Гарри пустился бежать снова, и на этот раз ему хватило трёх минут, чтобы, едва не упав, вылететь на траву поля и промчаться к его центру.
Над изломанными, изуродованными падением телами близнецов мерцало алое, как свежая кровь, слово, оставленное Альбусом Дамблдором: «Виновен».
«Виновен».
Огонь взметнулся над полем, словно повинуясь отчаянному крику Гарри, и поглотил и альтарь, и того, кто был виновен; от жара лопались глаза и кожа - всё так же без боли; Гарри пытался дотронуться до тел, но не мог найти их за стеной огня, хотя они должны были быть совсем рядом, в метре-полутора, но сколько бы он ни искал, он не находил ничего, кроме новой боли - да. Огонь наконец-то начал причинять ему боль, и Гарри принимал её, смирялся с ней и открывал для неё своё тело; такое же виновное до последней клетки, как и он сам, весь, целиком.
- Фре-ед! Джо-о-ордж!..
- О Мерлин и Моргана… Северус, он сейчас просто вспыхнет! У человека не бывает такой температуры!
- Поппи, неужели Вы не помните, что мистер Поттер - извечное исключение из правил?
- Как Вы можете шутить?! Надо что-нибудь предпринять, срочно…
- Что, Поппи? Я истощён. Я не знаю, что можно сделать.
- То есть… у нас нет никакой надежды?..
- Сами посмотрите… Вот, видите? Если полить его холодной водой, она сразу же испаряется, как будто Поттер задумал превратиться в раскалённую сковородку. Да, да, я знаю, что шутки звучат неуместно, но… но мне больше нечего сказать. Он должен сам захотеть вернуться. Нам его не переупрямить.
- Он опять зовёт их… если бы эти двое были здесь сейчас, они бы вытащили его, я уверена…
- Как? Разве они были квалифицированными колдомедиками?
- Нет, Северус. Они просто любили его. Знаете, я однажды застала их троих за поцелуями прямо здесь, в больничном крыле… Гарри в то время попал ко мне с какой-то очередной травмой. И пусть даже они нарушали с десяток правил лазарета одновременно, да и просто это было достаточно шокирующе само по себе - видно было, что они любят друг друга.
- Одно время ходили слухи, что близнецы Уизли совратили Поттера…
- Северус, где были Ваши глаза всё то время, пока Вы учили этих сорванцов? Это была любовь… знаете, такая, какую воспевают в балладах.
- Любовь между мужчинами в балладах не воспевают.
- И очень зря. Слышите, он снова зовёт их?.. Что это, подушка дымится у него под щекой?
- Именно так. Поппи, как насчёт того, чтобы подумать и найти кого-нибудь, кто точно так же любил нашего национального героя - коль скоро колдомедицина здесь бессильна? В следующий раз мы можем не суметь потушить огонь…
- Кого-нибудь, кто любил бы его? Северус… Северус, они все умерли - и Седрик Диггори, и Блейз Забини, и близнецы Уизли - это, правда, все, о ком ходили слухи, и у Гарри могла быть и секретная личная жизнь... Но я не знаю, кто удержал бы его здесь.
- А как насчёт Поттера-младшего - бывшего Диггори? Если он так отреагировал на то, что Поттеру плохо, может, он любит его достаточно?
- Стоит попробовать… Знаете, Северус… Альбус всегда говорил, пока был жив, что самая великая сила в мире - это любовь. Мне кажется, он был прав…
- Я поверю в это, только если Поттер умудрится одолеть Тёмного лорда не Авадой или ещё чем-нибудь в этом роде, а бескорыстной любовью…
* * *
Бессмертие - вот что занимает его. Занимает постоянно, днём и ночью; он засыпает с этой мыслью, просыпается, он думает о нём, строча конспекты, листая книги, разрезая котлеты. Бессмертие.
Хоркруксы.
Он уже сумел отколоть от души один кусок и спрятать его в дневник; право же, это забавно - разговаривать с самим собой. Ещё более забавно было распознавать чары, которая его отколотая часть души пыталась наложить на собственного бывшего хозяина, чтобы завладеть его телом, подчинить его своей воле. С кем-то другим этот номер мог бы и пройти, но только не с тем, кто знал наизусть все приёмы для доверия и покорности, все трюки, вызывающие поклонение и желание. Хотя попадись этот старый дневник в руки кому-нибудь другому - и заключённая в бумагу и чернила часть души стала бы чересчур самостоятельной… стоит хранить эту книжицу потщательней, хотя если она потеряется - не стоит беспокоиться. Он ведь не ограничится одним-единственным хоркруксом, отнюдь.
Семь - волшебное число, число радуги; оно приносит удачу. Стоит внимательней относиться к магии чисел; он уверен, что она значит больше, чем многие думают. У Иисуса Христа было двенадцать апостолов, а сам он был тринадцатый; и чёртова дюжина ещё никогда никому не была на пользу.
«Что такое душа?» - спрашивает он себя и не находит ответа. Что за часть его поселилась в желтоватых гладких страницах? Он не чувствует никакой разницы - но отчего же порой ему мерещится, что под тёмной обложкой ритмично движется кровь, отчего тот-кто-теперь-живёт-в-дневнике так похож на него самого? Что такое душа, и есть ли от неё какой-нибудь толк, кроме того, что её можно раздробить и создать хоркруксы?
Все эти вопросы - риторические, умозрительные; он задаётся ими в свободное время, которого не так уж много. Как правило, этим размышлениям принадлежат быстрые неясные минуты перед сном, когда глаза его ещё открыты, но мысли уже начинают путаться; эти размышления быстро переходят в сны, чёрно-белые небогатые сюжетом сны. Иногда ему снится маленький мальчик со странным шрамом на лбу; мальчик ничего не делает в снах, просто стоит и смотрит на него расширенными от ужаса глазами, и кровь пульсирует в напряжённой жилке на виске точно так же, как под обложкой старого дневника.
Лицо этого мальчика кажется таким знакомым и таким необычным одновременно; проснувшись, он долго избавляется от навязчивого ощущения какой-то ошибки. Это странные сны, и хорошо, что они очень редки; он не любит таких ощущений.
Теперь он бессмертен - и не перекрывает ли одно это сотни ошибок, которые он мог сделать? Ошибается тот, кто ошибается последним; при наличии достаточного времени, чтобы исправить всё, что угодно, трудно оказаться последним.
Сегодня ему снова снился этот испуганный мальчик; и он просыпается разбитым, раздражённым, потому что мальчик начинал плакать: в огромных детских глазах накипали слёзы, пухлая, искусанная нижняя губа слегка подрагивала. Что такого страшного в нём, чтобы плакать при его виде? В конце концов, он красив; пусть это приносило ему беды в детстве, но в Хогвартсе подобное качество пригодилось. Влюбить кого-то в себя - кратчайший путь заполучить безответного раба. Слизеринцы не менее других падки на внимательный взгляд из-под длинных ресниц, бархатный голос и изящные жесты; пожалуй, даже более других, потому что привыкший ловить рыбак никогда не думает, что может попасться в такие же сети.