После чистого морозного воздуха помещение оглушило меня одуряющей духотой, запахом немытых тел, гулом, песнями полураздетой девки с грязной головой, вонью протухшего лука, подгоревшего мяса и кислого эля, впитавшегося в доски пола.
В косяк был воткнут ржавый нож, самое примитивное средство для распознавания нечисти, если наложить на него наговор. Три длинных стола занимали все свободное пространство зала, и за ними теснилось множество людей. Они были одеты в платья благородных, куртки с гербами слуг, рясы монахов, плащи пилигримов, богатые шубы купцов и торговцев, камзолы странствующих наемников, дублеты солдат регулярных войск, туники ремесленников. Зима собрала под одной крышей множество совершенно разных людей, которых совершенно не смущали теснота, плечо и локоть соседа, а также его запах.
– Скотный двор! – презрительно сказал Проповедник. – Пойду поищу более приличное место.
– Интересно где?
– В церкви, Людвиг. В доме Божьем. Сейчас там никого не должно быть, кроме святых образов и мышей. Куда лучшее соседство, чем эта свиная конура. Увидимся завтра.
Старый пеликан отчалил, только его и видели. Однако в зале были и другие души. Женщина с обожженным лицом, словно в него ткнули поленом, и парень из купеческой свиты.
Трое типов характерной разбойной наружности резались в кости на самом краю ближайшего ко мне стола. Им хватило одного взгляда на меня, чтобы понять, что здесь ловить нечего, так что в игру меня не пригласили.
Судя по еде на столах, Великий пост здесь никого не смущал, и многие набивали желудки, несмотря на прошедшую Пепельную среду[53] и не дожидаясь конца марта. Лишь монахи, сверкая бритыми тонзурами, и странствующие пилигримы – заросшие бородами, в драной от долгого пути одежде – налегали на альбаландскую сельдь да карпов и линей.
– Будете есть? – спросил у меня хозяин.
– Карпа, в чесноке, без всякой квашеной капусты, – подумав, сказал я, решив, что рыбой здесь отравиться будет сложно. – Хлеб, мягкий сыр, зеленый лук есть?
– Угу.
– И молока.
– Молока?! – удивился он. – Молока нет, только эль.
– Вино найдешь? Есть бутылки, которые закрыты не в этой коммуне?
– Пара нарарских припасена, если угодно господину. Один чергийский грош за бутылку.
Я посмотрел на него так, что он вздохнул и понизил цену:
– Четверть чергийского гроша, а еда будет бесплатной. К вину.
– Две бутылки, – сказал я, увидев вошедшего в зал. – И удвой порции. А еще позаботься о кровати для моего друга.
Дождавшись утвердительного ответа, я пошел навстречу человеку, который стряхивал с бобрового воротника куртки снег.
– Здравствуй, Иосиф, – поприветствовал я его.
Черноглазый старик с легкой рыжиной в щетине, посмотрел на меня и улыбнулся:
– Людвиг, сколько лет… Ты совсем не изменился, если бы не твоя борода. – Голос у него был резкий и неприятный, словно наждак.
Мы пожали друг другу руки.
– Это Герхард, – представил страж жмущегося к его ногам курносого мальчишку.
Тот неуверенно кивнул мне и моргнул покрасневшими глазами с пушистыми ресницами. Было видно, как он устал и как расстроен.
– Здравствуй, – улыбнулся я ему. – Хочешь есть?
– Да, – неуверенно ответил ребенок.
– Идемте, я уже позаботился о ночлеге и ужине.
Мы прошли через весь зал, и я поймал на себе взгляд человека, на голове которого красовался модный алый шаперон с декоративным петушиным гребнем. Несколько упитанный незнакомец был хорошо, я бы сказал, даже богато одет, у него имелась шпага и, как видно, тугой кошель. Поймав мой взгляд, он отвернулся и уткнулся в свой бокал с вином.
Мои инстинкты молчали, так что я лишь мысленно пожал плечами. Его я видел впервые, и от человека не веяло угрозой.
Комната хозяина постоялого двора не отличалась простором, но оказалась вполне уютна, с большой кроватью, и служанка как раз расстилала на полу матрас, сооружая дополнительную лежанку. Одна из стен помещения являлась стенкой печки, так что здесь было натоплено так, что я сразу же приоткрыл форточку.
– В тесноте, да не в обиде, – пробормотал Иосиф, расстегивая куртку. – Ну и жарища. Герхард, не стой столбом.
Мальчик снял овчинный тулуп, аккуратно сложил его, пристроил на полке и осторожно сел на краешек стула. Я стал расшнуровывать ботинки.
– Я слышал про Пауля. – Иосиф подошел к окну, заложив руки за спину. – Ты тогда с ним охотился?
Пауль был когда-то ближайшим другом стража, но лет пятнадцать назад между ними пробежала черная кошка, и с тех пор они не общались. Так что я несколько удивился вопросу, но ответил так же небрежно, как и он спросил:
– Да, в Солезино. Душа оказалась слишком сильной и хитрой.
– Жаль. Пауль, несмотря на всю свою любовь к власти, был хорошим стражем. Извини, если обижу, но мне кажется, магистром он стал бы куда лучшим, чем Гертруда.
– Мне не на что обижаться.
– Ну и славно. Откуда едешь?
– Застрял из-за снегопадов в Лезерберге, а так был во Фрингбоу. А ты?
– Из При. Везу мальчика в Арденау. У него яркий дар, было бы жалко потерять такой потенциал.
Герхард неуверенно улыбнулся. Мальчишка был порядком напуган, и я его понимал. Сам был таким, когда меня нашел Иосиф.
В дверь стукнули, принесли на двух подносах еду, вино и, о чудо – они все-таки расщедрились на стакан молока.
– Садись за стол, парень. – Я взял дело в свои руки.
Иосиф за всю свою жизнь так и не понял, что слишком строг с новичками, отчего им, и так оторванным от своих семей, становится еще более одиноко.
Я поставил перед мальчишкой молоко и пододвинул тарелку с зажаристой жирной рыбиной.
– Вы тоже страж? – спросил он у меня.
– Конечно.
– Я нашел его, как и тебя, мальчик. – Иосиф, продолжая стоять возле окна, набивал трубку едким табаком. – Он стал хорошим стражем, одним из лучших. Возможно, ты тоже когда-нибудь будешь таким, как он.
Старик редко сподоблялся на лестный отзыв о своих братьях, так что я оценил его слова.
– А много злых душ вы уничтожили? – спросил Герхард, запихивая в рот хлеб.
– Вполне достаточно, – ответил я. – А ты уже видел их?
– Одну. – Мальчик нахмурился, и было понятно, что это воспоминание ему слишком неприятно, но почти тут же его лицо разгладилось. – Господин Иосиф плеснул на нее невидимым огнем и убил кинжалом. Было здорово и… страшно.
К середине ужина он уже разговорился, перестав чувствовать себя чужаком, а затем, когда тарелка опустела наполовину, его энтузиазм затих, и мальчишка стал клевать носом, а пока мы со стражем негромко беседовали, вовсе заснул.
Старик легко и неожиданно нежно поднял ребенка на руки, отнес на кровать, укрыл его одеялами, затем вернулся ко мне и сказал:
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});