К вечеру немцы прорвались уже на глубину до 3 км.
Изданы воспоминания участников боя за Русско-Высоцкое. Вспоминает О. Ф. Тарасов, ополченец, боец 265-го ОПАБ:
«Вечером немцы заняли деревню Русско-Высоцкое, расположенную в тылу позиций 1 роты 265 артпульбата Октябрьской дивизии народного ополчения, метрах 400 от нашего СОТ, выведя таким образом из боя все наши артиллерийские ДОТы, орудия которых были смонтированы таким образом, что могли обстреливать лишь впереди расположенные сектора.
Надежда оставалась лишь на пулеметы, которые можно было снять со стационарных станков и поставить на катки. Ночь мы провели в землянке, соединенной с СОТ ходом сообщения, наблюдая, как горят в деревне два дома и слыша немецкие крики.
Нужно пояснить, что такое СОТ – это воплощение инженерной мысли первых месяцев войны, когда еще считалось, что немцы будут обязательно атаковать в лоб и лезть вперед, не считаясь с потерями. СОТ – самозакрывающаяся огневая точка – представляла собой бронеколпак с прорезанными спереди и с боков широкими амбразурами. Колпак был снабжен противовесом, представлявшим собой ящик, наполненный камнями. По идее, когда с фронта на нас наступали танки, а за ними следовала пехота, весь экипаж СОТ бросался к ящику, поднимал его и бронеколпак погружался в землю… Когда танки проходили, ящик отпускали и перед пехотой внезапно, как из-под земли, возникала пулеметная точка. А уж тут „по цепи врага густой“ должен был строчить „молодой пулеметчик“, отсекая пехоту от танков. Для этого в СОТе был сделан станок, на котором укреплялся пулемет.
Надо сказать, что в целях соблюдения секретности, чтобы не демаскировать укрепрайон, который создавали тысячи „окопниц“ под постоянным „контролем“ немецких самолетов, нам строжайше было запрещено опробовать пулеметы боевой стрельбой, а занятия пулеметным делом заключались лишь в сборе-разборке замка, заучивании шестнадцати причин отказа пулемета (перекос патрона и пр.) и прицеливании: обычном, поверх голов контратакующих частей (два поперечных пальца) и в промежутки между боевыми порядками (расстояние между указательным и средним пальцами). С утра, поставив пулемет на катки, мы решили обстрелять деревню. Тут-то и сказалось воздержание от боевых стрельб: пулемет бил только одиночными – отсырели патроны. Немцы на наши одиночные выстрелы ответили шквалом минометного огня. Под этим огнем нам пришлось вернуться в землянку, разжечь плиту и сушить коробки с лентами. Наконец ленты были просушены, и пулемет стал бить по деревне очередями. Появились первые убитые: впереди от нас метрах в пятидесяти на взгорке лежал убитый боец, а рядом с ним – предмет наших вожделений – винтовка. В батальоне винтовку имел лишь каждый пятый, остальные были безоружны. Уже три человека, пытавшиеся добраться до винтовки, были ранены (немцы держали этот бугор под обстрелом). Такой бой длился часов до шести вечера: мы стреляли из пулемета, немцы же после шквального минометного огня, лениво огрызались отдельными минометными выстрелами. По-видимому, участок нашей роты мало беспокоил их, но мы слышали, что по другую сторону деревни идет сильный огневой бой.
К вечеру последовала команда собраться на КП роты, располагавшемся на нашем правом фланге. Забежав в последний раз в землянку и надев „сидор“, в который мамиными заботами было напихано всего в количестве, достаточном для длительного проживания в одиночку на необитаемом острове, я пополз по капустному полю к КП роты. Наверное, мой „сидор“ здорово выдавался над кочанами, так как вскоре я убедился, что являюсь мишенью для немецкого стрелка, разместившегося на крыше сарая. Я его хорошо видел. Пришлось не без сожаления освободиться от вещмешка и дальнейшее путешествие по-пластунски до КП прошло вполне гладко. На КП я застал комроты – старшего лейтенанта Соловьева (в ноябре месяце 1941 г. я прочел в газете «Смена» интервью с ним, выздоравливавшим после ранения, из которого узнал, что наши левофланговые точки, нацеленные на шоссе, подбили несколько танков и бронетранспортеров противника) и политрука роты Сергея Матвеевича Городецкого, не говоря о сержантах и солдатах роты, уцелевших в этот день. КП роты представлял собой блиндаж, окруженный кольцевидной траншеей. Огня не велось ни с нашей, ни с немецкой стороны. Ночью последовала команда выходить «из окружения», и мы отправились проселочной дорогой на рассвете в северном направлении. Миновали штабель из ящиков с авиабомбами небольшого калибра, но предложение подорвать их не встретило поддержки командования во избежание демаскировки. К утру вышли на Ропшинское шоссе и, перейдя его, окопались. Шоссе, по-видимому, неоднократно подвергалось бомбежкам, так как телеграфные столбы были повалены, а провода порваны и скручены. До полудня все было спокойно, а примерно в полдень расположение наше подверглось сильнейшему бомбовому удару, после которого было много убитых и раненых. Среди раненых был и наш командир взвода – интендант третьего ранга Чернов. Спустя часа два после бомбежки последовала команда: наступать на деревню, располагавшуюся в западном направлении вдоль Ропшинского шоссе. Естественно, что ни о какой огневой поддержке и речи не было. Побежали (к этому времени я уже разжился винтовкой, провожая раненого на медпункт и слезно умоляя его расстаться с винтовкой, которую он ни за что не хотел отдавать, ссылаясь на приказ «являться на медпункт с оружием»). Из деревни по нашей реденькой цепи ударили минометы, а с левого фланга из-за шоссе стал бить пулемет.
Я свернул с шоссе и там в кювете нашел весь штаб батальона во главе с подполковником Рождественским. Вспомнив, что я от роты с утра был выделен связным с батальоном, доложился (чтобы не выглядеть отбившимся от «наступающей цепи») и поинтересовался обстановкой, на что получил ответ: „А черт ее знает!“ и распоряжение находиться при штабе. Появились два наших танка, и мне было приказано передать танкистам приказ подавить пулемет, бивший из-за шоссе по-над нашими головами. Догнав танк, я передал приказ. Танк развернулся к шоссе, но не смог преодолеть кювет и задним ходом отошел в поле, где, развернувшись, ушел восвояси. Ночью мы ползали по шоссе и искали комиссара батальона Нестерова (челюскинец, орденоносец), но поиски были безуспешными. Впоследствии оказалось, что он был ранен и эвакуирован соседней частью. К утру остатки нашего батальона, отступившие к Ропшинскому шоссе, отправили на переформирование в Володарку»[134].
Есть также рассказ о боях под Русско-Высоцким А. Ф. Кузьмина, также бойца 265-го ОПАБ. Стоит, правда, отметить, что воспоминания изданы в 1975 г., и в тексте явно заметны следы литературной, а, возможно, и фактической правки: «10 сентября напряжение боя достигло предела. Враг бросил на позиции батальона до двухсот (? – В. П.) танков, с воздуха обрушились бомбардировщики. Большинство гарнизонов погибло. Героически сражался взвод, занимавший позиции на северо-западной окраине Русско-Высоцкого»[135].
Наводчик 45-мм орудия В. Г. Иванов вспоминает: «Мы увидели, что дот, находившийся ближе к центральной