Читать интересную книгу Новая женщина в кинематографе переходных исторических периодов - Светлана Александровна Смагина

пока еще держит марку».

Если родители Игоря подвергли критике репертуарную политику Большого, то андеграундный художник Женя (Виктор Авилов), с которым Юлю знакомит Игорь, ставит перед девушкой краеугольный вопрос: а что в принципе достойно называться искусством в современной России? Юля честно говорит, что работы Жени ей не нравятся, потому что непонятны. Художник с высоты своего «опыта» объясняет ей, что в картине важен не смысл, а настроение, и вообще рисует он для себя, а не чтобы публике было понятно. «Для себя — это не искусство, а самодеятельность», — парирует Юля. На его вопрос, что же тогда есть искусство, она отвечает: десять процентов таланта, а девяносто — работы. Разумеется, то, что составляет суть балетной профессии, — адский ежедневный труд, через пот и боль, не вызывает особого энтузиазма в сознании современного «живописца». Он отмахивается от искусства через жертвенность артиста: «Вот уже проценты пошли, это уже не искусство, а плановое хозяйство. Понимаешь, это совдеповская идеология — искусство для кого-то, насильно осчастливить человечество. У меня, слава богу, нет мании величия. Нравится — хорошо, не нравится — это дела не меняет. Я был в Бразилии на карнавале, так там люди с утра до вечера танцуют, для себя. Вот это — искусство. А когда от звонка до звонка — это служба. Я неправ? Вот я получаю удовольствие от того, что я делаю. А ты?» Сначала Игорь с матрешками на уличных развалах, теперь бразильское шествие в разноцветных перьях как альтернатива балету — все это абсолютно в стиле карнавальной эстетики переворачивает, подменяет культурные ценности и обесценивает весь прошлый советский опыт, достижения которого маркируются как «мания величия». Снова русофобские идеи про «великодержавный шовинизм», на который Юле нечего ответить.

Задача балерины не делать громкие заявления, а самоотверженно пахать в репетиционном зале и радовать публику на вечернем спектакле, невзирая ни на что: «Игорь сказал... „Вы как призраки. Вас заперли в четырех зеркальных стенах, и вы думаете, что балет — это весь мир. Что человечество делится на тех, кто на сцене, и тех, кто в зале. Вас обманули? Сил нет, работаю по инерции. Сама не понимаю, что делаю и зачем». Да, балерина в этом фильме — заложница системы, собственной миссии и исторических обстоятельств. Вопрос только в том, а стоит ли эта мирская жизнь того, чтобы на нее променять балет? Где человеческие чувства подлинные — в этой постреволюционной круговерти или на сцене? Духовный стержень личности выковывается не из громких лозунгов, а из подвижничества и служения. Репетитор прерывает ее горестные мысли:

Стоп! Это не балет, а художественная гимнастика. Вспомните, Анна Павлова... [Девушки на сцене подсказывают: «Это не техника, это душа!»] Это древняя легенда. Вы — вилисы, невесты, не дожившие до свадьбы, вы умерли. Жизнь — где-то там, а вы лежите в тесных, сырых, гнилых гробах под землей. Земля давит на вас. В самую темную ночь вилисы встают из своих могил и убивают одиноких путников, убивают всех, беспощадно. Вы когда-нибудь думали о том, как они их убивают? [Девушки хихикают.] Догадливые. Это не месть! Вы хотите получить хоть жалкое подобие любви, которая осталась там, в той жизни. И вот ты, Жизель, встречаешь человека, который когда-то убил тебя. Понимаешь? И ради забавы отнял у тебя все — жизнь, честь, разум. Ты можешь убить его, и будешь права. А ты спасаешь его ради другой женщины, которую он полюбит. И за это вилисы растерзают тебя. Много ли есть женщин, способных на такую любовь? Понимаешь? Расскажи мне это. Но только без слов. Начали.

Этим монологом и определяется миссия, которая возлагается на балет и балерину в этом фильме, — хранить традиции вопреки всему.

Следующим испытанием для Юли становится поход на дискотеку в клуб, куда ее приводит Игорь. Любопытный артефакт времени: звездами в этом новомодном клубе становится команда байкеров во главе с Хирургом, которые задолго до своей «патриотической миссии» 2000-х в начале 1990-х создают вокруг себя атмосферу хулиганства, свободы и нонконформизма. Юле, как представителю одного из самых консервативных видов искусства, в этом окружении некомфортно: «Я вообще не понимаю, зачем ты меня водишь по всем этим притонам?» Игорь, воспитанный родителями-интеллигентами уже в антисоветской системе координат, лишен чуткости к внутреннему миру другого: «А куда идти? Ко мне ты не хочешь, к моим друзьям ты тоже не хочешь, танцевать ты не хочешь, пить ты не хочешь. Через час двадцать тебе обратно. Как с тобой общаться?» Разрыв между человеком искусства и интеллигентом (Игорь — студент журфака МГУ) оказывается как никогда огромным. Прежний восторг и пиетет перед балериной, олицетворяющей чуть ли не божественную гармонию, сменяет цинизм. «Девушка, почему не танцуете? Музыка наша не нравится?» — глумится над Юлей местный диджей (Алексей Серебряков). Он объявляет «минутку ретро», куда силой затаскивают Юлю с ее молчаливого согласия: «У нас в гостях балерина Императорского театра... урок рок-н-ролла нон-стоп 45 минут». Под бахвальство диджея: «Вот она, реальность нашего сумасшедшего времени!» — девушка выдерживает эту битву, побеждает и молча сходит с танцпола. Окровавленные пальцы ног, главный балетный инструмент, попорченный на утеху амбициям модной молодежи, становятся ценой, которую Юля заплатила, чтобы отстоять честь русского балета, доказать его жизнеспособность даже в стане субкультуры.

Никогда прежде балерине не приходилось оправдываться перед всем миром за свою сопричастность русскому балету. Вечером на танцполе, утром в танцклассе, и каждый раз не по своей воле. Педагог кричит на Юлю : «Азарова, примой себя почувствовала? Почему танцуешь в полноги? Ты понимаешь, что чужое место заняла?» А на отчаянное Юлино: «Я не виновата! Я не просила !» — отпускает группу на отдых, а Юлю оставляет в центре: «Она одна будет работать, она у нас солистка». И девушка отрабатывает балетные вариации с таким же отчаянным упорством, как накануне под рок-н-ролл в клубе. Снова весь груз ответственности за русский балет ложится на ее плечи — она выполняет прыжковые элементы, пока без сил не падает на пол. На что в ответ Наталья Сергеевна назначает дополнительные репетиции: «Вот когда ты станцуешь, как она [чье место героиня невольно заняла], тогда можешь сказать, что не виновата». Но когда Юля действительно станцует, она окончательно потеряет интерес к реальности, предпочтя ей «мир Жизели»: ни реформировать искусство, ни просвещать массы, ни пытаться войти в контакт с другим она больше не будет. Наталья: «Если хочешь чего-то добиться в жизни, ты должна научиться переступать через людей. Сначала через себя, потом через самых