Я была рада, что Жан-Пьер избавился от нее, потому что я всегда буду испытывать к нему нежные чувства.
Граф сказал, что виноградники Мермоза он отдаст Жан-Пьеру. «Это малая плата, — сказал он, — за спасение моей жизни.»
Я предпочла не посвящать его в нашу с Жан-Пьером тайну; видимо, он и сам знал, потому что даже не спросил, что делал Жан-Пьер в темнице.
То были дни, полные надежд и страхов. Врачи обсуждали со мной его состояние, а я оказалась весьма способной сиделкой, но возможно это объяснялось лишь особым интересом к пациенту.
Мы часто сидели в саду и обсуждали наше будущее, говорили о Филиппе и Жан-Пьере. Я догадывалась, что Филипп сначала не возражал против моего присутствия в замке, потому что не думал, что я привлеку внимание графа, а когда понял, что ошибся, решил избавиться от меня. Вместе с Клод они решили, что мне нужно предложить работу по реставрации картин ее отца, чтобы убрать меня из Гейяра. И она попыталась соблазнить меня этим предложением. Потом он, конечно, думал убрать меня менее безобидным способом.
Мы пришли к выводу, что потайной шкаф был сооружен в том самом месте, где когда-то несчастный узник прорыл лаз из каменного мешка в темницу. Граф помнил, как его дед рассказывал об этом происшествии.
Изумруды вновь поместили в укрепленную комнату. Может быть, когда-нибудь я и надену их. Мысль об этом до сих пор кажется мне нелепой.
Мне очень хотелось, чтобы все эти приключения благополучно завершились — этого требовала моя страсть к завершенности. Иногда я сидела в залитом солнцем саду, смотрела на башни с бойницами и ощущала себя так, словно живу в сказке. Я была принцессой в изгнании, которая спасла заколдованного принца. Я сняла с него чары, и он вновь будет счастлив, счастлив навсегда. Теперь мне хотелось верить в это… в саду царило бабье лето, и человек, за которого я вскоре выйду замуж, был рядом со мной.
Но жизнь — не сказка.
Жан-Пьер уехал в Мермоз, после его отъезда Женевьева пребывала в мрачном расположении духа. В голове у нее родились безумные планы; а один благородный поступок не переменил характера Жан-Пьера.
Кроме того, мое счастье омрачала тень прошлого. Смогу ли я когда-нибудь забыть первую графиню?
О моем будущем замужестве стало известно. Я замечала эти взгляды… мадам Латьер, мадам Бастид… и вся прислуга.
Все как в сказке — скромная девушка приехала в замок и вышла замуж за графа.
Женевьева, тяжело переживавшая потерю Жан-Пьера, не старалась сдержать себя.
— Однако, вы храбрая!
— Храбрая? В каком смысле?
— Если он убил одну жену, почему бы не убить и вторую?
Да, счастливого завершения этой истории не предвиделось.
Дух Франсуазы словно преследовал меня. Я не верила в слухи, которые до меня доходили; но, как ни странно, они не давали мне покоя.
Он не убивал ее, повторяла я себе бесконечно.
И все же, почему он отказался сказать мне правду?
— Между нами не должно быть лжи, — говорил он.
Но продолжал молчать.
Возможность все узнать, однако, представилась, и я не могла от нее отказаться.
Вот как это произошло. Был полдень, в замке было тихо. Поведение Женевьевы вызывало у меня беспокойство и я пошла в комнату Нуну. Я хотела поговорить с ней о девочке, постараться понять, насколько далеко зашли ее чувства к Жан-Пьеру.
Я постучалась в дверь комнаты Нуну. Ответа не последовало, и я решилась войти. Нуну лежала на кушетке; глаза ее были прикрыты темным платком, я поняла, что она снова страдает от приступа головной боли.
— Нуну, — мягко позвала я, но ответа не последовало.
Взгляд мой скользнул от спящей женщины к шкафу, в котором хранились заветные тетради, и я увидела, что в дверце торчат ключи. Обычно она хранила их на цепочке у пояса, и было совсем не похоже на нее оставить их там.
Я склонилась над ней. Она глубоко дышала, сон ее был крепким.
Я опять посмотрела на шкаф: соблазн был слишком велик. Мне нужно знать. Она ведь показала мне остальные дневники, почему бы не посмотреть и этот? В конце концов, Франсуаза умерла, и если Нуну может их читать, почему нельзя мне?
Это важно, уверяла я себя. Это чрезвычайно важно. Я должна знать, что написано в последней тетради.
Я спокойно подошла к шкафу. Взглянув через плечо на спящую, я открыла дверцу. Бутылка, маленький стаканчик. Я взяла и понюхала его. Настойка опия, которой она пользовалась при головной боли — то самое снадобье, которое убило Франсуазу.
Нуну приняла его, потому что головная боль была невыносима. Мне нужно знать правду. Что толку от угрызений совести?
Я взяла тетрадь, стоявшую последней в ряду, перелистала ее. Да, это именно то, что мне нужно.
Я пошла к двери.
Нуну даже не пошевелилась. Я помчалась в свою комнату, сердце мое бешено колотилось. Я начала читать.
«Значит, у меня будет ребенок. На этот раз, может быть, мальчик. Это ему понравится. Пока я никому не скажу. Лотер должен узнать первым. Я скажу ему: «Лотер, у нас будет ребенок. Ты рад?» Конечно, я боюсь. Я многого боюсь. Но когда все кончится, все будет хорошо. Что скажет папа? Он оскорбится… ему будет отвратительно. Насколько он был бы счастливее, если бы я пришла и сказала, что ухожу в монастырь. Прочь от злобного мира, от похоти и тщеславия. Это бы ему пришлось по душе. А я приду к нему и скажу: «Папа, у меня будет ребенок.» Не сейчас. Я найду подходящий момент. Поэтому пока я ничего не должна говорить. Чтобы папа не узнал.
Говорят, женщина, ожидающая ребенка, меняется. Я изменилась. Я могла бы быть так счастлива. Я почти счастлива. Мне снится ребенок. Это будет мальчик, потому что мы так хотим. Это правильно, что графы де ла Талль должны иметь сыновей. За тем они и женятся. Если бы это не было обязательно, их устроили бы и любовницы. Они любят только их. Но теперь все будет по-другому. Он по-другому будет смотреть на меня: я буду матерью его сына.
Это чудесно. Я должна была знать это раньше. Не надо было слушать папу. Вчера, когда я ездила в Каррфур, я ничего ему не сказала. Не могла себя заставить. Я счастлива, а он все испортит. Он посмотрит на меня строгим ледяным взглядом и все увидит… все то, что предшествовало появлению младенца… не так, как это было… а так, как он себе представляет… ужасно… грешно… Я хотела крикнуть ему: «Нет, папа, это не так. Ты не прав. Не надо было слушать тебя.» О, эта комната, где мы вместе преклоняли колена и ты молился о том, чтобы я избегала плотской похоти! Потому я и шарахалась от мужа, Я все думаю теперь о вечере накануне моей свадьбы. Почему он согласился? Он пожалел об этом почти сразу же. Я помню, как после подписания брачного контракта и обеда мы вместе молились и он сказал: «Дитя мое, мне так хотелось бы, чтобы этого не было.» А я сказала: «Но папа, все меня поздравляют!» А он ответил: «Это потому, что брак с де ла Таллями считается хорошей партией, но я был бы счастлив, если бы ты сохранила чистоту».
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});