Как мечтал Александр Пушкин о своем участии в заседаниях «Арзамаса»! «Безбожно молодого человека держать взаперти и не позволять ему участвовать даже в невинном удовольствии погребать покойную Академию и Беседу губителей Российского Слова» (XIII, 3), — писал он 27 марта 1816 года из Царского Села в Москву П. И. Вяземскому. Но, сидя еще на лицейской скамье, он считал себя арзамасцем. Именно такую подпись — Арзамасец — поставил он под посланием к В. А. Жуковскому 1816 года, в котором дал убийственную характеристику беседчикам:
Под грозною Парнасскою скалоюКакое зрелище открылось предо мною?В ужасной темноте пещерной глубиныВражды и Зависти угрюмые сыны,Возвышенных творцов Зоилы записныеСидят — Бессмыслецы дружины боевые (I, 195).
Эпитет «угрюмые» — из «кормчей книги» «Арзамаса», поэмы «Опасный сосед». В. Л. Пушкин окрестил там С. А. Ширинского-Шихматова «угрюмым певцом». А. С. Пушкин в эпиграмме на беседчиков «угрюмыми певцами» назвал и С. А. Ширинского-Шихматова, и А. А. Шаховского, и А. С. Шишкова:
Угрюмых тройка есть певцов —Шихматов, Шаховской, Шишков.Уму есть тройка супостатов —Шишков наш, Шаховской, Шихматов.Но кто глупей из тройки злой?Шишков, Шихматов, Шаховской (I, 150).
Ф. Ф. Вигель вспоминал о том, что уже в Лицее А. С. Пушкин получил арзамасское прозвище Сверчок:
«Я не спросил тогда, за что его назвали Сверчком, теперь нахожу это весьма кстати: ибо в некотором отдалении от Петербурга, спрятанный в стенах Лицея, прекрасными стихами уже подавал он оттуда свой звонкий голос»[472].
В апреле 1816 года Сверчок адресовал Старосте «Арзамаса» (В. Л. Пушкин, как мы помним, был избран старостой в марте 1816 года) послание:
Христос воскрес, питомец Феба!Дай Бог, чтоб милостию небаРассудок на Руси воскрес;Он что-то, кажется, исчез.Дай Бог, чтобы во всей вселеннойВоскресли мир и тишина,Чтоб в Академии почтеннойВоскресли члены ото сна… (1, 181).
Хотя и не слушал Александр Пушкин речи арзамасцев, в которых они «отпевали» живых покойников-«беседчиков», но свое стихотворное послание к арзамасскому старосте написал в ключе арзамасской пародии надгробной речи: и он остроумно варьировал мотивы «успения», «воскресения», «забвения», «вечного сна» применительно к творчеству литературных противников:
Но да не будет воскресеньяУсопшей прозы и стихов… (I, 181).
Единственное сохранившееся письмо дяди племяннику было адресовано в Царское Село, в Лицей. Оно было написано в Москве 17 апреля 1816 года и явилось откликом на приведенное выше послание Александра Пушкина (это часть не дошедшего до нас его письма В. Л. Пушкину):
«Москва. 1816. Апреля 17
Благодарю тебя, мой милый, что ты обо мне вспомнил. Письмо твое меня утешило и точно сделало с праздником. Желания твои сходны с моими: я истинно желаю, чтобы непокойные стихотворцы оставили нас в покое. Это случиться может только после дождика в четверг. Я хотел было отвечать на твое письмо стихами, но с некоторых пор Муза моя стала очень ленива, и ее тормошить надобно, чтоб вышло что-нибудь путное. Вяземский тебя любит и писать к тебе будет. Николай Михайлович (Карамзин. — Н. М.) в начале мая отправляется в Царское Село. Люби его, слушайся и почитай. Советы такого человека послужат к твоему добру и, может быть, к пользе нашей словесности. Мы от тебя многого ожидаем. Скажи Ломоносову (Ломоносов Сергей, лицейский товарищ А. Пушкина. — Н. М.), что не похвально забывать своих приятелей; он написал Вяземскому предлинное письмо, а мне и поклона нет. Скажи, однако, что хотя я и пеняю ему, но люблю его душевно. Что до тебя касается, мне в любви моей тебя уверять не должно. Ты сын Сергея Львовича и брат мне по Аполлону. Этого довольно. Прости, друг сердечный. Будь здоров, благополучен, люби и не забывай меня.
Василий Пушкин.
П: П: Вот эпиграмма, которую я сделал в Яжелбицах». (В Яжелбицах мы нашли почтальона хромого, и Вяземский мне эту задал эпиграмму. — Прим. В. Л. Пушкина.)
Шихматов, почтальон! Как не скорбеть о вас?Признаться надобно, что участь ваша злая;У одного нога хромая, А у другого Хром Пегас. (210–211).
В этом письме — весь Василий Львович: арзамасец-борец с «Беседой», даже в заданной ему эпиграмме, по существу — стихотворении на случай; почитатель Н. М. Карамзина, друг П. А. Вяземского, приятель молодежи (С. Ломоносов — ровесник А. Пушкина), любящий и заботливый дядюшка, чуждый зависти стихотворец, искренне признающий поэтическое дарование племянника, от которого он, как и другие арзамасцы, многого ожидает в будущем.
Единственное сохранившееся письмо племянника дяде было написано в Царском Селе, в Лицее 28 декабря 1816 года как запоздалый ответ, в стихах и прозе, остроумно и непринужденно:
«28(?) декабря 1816 г. Царское Село.
Тебе, о Нестор Арзамаса,В боях воспитанный поэт,Опасный для певцов соседНа страшной высоте Парнаса,Защитник вкуса, грозный Вот!Тебе, мой дядя, в новый годВеселья прежнего желаньеИ слабый сердца перевод —В стихах и прозою посланье.
В письме Вашем Вы назвали меня братом, но я не осмелился назвать Вас этим именем, слишком для меня лестным.
Я не совсем еще рассудок потерял.От рифм бахических шатаясь на Пегасе,Я знаю сам себя, хоть рад, хотя не рад. Нет, нет, вы мне совсем не брат, Вы дядя мой и на Парнасе.
Итак, любезнейший из всех дядей-поэтов здешнего мира, можно ли мне надеяться, что Вы простите девятимесячную беременность пера ленивейшего из поэтов-племянников?
Да, каюсь я, конечно, перед вамиСовсем неправ пустынник-рифмоплет;Он в лености сравнится лишь с богами,Он виноват и прозой и стихами,Но старое забудьте в новый год.
Кажется, что судьбою определены мне только два рода писем — обещательные и извинительные: первые в начале годовой переписки, а последние при последнем ее издыхании. К тому же приметил я, что и вся она состоит из двух посланий, — это мне кажется непростительным.
Но вы, которые умелиПростыми песнями свирелиКрасавиц наших воспевать,И с гневной Музой ЮвеналаГлухого варварства началаСатирой грозной осмеять,И мучить бледного ШишковаСвященным Феба языкомИ лоб угрюмый ШутовскогоКлеймить единственным стихом!О вы! Которые умелиЛюбить, обедать и писать,Скажите искренно, ужелиВы не умеете прощать?
28 декабря
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});