дороги, разглядывая высокие дома эпохи Регентства, с их нарядными парадными дверьми. Фасады и окна были в избытке украшены узорными железными решетками и перилами, из-за которых на нее загадочно смотрели важные ленивые кошки.
Конечно, Лондон мог похвастаться многими красотами, но одинокому человеку в нем было неуютно. Единственный раз, когда с ней заговорили, был в баре «Эспрессо»: к ней обратился один из тех артистических типов, о которых с таким презрением отзывалась Смизи. Впрочем, его предложение было не из тех, которые улучшают настроение.