застиг их врасплох, и они бежали со всем, что успели захватить, включая курицу.
Жанетт считала, что не доверять им нет причин. В то же время она знала, что есть и другое, столь же простое и логичное объяснение случившемуся.
Но какой смысл полиции копаться в этом деле? У Мелиссы и Видара и так украли жизнь. Существование детей срежиссировали окружавшие их взрослые, которые решили поставить над ними этот дикий эксперимент.
На допросах Квидинги не слишком охотно рассказывали, кто такие Старейшины и что они символизируют, но после обыска дома на острове возле Даларё у полиции появились некоторые предположения.
У Квидингов было обыкновение собирать все, что они писали. Небольшая картотека содержала повседневные наблюдения, речевые находки, пословицы собственной выделки и философские идеи, нацарапанные на всем, что попадалось под руку, от клейких листочков до квитанций и страниц, вырванных из блокнота.
В папке с надписью “Жизнь и смерть Стины” не содержалось почти ничего, что могло бы помочь полицейским выяснить, что пятнадцать лет творилось в богом забытом месте на юго-западе Емтланда. Пятнадцать лет ведения записей, девяносто пять процентов которых были сочтены чепухой, непригодной для романа, и выброшены.
Однако в папке обнаружился билет на поезд Стокгольм – Евле, датированный ноябрем 2005 года. Жанетт вывела его изображение на экран компьютера.
На обороте билета из плотной бумаги размером десять на двадцать сантиметров Квидинг написал что-то вроде комментария, за которым последовал длинный список покупок.
“Старейшины принадлежат к доиндустриальной эпохе, когда человек еще не стал зависимым от машин. Старейшины учат нас быть собой.
…
Натуральные материалы для одежды и обуви:
Лен.
Джут.
Конопля.
Овечья/козья шерсть/ангора.
Шкуры/кости диких животных (умерших своей смертью).
…
Для повседневных нужд:
Мыло и стеарин из животного/растительного жира.
Медная посуда.
Цинковые корыта.
Керамика необожженная/обожженная.
Спички (исключение).
Керосин (исключение).
…”
На обратной стороне проездного билета Квидинги в три столбика, микроскопическим почерком записали одобренные ими товары и продукты.
Смахивает на скандинавскую версию амишей, подумала Жанетт. Какая ирония: деревню погубило именно то, что Квидинг внес в список необходимых повседневных предметов в качестве исключения.
Керосин и спички.
Глава 76
Тюрьма предварительного заключения Крунуберг
– Повтори, пожалуйста! Прерывистая… а дальше?
“Ему все время больно, – подумала Жанетт. – Но он не хочет в этом признаваться и предпочитает страдать молча”.
– Прерывистая пневмокомпрессия, – повторил Шварц, натянуто улыбаясь. – Я и не думал, что научусь выговаривать такие слова. Но я их так часто слышу, что волей-неволей запомнил. – Он положил пластиковые ножи и вилки в коробку с остатками кебаба и закрыл крышку. – Еще можно сказать “пэ-пэ-ка”, врачи все время так говорят.
Вот уже три недели он проходил процедуры, во время которых ему на пострадавшую голень надевали что-то вроде тканевой манжеты. Врачи надеялись, что такое лечение снизит риск тромбоза: после поездки на квадроцикле по горам дела с ногой обстояли не очень хорошо. Шварц не говорил этого прямо, но Жанетт поняла: врачи предупредили его, что если он не возьмет больничный и не займется реабилитацией всерьез, то до конца жизни не сможет нормально ходить.
– Зря я потащила тебя на север, – сказала она. – Надо было приказать тебе оставаться в управлении.
– Я рад, что мы с тобой взяли Квидингов вместе. На добрую память о работе с тобой, ты же скоро заделаешься секретным агентом. – Шварц ухмыльнулся. Во всем управлении только он знал, что Жанетт скоро оставит свою нынешнюю должность.
– Ладно тебе, – сказала Жанетт, вставая из-за стола, чтобы выбросить остатки обеда.
– Намекни хоть, что ты предложила кадровикам СЭПО?
– Меньше знаешь – лучше спишь, – улыбнулась Жанетт
– Как всегда. Я понятия не имею, какие дела ты расследуешь у себя в голове, а когда спрашиваю, уходишь от ответа.
“Верно”, – подумала Жанетт.
– Да, примерно так будет и дальше.
– Да я все понимаю, это же СЭПО, – сказал Шварц. – И тебе рекомендовали не светиться в прессе.
– Ну раз ты так считаешь…
Жанетт ушла в кухоньку, открыла кран и принялась мыть руки, повернувшись спиной к Шварцу. Если бы ты только знал, думала она.
– Как всегда, когда мы раскрываем дело, я приглашаю тебя выпить пива, – сказал Шварц. – Сегодня вечером, когда закончим с Квидингами. Если хочешь, конечно.
Жанетт закрутила кран и промокнула руки бумажным полотенцем.
– Ну, если все ограничится парой бокалов… С удовольствием.
* * *
– Допрос Пера Квидинга, – начала Жанетт, после чего указала для протокола время и место проведения допроса. – Допрос проводит комиссар Жанетт Чильберг. Ассистент: инспектор Йимми Шварц. Присутствует: адвокат Пера Квидинга Ульф Рингстрём.
Указав, что истица Мелисса Юнгстранд может именоваться Стиной Квидинг, а истец Нино Ховланд – Ингаром Маркстрёмом, Жанетт спросила, не хочет ли адвокат сказать что-нибудь, прежде чем допрос продолжится.
– В этом нет необходимости, – заявил Рингстрём. – Пер и дальше будет сотрудничать со следствием и постарается ответить на все вопросы. Мне нечего добавить.
“Зря только время тратим”, – подумала Жанетт и повернулась к Квидингу.
– Тогда… Давайте продолжим с того места, где мы остановились утром. Вы рассказывали о том, как в первый раз увидели Мелиссу Юнгстранд, когда в начале двухтысячных навещали Камиллу в Бергсхамре.
Даже в тюремной одежде и воротнике Шанца, который он вынужден был носить после того, как попал под водяные бомбы в горах, Квидинг выглядел тещиной мечтой, и Жанетт подумала о женщинах, следивших за его делом в СМИ. Наверняка многие из них читали судебные отчеты со слезами сочувствия к непонятому идеалисту-романтику. К красавчику, который не только пишет глубокие романы, но и взял на себя заботу о детях, которым не повезло в жизни.
Квидинг прочистил горло.
– Я сознаю, что некоторые средства массовой информации изображают меня социопатом, но как их измышления далеки от правды… Я чуткий человек. Спросите моих детей, спросите Стину и Видара. Я на собственном опыте знаю, что такое психологическое и физическое насилие. Мой родной отец, на первый взгляд самый обычный порядочный рабочий, механик из “Сандвика” и к тому же трезвенник, бил меня до синяков с моих года до пятнадцати лет… мне, видите ли, уже доводилось носить такой. – Он постучал пальцем по ортопедическому воротнику, взгляд стал холоднее.
– Пер Квидинг указывает на воротник Шанца, – вставил Шварц.
– Я бы никогда не навредил здоровью ребенка. Занесите это в протокол. Мир полон родителей, которые не заслуживают родительской роли, потому что относятся к своим детям, как мой отец – ко мне. А нам не суждено иметь собственных детей…
– У вас есть Видар, – напомнил Шварц.
Пер снова замолчал, а потом продолжил, сцепив руки