— Ничто не меняется в Полдери. Все выглядит таким же, как всегда.
— Да, люди умирают и рождаются… Ты помнишь старого Рубена Стаббса, который жил возле пруда Бранока?
Как всегда, при упоминании этого места я насторожилась.
— Как же не помнить старого Рубена! Своеобразный человек! У него ведь есть дочь?
Дженни, по-моему?
— Как раз об этом я тебе и хочу сказать: Рубен умер еще до вашей свадьбы.
Я помнила его: неопрятный старик, похоже, вечно занимавшийся сбором дерева, выброшенного прибоем на берег. Когда я его видела, у меня всегда возникало какое-то нехорошее ощущение. Он смотрел на людей, проходивших мимо его домика, так, словно боялся, что они у него что-то украдут, а Дженни, его дочь, была, как говорили, связана с нечистью.
— Я как раз собиралась сказать тебе про Дженни, — продолжала мать. — Она всегда была несколько странной, ты же сама помнишь… Разгуливала, разговаривая сама с собой, пела. Если к ней обращались, она пугалась и отворачивалась.
Ну, так вот, после смерти отца она стала совсем странной.
Твой отец сказал, что ее следует оставить в покое, что она безвредна. Дженни поддерживала чистоту в домике: этим она всегда занималась, а уж после смерти отца там все стало прямо сверкать! Она понемножку подрабатывала на фермах, когда там требовались дополнительные рабочие руки. В общем занималась всем понемногу, ничего особенного за ней не замечалось, а странной она была всегда. Ну, и что, ты думаешь, произошло? Дженни родила ребенка!
— Она вышла замуж?
— О нет, никто не знает отца ребенка. Хотя был здесь мужчина, который чинил изгороди и помогал фермерам: что-то вроде сезонного рабочего: то сенокос, то уборка, то сев и так далее. Он с ней разговаривал, и она, видимо, его не боялась. Ну, так вот, он куда-то исчез, а у Дженни через некоторое время родился ребенок, примерно в то же время, что и Ребекка. Все ждали, что произойдет, но вмешиваться не пришлось: Дженни совершенно изменилась, стала совсем нормальной. Ни одна мать так не заботится о своем ребенке, как она! Самое настоящее чудесное исцеление! Ты видела ее домик, когда ходила к пруду?
— Я… я не хожу туда.
— Ну, еще увидишь ее в городке… Всегда с ребенком!
— Я очень рада за нее. А каков был приговор общества? Что сказала миссис Фанни, я предполагаю!
Мать рассмеялась.
— Понятно, что без упоминаний о Судном Дне не обошлось, ты же ее знаешь, но Дженни на это, конечно, не обращает внимания.
Я хорошо понимала, насколько изменилась жизнь Дженни: у меня самой был ребенок.
Прошло лето, потом — осень, наступило Рождество. Пенкарроны провели его вместе с нами. Мои родители постарались отметить его по-особому, поскольку я вернулась домой, а в семье появился новый член, для которого это было первым Рождеством.
Ребекке было почти два года. Мне с трудом верилось, что я так давно не виделась с Беном. Я продолжала постоянно думать о нем. По правде говоря, я вспоминала его все чаще. Сначала меня занимали возвращение домой и встреча с семьей, а теперь, когда эти волнения улеглись, во мне вновь ожили воспоминания. Я старалась судить Бена построже. Он был амбициозен — я всегда знала это. Он жаждал денег и власти — это было весьма распространенной чертой у мужчин. Он желал во всем побеждать — должно быть, мой отказ был первым его настоящим поражением. Теперь я очень ясно понимала это. Теперь я все прекрасно понимала, а главное, что я не смогу никогда быть счастлива без Бена, меня всегда будут преследовать мысли об упущенной возможности. Я не осуждала его за то, что он сделал, поскольку, когда любишь человека, любишь его не только за достоинства, но и за слабости. Я попыталась избавиться от этих мыслей, полностью погрузившись в рождественские заботы.
Ребекка уже начала разговаривать. Она называла себя «Бекка», и все согласились принять это имя.
Было трогательно видеть, как от удивления загорелись ее глазки, когда в дом внесли рождественское полено, когда его украсили лавром, вечнозеленым самшитом и падубом. Взволнованная, раскрасневшаяся миссис Пенлок постоянно крутилась на кухне. Ребекка стала ее фавориткой и пользовалась всякой возможностью, чтобы проскользнуть в эти таинственные края. Я не одобряла этого увлечения, поскольку миссис Пенлок, убежденная, что ребенка нужно «откормить», постоянно совала ей что-нибудь в рот.
Мы с матерью украсили рождественскую елку куколкой феи, предназначенной Ребекке, и куклой шута в колпаке с колокольчиками, предназначенной Патрику. Развесили мы и рождественский плющ — еще до того, как внесли елку. Две плети пересекались под прямым углом и украшались еловыми лапками и яблоками. Это сооружение подвешивали к потолку, и пара лиц противоположного пола, встретившись под ним, должна была целоваться. Такое же сооружение, украшенное омелой, повесили и в кухне, что доставило всем слугам большое удовольствие: конюхи постоянно заглядывали туда, стараясь при случае облапить и поцеловать кого-нибудь из молоденьких служанок, причем миссис Пенлок в данном случае не возражала, допуская подобное даже по отношению к своему величеству, поскольку стояло, по ее словам, «такое уж время года».
Приходили рождественские певцы и нищие со своими чашами: это был еще средневековый обычай. Мы поддерживали старые корнуоллские обычаи, потому что мой отец, хотя и не был корнуоллцем, очень интересовался историей древних кельтов и знал древние обычаи герцогства, честно говоря, лучше, чем большинство корнуоллцев.
Он поощрял и танцоров в масках — еще дохристианский обычай, так что в нашей округе существовала группа таких танцоров, поочередно посещавших зажиточные дома и в течение года устраивающих представления. Дети были в восторге от их выступлений, особенно от сценки поражения дракона Святым Георгием.
Утром мы отправились в церковь и, вернувшись домой, сели за стол с традиционным гусем и пудингом с изюмом. С елки сняли подарки, и никто не был обделен. Дети придавали празднику особую прелесть, и мне никогда не доводилось видеть такого удовлетворения на лицах Пенкарронов, как сейчас.
Джастин, как они сказали, «приживался», но я могла предположить, что давалось это ему нелегко. Трудно было ожидать, что он безболезненно впишется в тихую провинциальную жизнь, — Джервису это наверняка не удалось бы, — и все-таки я искренне надеялась, что он сумеет порадовать Морвенну и ее родителей.
Когда у детей, переполненных рождественскими впечатлениями, начали, наконец, закрываться глаза, мы отправили их спать. Последними словами Ребекки перед тем, как она окончательно заснула, были: «Мама, а завтра мы опять устроим Рождество?»Я поняла, что праздник удался.