ДВАДЦАТОЕ
Somnium proponit[28]
На мелодию песни о Миклоше Толди[29]
Ах, хотя бы ночью забывать о боли,
О моей несчастной, роковой любови!
Но ни днем, ни ночью не избавлен боле
Я от горьких этих дум, тягостной юдоли.
Думами измучен, грустный и усталый,
Я заснул, когда уж на дворе светало.
Но во сне любимая предо мной предстала,
И во сне она меня терзать не перестала.
Брови сдвинув грозно, лук она держала.
Тетива тугая у груди дрожала.
В сердце метило стрелы оперенной жало.
Неминуемая смерть меня ожидала.
И тогда воззвал я, к ней простерши руки:
«Госпожа, не я ли выносил все муки,
Верность сохраняя в горестной разлуке?
Так неужто ты меня убьешь ради скуки?»
Холодно внимала мне моя отрада,
Говоря: «На милость уповать не надо,
От меня, мой милый, ты не жди пощады.
Смерть твоя от рук моих — вот тебе награда!»
«Что ж, пусть так и будет, — горько я ответил. —
Видит Бог, тебя я на погибель встретил.
Лучше я погибну в самом сил расцвете:
Все равно ведь жизни нет мне на этом свете!»
(Ю. Гусев)
ДВАДЦАТЬ ПЕРВОЕ
На мотив песни Лукреции
Отныне стоит мне помыслить о любви,
я вяну поневоле.
И нет надежды мне, и нет исхода мне
в моей несчастной доле.
Лишь смерть желанна мне, лишь в смерти чаю я
спасение от боли.
Пускай судьбу мою оплачут Купидон
с блаженною Венерой.
Ведь я не первый год, как истый раб служу
им правдою и верой;
И пусть в мольбах своих они почтут мой труд
нечеловечьей мерой.
Безжалостна теперь и холодна со мной
любви моей царица.
Презрев мои мольбы, отверглись от меня
прекрасные зеницы;
Благоугодно ей, чтоб ввек ее слуга
не перестал томиться.
О, госпожа моя, молю, прости мой грех,
мне так нужна пощада!
Тюремщица моя, вернись, утешь меня
заветною наградой;
Оставь свой гордый гнев и сделайся, как встарь,
души моей отрадой.
Как молодой Исмен,[30] рыдая, клял свою
коварную планиду,
Когда в крутых волнах любимая его
терялася из виду,
Иль в ужасе Кефал оплакивал, скорбя,
злосчастную Прокриду,[31]
Так я в душе своей тоскую и скорблю,
вздыхая обреченно,
Покинутый поднесь избранницей своей,
своею нареченной,
Неправедно и вдруг, безжалостно и зло
любви ее лишенный.
Возросшая среди гепардов и пантер,
и миражей пустыни.
Ответь мне, отчего так безучастна ты
к страдальческой судьбине
Влюбленного в тебя до смерти, почему
ты столь гневна поныне?
В глухом отчаянье я отращу власы,[32]
как раб многострадальный.
И в траур облачусь, и скроюсь ото всех
в чащобе чужедальней;
Чтоб до скончанья дней оплакивать любовь —
что может быть печальней?
Но знаю наперед: прослышав о моем
страданье бесконечном,
Ты воскорбишь о том, что прогнала меня
во гневе бессердечном.
Чтоб встретиться со мной, в слезах склонишься ты
пред Господом Предвечным.
Сокровище мое, дождусь ли, наконец,
я твоего прощенья?
Уж нынче не любви прошу я у тебя —
свободы от мученья!
Подумай о своем же счастье и услышь,
услышь мои моленья!
(Д. Веденяпин)
ДВАДЦАТЬ ВТОРОЕ,
которое поэт послал своей возлюбленной вместе с кулоном, на котором была вырезана птица Пеликан[33]
На мотив песни «Bys ty wiedziala»
Вот птица Пеликан, что из любви к птенцам
Вскрывает грудь свою, рвет сердце пополам,
Даруя чадам жизнь, без страха гибнет сам.
Без страха!.. Вот, взгляни, он кровью обагрен,
И все же взор его тоской не омрачен —
Не себялюбием, любовью полон он...
Коль птица глупая так не щадит себя,
Возможно ли, чтоб я, любовь твою губя,
Во власть страданию вдруг уступил тебя?!
Тем паче, что не смерть — совсем наоборот:
Награда дивная — я знаю наперед —
За службу верную меня в грядущем ждет!
И мнится, лишь затем на свет родился я,
Чтобы тебе одной, любимая моя,
Отдать всю жизнь свою, ни крохи не тая.
Прими ж сей скромный дар и, глядя на него,
Воспоминай всегда о нежности того,
Кто из любви к тебе отрекся от всего.
(Д. Веденяпин)
ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЕ[34]
На мотив итальянской песни
Измучена душа моя, сокрушена тоскою.
Куда, скажи, укрыться мне, где сердце успокою?
О Боже, много знал я бед, и вновь бедою
Грозит неумолимый рок, смеется надо мною.
Любовь ко мне пришла, как вихрь, как яростный поток:
Околдовал меня один божественный цветок —
Но как сей ангел красоты ко мне жесток!
Ужели гибель на себя я, верный раб, навлек?
О, если радость для тебя моей слезой упиться,
О, если ненависть твоя не ведает границы, —
Я счастлив буду, что сражен твоей десницей.
Да, лучше сладостная смерть, чем горькой жизни длиться.
Не жаль, что смерть моя придет. Пусть смолкнет все вокруг.
Лишь ты живи! Без красоты твоих лилейных рук
Мир потускнеет навсегда, жестокий друг!
Убей же. Счастлив стану я, избавившись от мук.
А все-таки тебя спросить хотел бы я сначала:
За что вонзаешь ты в