но отпечаток все же виднеется.
Пацаны забегают в кухню с ором индейцев и тут же получают от мамы нагоняй.
Затихают на минутку и снова срываются в свои мальчишеские разборки, когда не могут поделить кому какая тарелка достанется. Муж сестры кивает на наши приветствия и выходит вслед за отцом во двор. Каждый здесь занят своим делом, изо дня в день ничего не меняется.
Я беру чашку и отпиваю, стоя возле столешницы, покачивая мелкого на руках.
Стоит только остановиться, он начинает кряхтеть и изворачиваться. Настоящее испытание.
— Привет, — раздается удивлённое.
Я расплываюсь в улыбке. В кухне появляется Вова и сразу заполняет собой все пространство. Долговязый в чужих вещах, явно не по размеру, он смотрится комично.
Но все равно красиво. Подходит сразу ко мне, прижимается губами к губам, никого не стесняясь. Меня кидает в жар, я вспоминаю наш активный вечер и очень хочу продолжить.
— Не знал, что дети появляются так быстро, — шутливо шепчет мне на ухо, бросая взгляд на младенца на моих руках.
— И сразу такие огромные, — смеюсь я.
— Привет, бугай-младший, — тычет пальцем в маленькую ладошку Вова.
Святогор тут же обхватывает его пальчиками и крепко сжимает, даже не открывая глаз. Дует губы и выдувает пузырь из слюней.
— А прикольный он, — говорит Вова. — В правильных руках, — кидает на меня многозначительный взгляд.
Сердце подпрыгивает и замирает в груди. Этот момент по интимности может переплюнуть всю вчерашнюю ночь.
* * *
— Покормить тебя? — урчит мне на ухо Вова, прижимаясь своим плечом к моему.
— Да, пожалуйста, — чуть не молю я, глядя, как остальное семейство с аппетитом жует. Никакой солидарности.
Подтягиваю Святогора немного вверх, отклоняясь на спинку стула. Он сопит на моей груди, периодически пытаясь нащупать к чему бы присосаться, и разочарованно кряхтит, когда понимает, что на этой женщине ему ничего не светит.
— Открой рот, — стреляя зелёными глазами на мои губы, тихо просит самый ненастоящий из настоящих парней. — За маму, — расплывается в насмешливой улыбке.
— Я с удовольствием поем и за себя, — вытягиваю шею и откусываю от бутерброда, маячившего перед лицом.
Чувствую на себе несколько удивлённых взглядов, но на них не отвечаю, сосредотачиваюсь на весёлых глазах напротив.
— Не мешай мне играть! — притворно возмущается Вова. — За па-апу, — тянет он, придвигая бутерброд для следующего укуса. Я закатываю глаза, но все равно откусываю и улыбаюсь. Такой балбес. — Чай? — спрашивает.
Я качаю головой, дожевывая, и снова тяну шею за новой порцией.
Блин, я проголодалась. А этот, слишком большой для двухмесячного, ребенок просто отказывается слезать с рук. При любой попытке переместить его в качели поднимает сирену на весь честной дом.
— За Вову, — понижает он голос до хриплого шёпота. — И его большой…
Я не выдерживаю и прыскаю. Некрасиво, со слюнями в лицо и крошками на одежду. Да что ж он творит-то!
— Зина, — строго выговаривает мама.
— Вынужден взять вину на себя, — с очаровательной улыбкой говорит Вова, окидывая взглядом присутствующих. — Слишком много пытался засунуть ей в рот.
Я снова прыскаю и закашливаюсь. Боже мой, ну что за язык у этого человека!
Говорить такое… при целом семействе, при детях!
Заливаюсь краской и пихаю ногой щиколотку по соседству. Вова морщится, но не теряет лучезарной улыбки. В глазах — чистая невинность. Актерище.
— Возьми лучше яичко, — предлагает, не понимая, что добивает, мама.
Я не выдерживаю и начинаю хохотать, Вова закрывает лицо руками и тоже смеётся. В момент, когда по моим щекам уже текут слезы, Святогор просыпается и начинает вопить.
— Посмотри, что ты наделал! — сквозь стихающие приступы истерии, шиплю на парня.
— Давай я подержу, — благородно протягивает руки Вова. — Он тяжёлый, наверное.
— Как булыжник с дороги, — перехватываю племянника и бережно передаю в руки благородного рыцаря. — А-а-а-а, — протяжно стону, разгибая спину.
Как же все затекло, боже. И как Галя справляется с этим грузом двадцать четыре на семь? Не иначе, вырастила себе экзоскелет к третьему богатырю, чтоб не ломаться.
Поправляю младенца на руках своего парня, правильно его укладывая, как показала мама, и упираю руки себе в спину, чтобы немного ее размять. Хрущу, как старая бабка, как же хорошо, что есть кто-то, способный снять с меня вынужденную ношу.
Кидаю на маму победный взгляд — ну как тут удержаться! — чтобы она сама убедилась, не обязательно все нести на своих плечах. Мол, смотри, и на мужчину можно рассчитывать, а ты говорила…
Мама, впрочем, мой семафорящий взгляд игнорирует, не спуская глаз с красивой картинки: Вова и пухлый младенец.
Даже я слегка зависаю. Он справляется куда лучше меня: перехватывает крикуна одной рукой, придерживая головку щекой, а второй рукой орудует над столом. Есть собирается. Ну, конечно.
И все равно выглядит умилительно.
Я быстро стряхиваю с себя увлекательный ступор и вторю ему: принимаюсь завтракать.
* * *
— Спасибо, спасибо, спасибо, — искренне благодарит сестра, спустя два с половиной часа, перенимая младенца с моих рук.
Будить ее через полчаса, естественно, никто не стал. Мы с Вовой мужественно разделили обязанности за завтраком, а потом я приняла ношу на себя, чтобы он смог пойти с Пашкой на поле. И с лихвой ощутила себя героиней советского кинематографа: глухая деревня, мужик в поле, баба с дитем. Трагедия должна была вот-вот разразиться, хорошо, что пришла настоящая мать.
— Кажется, он хочет есть, минут двадцать уже ничего не помогает, — с облегчением передавая ценную ношу на руки родной матери, говорю я.
— Конечно, хочет, — сюсюкает сестра в лицо младенцу. — Уже пора.
Садится на диван, стягивает лямку платья и…
Нет, к этому я не готова морально. Отворачиваюсь и прикрываю глаза для верности. Нащупать бы, где выход.
— Спасибо, Зин, правда. Я не спала уже… давно, — говорит мне в спину. — Нервы сдают.
— Мне не трудно, — говорю вполоборота. — Если ещё нужно будет… Без фанатизма! — предупреждаю ее открывшийся рот. — То без проблем.
— И за это