Читать интересную книгу Святители и власти - Руслан Скрынников

У Пожарского был скромный чин стольника. Его беспокоило и собственное нездоровье, и слухи о том, что нижегородцы не оказывают должного повиновения своим городским воеводам. Кузьме Минину пришлось лично отправиться в Мугреево, чтобы рассеять опасения стольника. Для завершения переговоров в усадьбу прибыли печерский архимандрит Феодосий, дворянин Ждан Болтин и выборные посадские люди. Пожарский заявил им, что согласен встать во главе ополчения, но потребовал назначения в помощники себе посадского человека. Архимандрит отказал князю, заявив, что в городе нет подходящего человека. Тогда Пожарский назвал имя Кузьмы Минина. В январе 1612 года Минин и Пожарский известили города, что они намерены начать московский поход и перейти из Нижнего в Суздаль.

Формирование рати в Нижнем Новгороде встревожило польское командование Кремля. Гонсевский потребовал от патриарха, чтобы тот задержал наступление нижегородского ополчения на Москву. Московский летописец рассказывает об этом эпизоде следующее: «Литовские ж люди слышаху на Москве, что собрание в Нижнем ратным людем, и посылаху к патриарху, чтобы он писал, чтоб не ходили под Московское государство». Как и следовало ожидать, приспешникам Гонсевского не удалось запугать Гермогена. Узник «рече им: да будут те благословени, которые идут на очищение Московского государства, а вы, окаянные московские изменники, будете прокляты».

Столкновение с Гонсевским имело роковой исход. С Кирилловского подворья, где опального содержали в сравнительно легких условиях, его перевели в подземную тюрьму в Чудовом монастыре, где он и принял смерть. Семибоярщина пыталась утаить от страны кончину патриарха. Прошло два месяца, прежде чем власти Троице-Сергиева монастыря дознались обо всем и известили народ о том, что изменники «твердого адаманта и непоколебимого столпа, паче подобно рещи нового исповедника святейшаго Ермогена со престола бесчесне изринуша и во изгнании нужне умориша». В Троице не сомневались, что Гермоген погиб насильственной смертью, но не знали подлинных обстоятельств его кончины. В сказаниях Смутного времени можно встретить упоминание о том, что первосвященник «от зноя затхошася мученически», то есть его отравили угарным газом. Среди поляков распространился слух, что Гермогена удавили. Однако толки и слухи никогда не могут служить заменой достоверного источника. Наибольшего доверия заслуживает летопись, составленная при патриаршем дворе. В ней находим, во-первых, точную дату гибели патриарха и, во-вторых, много подробностей, отличающихся реализмом и соответствием исторической обстановке.

После заточения святителя в Чудовом монастыре, писал автор этой летописи, «начаша его морити гладом и умориша его гладною смертию… в лето 7120 (1612) году, месяца февраля в 17 день». К сказанному летописец добавил, что патриарх умер не потому, что ему перестали давать еду. «Злии немилостивии приставники (стражи. — Р.С.), — значится в летописи, — …меташа бо страдальцу Христову нечеловечески пищу — на неделю сноп овса и мало воды». К февралю 1612 года положение с продовольствием в Кремле стало отчаянным. Из-за долгой осады запасы хлеба были исчерпаны, и наступил голод. Члены семибоярщины находились в привилегированном положении, но на тюремных сидельцев привилегии не распространялись. В крепости овес ценился баснословно дорого. Снопа овса на неделю было более чем достаточно, чтобы поддержать жизнь узника. Но Гермогену минуло восемьдесят лет, и его физические силы уже истощились. Гермоген умер, не поступившись своими убеждениями. Сочувствие народа было всецело на его стороне.

КОНЕЦ СМУТЫ

Если Гермоген считал необходимым отлучить от церкви «воренка», если Пожарский и нижегородцы собрали войско, чтобы силой воспротивиться избранию его на трон, то это значит, что перспектива переворота в пользу нового самозванца носила вполне реальный характер. Твердя об опасности воцарения «воренка», патриарх и вожди нижегородцев не предвидели того, что самозванческая интрига под действием стихийных сил скоро приобретет новое, совершенно неожиданное направление.

Младенец Иван Дмитриевич не был единственным претендентом на трон. По стране бродило много самозванцев. Большинство из них таились на окраинах государства. Лишь немногим суждено было сыграть значительную роль. «Тушинский вор», убитый в Калуге, нашел себе преемника в лице «псковского вора», впоследствии названного Лжедмитрием III.

Кем был «псковский вор», никто не знал в точности. Московский летописец называл его Матюшкой и одновременно Сидоркой. После гибели Лжедмитрия II в Новгород прибыл бродячий торговец. Вскоре он объявил жителям свое «царское имя». Толпа осыпала новоявленного царя бранью и насмешками, и ему пришлось бежать из Новгорода в Ивангород. Крепость эта находилась в руках бывших тушинцев, принявших самозванца с честью. Из Ивангорода Лжедмитрий III перебрался в Псков.

Весть о новом чудесном спасении «Дмитрия» вызвала возбуждение среди бывших тушинцев в подмосковных таборах. Однако Заруцкий не желал делить власть с безвестным бродягой. Шведы в Новгороде получили достоверную информацию о том, что Заруцкий стал предлагать казакам избрать в цари младенца Ивана V Дмитриевича. Однако его агитация не имела успеха. За малолетнего Ивана V должна была править «царица» Марина, не пользовавшаяся популярностью в народе. Казаки, ездившие из подмосковных таборов в Псков, уверяли товарищей в том, что в Пскове появился истинный царь Дмитрий.

Лжедмитрий III был выходцем из народа. Но его недолгое правление не принесло псковичам ничего, кроме новых бед. «И бысть гражаном, — записал местный летописец, — многое насилие и правеж в кормех и во всякой дани, и многих умучиша». Самозванец окружил себя лихими людьми, бывшими тушинцами и шпынями (голодранцами), которые жаждали власти, «крови и чюжаго имения». Посад был обложен тяжелыми поборами. Но деньги не задерживались в казне «доброго царя». Лжедмитрий III усвоил все пороки мнимого отца — Ивана Грозного. Он предавался пьянству, блуду, «граблению» чужого имущества.

Григорий Отрепьев обладал редкими способностями. Богданка Шкловский талантами не блистал, но умел приспособиться к любым условиям. Матюшка-Сидорка был бродягой и проходимцем и не отличался достоинствами своих предшественников. Его неловкая игра не могла долго длиться. Новая авантюра грозила обернуться большим кровопролитием и несчастьем для страны.

Болотников пытался овладеть Москвой в отсутствие самозванца. «Тушинский вор» явился к стенам столицы слишком поздно. Ни Болотникову, ни Лжедмитрию II не удалось прорвать мощные укрепления и войти в Москву. Посадское население не поддержало «воровских» казаков, и они проиграли дело. В 1611 году все переменилось. В руках бывших тушинцев оказались Белый и Земляной города, а также многочисленные столичные слободы. Фактически казаки контролировали подавляющую часть территории столицы, на которой проживала главная масса московского населения. Семибоярщина удержала за собой лишь Китай-город и Кремль, где находилось совсем мало населения. Объединение бывших тушинцев со столичной чернью создало взрывоопасную обстановку в стране, исключительно благоприятную для новых авантюр.

Патриотов тревожили интриги Заруцкого, но еще больше — настроения низов. Они сознавали, что народ скорее вновь даст увлечь себя мифом о «добром» русском царе, чем склонит голову перед царем-иноверцем Владиславом. Простой люд охотно верил тому, чему хотелось верить. Депутация, отправленная в Псков таборами, подтвердила невероятную новость — «добрый царь Дмитрий» жив. Несколько недель труп Лжедмитрия II лежал в калужской церкви с головой, отделенной от туловища. Ветераны видели это своими глазами. В свое время они смирились с тем, что стародубский «вор» Лжедмитрий II нисколько не походил на Лжедмитрия I, посаженного ими на трон в начале гражданской войны. И теперь бывшие тушинцы готовы были признать Матюшку, чтобы посадить своего предводителя царем в Москве.

Грамота послов, вызнавших «истинного Дмитрия» в Пскове, вызвала в ополчении бурю. Не в первый раз «добрый» государь спасся от злых бояр. События развивались под действием неудержимых стихийных сил. 2 марта 1612 года казачий круг, на котором присутствовало множество черных людей — москвичей, провозгласил «Дмитрия»-Матюшку царем всея Руси. Переворот застал Заруцкого и Трубецкого врасплох. Они предпочли подчиниться решению казацкого круга. Многие дворяне и воеводы бежали из полков, чтобы избежать присяги на имя нового самозванца.

Фортуна в последний раз улыбнулась Марине Мнишек. Ее двор в Коломне должен был стать царской резиденцией. Проклятый Гермогеном «паньин сын» был объявлен наследником короны. Главные земские воеводы «холопы Митка Трубецкой и Ивашко Заруцкий» тотчас после переворота били челом государыне Марине Юрьевне и государю царевичу всея Руси Ивану Дмитриевичу.