Двенадцать стульев из стекловолокна, обтянутые тонким винилом лимонного цвета, с приземистыми металлическими ножками, окружали стол, как полуголодные детеныши.
– Да, Келли, ты уже больше не в Канзасе. Ты определенно попала в страну чудес.
Она посмотрела наверх. Там, где некогда блистали люстры, неясные конусы из стекловолокна, натыканные в беспорядке, освещали кусочки пространства. Келли содрогнулась.
– Если вам интересно мое мнение, мистер Варос, – пробормотала она, – то обстановка прекрасно вам подходит.
– Спасибо.
Она вскрикнула и подпрыгнула на стуле.
– Вы что, хотите довести меня до сердечного приступа?
Варос легкой походкой прошел к столу. Его можно было принять за превосходного мастера на все руки, который приехал сюда, чтобы заняться ремонтом, а не за хозяина дома.
– Наслаждаетесь крабовым деликатесом?
– А что? Он отравлен?
Он ухмыльнулся и сел напротив нее.
– Что-то мы плохо начинаем.
– Может, потому что вы меня ненавидите и с трудом пытаетесь скрыть это?
– А я и не пытаюсь это скрывать, мисс Ангелис.
Она откинулась назад, видя, что напугать его не удастся. Как бы Келли ни старалась, она знала, что ей никогда не превзойти Николоса Вароса. Он делал это умело – и продолжал улыбаться. Выражение его дымчатых глаз было холодным и провокационным. Дрожь пробежала по ее спине, когда она вспомнила, какой холодной и жестокой показалась ей обстановка столовой. Как наивна она была какие-то мгновения назад. Сейчас это место выглядело великодушным и располагающим по сравнению с мужчиной, который сидел напротив, с расчетливой улыбкой на губах и наблюдал за девушкой.
– Итак, – начал он после затянувшейся паузы. – Кроме того, что обстановка мне прекрасно подходит, каково ваше первое впечатление о моем доме?
Келли совсем не улыбалось то, что он присоединился к ней. Ей не нравилась циничная полуулыбка, демонстрирующая его презрение. Но она была профессионалом, а он – по крайней мере, внешне – задал деловой вопрос. Келли постаралась отбросить эмоции. Она откашлялась и положила руки на колени.
– В действительности… – начала она и замолчала, так как голос предательски дрожал. – В действительности, мистер Варос, я не…
– Нико, – поправил он, откидываясь на спинку стула.
Она заморгала, пораженная. – Что?
– Зовите меня Нико, мисс Ангелис. Я настаиваю.
Несомненно, он ожидал, что Келли предложит ему обращаться к ней так же, но она не могла заставить себя сделать это, считая официальные отношения более безопасными.
Она думала, что будет называть его Нико, когда выйдет за него замуж. «Познакомьтесь, это Нико, мой муж», или «Нико, милый, спасибо за розы», или «Нико, дорогой, передай мне, пожалуйста, сливки». Сейчас это все казалось смешным и детским.
Нико звучит слишком интимно, особенно если учесть, что их помолвка расторгнута, а он – вовсе не тот добрый, веселый человек, о котором рассказывал дедушка.
Может, это она превратила его в одержимого мщением? Может, Варос в общем-то неплохо относится к людям, если только они не бросают его прямо в день свадьбы? Но тут уже ничего не поделаешь.
К тому же Келли чувствовала себя неловко и сердилась – и на себя, и на него, – что вообще согласилась на такую авантюру, как брак по сговору. Нет! Она ни за что не назовет его Нико. Никогда в жизни.
Нико взял вилку и посмотрел на нее.
– А как бы вы хотели, чтобы я вас называл?
– Послушайте. – Келли запаниковала. – Дизайн середины двадцатого века сам по себе неплох. – Она и сама не понимала, как переключилась на другую тему. Однако перемена разговора – хороший способ оттянуть время, пока она не придумает, как вежливо отказаться называть его Нико. – Я видела дома, оформленные в этом духе. Но модернизм пятидесятых и викторианский стиль не сочетаются. По крайней мере, я так считаю, но я пуританка в этом деле. – Мысли ее путались. Она старалась объяснить ход своих рассуждений и одновременно придумывала вежливый отказ… очередной. – Когда я сказала, что обстановка вам прекрасно подходит, я имела в виду…
– Я понял, что вы имели в виду, мисс Ангелис, – прервал ее Нико, наливая себе кофе. Вопросительно подняв одну бровь, он спросил: – Вам налить?
Она отрицательно покачала головой. Щеки ее горели. Конечно, он прав. Она хотела его оскорбить. Но, черт возьми, говоря это, она понятия не имела, что он подслушивает. Это нечестно!
– Почему бы мне не называть тебя Келли? – коварно предложил Нико. – Я не вижу необходимости общаться официально.
Что делать? Может, поджечь занавески? В конце концов, тогда проблема будет решена: она сгниет в тюрьме по обвинению в поджоге, а ему уже никогда не придется называть ее по имени.
– В конце концов, – продолжал он, казалось, не замечая затянувшегося молчания, – если бы мы все-таки поженились, я бы звал тебя Келли.
Удар был меткий. Результат не заставил себя долго ждать. Вздрогнув, разъяренная Келли, бросила вилку на стол.
– Послушайте, мистер Варос. Я знаю, что я вас бешу, и у вас есть полное на это право. Мне не стоило нарушать свое обещание так, как я это сделала. Вы вольны раздражаться и сердиться на меня столько, сколько вам угодно. Я прошу прощения! Я очень сожалею. Если бы можно было что-то изменить, я бы изменила. Но мы оба знаем, что уже ничего нельзя сделать. Откровенно говоря, мы не друзья. Я вам не нравлюсь, вы мне не доверяете. Поэтому можете изводить и унижать меня, сколько вашей душе угодно, если это потешит вашу уязвленную гордость, но не ожидайте, что я буду звать вас Нико. Что же касается меня, то я бы предпочла обращение «мисс Ангелис». – Трудно было заставить себя посмотреть ему в глаза, но Келли справилась. – Если позволите, я пойду в свою комнату, чтобы пораньше лечь спать, а завтра начать работу с раннего утра. Я собираюсь выполнить эту работу, – и выполнить хорошо, – так быстро, как только возможно. Чем скорее мы расстанемся навсегда, тем лучше будет для нас обоих. – Она наконец-то перевела дыхание, потом добавила мрачно: – Все ясно?
Нико задумчиво смотрел на нее. Наконец кивнул.
– Вы очень ясно объяснились, – тихо сказал он.
Адреналин отхлынул, и теперь Келли чувствовала себя до смерти усталой, ноги у нее подкашивались. Что она наделала? Разве в этом потоке эмоций было хоть одно деловое и спокойное слово? В порыве злости она причинила вред самой себе. Ни одно извинение за всю историю извинений не звучало, менее извинительно. Разве так просят прощения? Что с ней происходит? Она вообще никогда не кричала на людей. Почему этот человек способен доводить ее до грани безумия?
Мало того, что просьба о прощении прозвучала непростительно грубо, но что теперь будет с ее работой? Реконструкция этого особняка – шанс, который выпадает лишь раз в жизни, а она в припадке ярости фактически отказалась от него.