Публикуется письмо от 15 августа 1955 года Нине Та-бидзе. К нему – комментарии. В п. 6 комментариев следует текст (мелким шрифтом, естественно, как все нормальные комментарии: «Получив от жены известие о том, как их принимали в Тбилиси, Пастернак 7 сент. 1955 года писал Н. Табидзе: „Спасибо Вам за ту бездну душевного тепла, которую Вы уделили Зине и Лене, и особенно за все, что Вы…“» (ПАСТЕРНАК Б.Л. Полн. собр. соч. Т. 10. Стр. 95), – и так далее весь (или не весь, этого не узнать) текст письма. За какую провинность оно не было опубликовано в основном корпусе книги, через три страницы, в соответствии со своей датой, а приведено в примечаниях – известно только, как выражался Леонид Осипович Пастернак, Аллаху. Письмо интересное, не проходное: «…о Леничке <> Двадцать пять лет живет и продолжается эта цельная, на части неразделимая повесть, вся захватывающая, вся из ОДНОГО звука, временами страшная, горькая, временами до божественности проясненная, небывалая, и эта повесть – моя жизнь, и моя тайная, глухая борьба, и бедная моя Зиночка и Леня жертвы моей судьбы и всего моего склада, и ближайшие доли этой повести…» (Там же. Т. 10. Стр. 95). Но места ему в книге не нашлось. А ведь как заявлена цель опубликования переписки? «Переписка в целом включает в себя письма, имеющие назначение простой передачи бытовых сведений или отчета о последовательности жизненных событий и фактов, или письма, написанные в жанре дружеского общения – ох как развил Пастернак этот ЖАНР! – письма-размышления или наблюдения» (Там же. Т. 7. Стр. 7). Ни под одно определение письмо к Табидзе, выходит, не подошло. За что из собрания сочинений, которое декларировало желание опубликовать все, что на сегодняшний день известно из написанного рукой Б. Пастернака, письма безжалостно исключаются – а за что всего лишь публикуются в примечаниях мелким шрифтом?
Писем Пастернака, не включенных составителем в «ПОЛНОЕ собрание сочинений», очень много, кажется, до трети от опубликованных. Чуть ли не к каждому письму – «примечание», и составитель перепечатывает в него понравившийся лично ему отрывок из неопубликованного письма: Ариадне Эфрон, Анастасии Цветаевой, Нине Табидзе, Крученых – все не проходные корреспонденты, не записка молочнику, сколько творогу приготовить.
На звездном небе русской литературы происходит аномальное явление – вмешательство смертных в дела богов, за смертными – адвокаты и авторское и наследственное право, Бог – бесправен.
Началось все с других книг, самая яркая – «Существованья ткань сквозная».
Проблема монолитна, как всякая невыдуманная трагедия. И как сын (сын ведь может вспоминать отца и хотеть кому-нибудь, кто готов слушать, рассказать о нем, что помнит), и как человек, что-то имеющий в руках (права на литературное наследство не украл – нотариусы преподнесли при свете дня). Это белая сторона, физиологическая, женская, инь. А есть и другая. Черная, мужская. Отвлеченная, умственная и духовная – ян – сторона читателей. Им нет дела до метрик и прав на проживание на определенной жилплощади согласно родственным отношениям. На совершенно публичное и общедоступное поле вынесли каравай личной жизни Бориса Пастернака, многотомный роман с работой, женщинами и детьми. Купив книгу в магазине, получив кассовый чек, каждый имеет право составить о прочитанном свое собственное мнение, не совпадающее с авторским. И то, что автор – почтенный человек, вроде бы все это не должно накладывать на читателя никаких дополнительных обязательств, так же как, купив селедку, мы не обязаны использовать ее каким-то определенным образом, а совершенно вольны в распоряжении ее дальнейшей, по вынесении из магазина, судьбой.
Личная жизнь Пастернака представлена без, казалось, приличной случаю деликатности. Парадоксально, но авторскому коллективу хочется сделать замечание о неуместности обнародования семейных щекотливых обстоятельств, когда живы непосредственные участники событий. Защищать их от них же самих.
Обычно в литературе это считается признаком дурного тона – зачем вдаваться в реальные подробности жизненных обстоятельств автора? Дело читателя и исследователя – только текст, что бы его ни вызвало к жизни. Последуем этому безупречному совету и мы: какое нам дело до того, кем являлся Борису Пастернаку Е.Б. Пастернак, и приходилась ли ему кем-то Е.В. Пастернак? Перед нами – тексты: переписка, например, Б. Пастернака с первой женой и комментарии к этим письмам. Текст, правда, не академический: провокативный, с вызовом. Бориса нашего Пастернака автор называет то «папочкой», то «Борисиком», то «папой Борей». Автор вышедшей после всех сыновних публикаций солидной биографии поэта вызова не принимает, «папочку» автору прощает, принимает его слова за чистую монету, верит, как в буквальном смысле первой инстанции. Задачу составителя: все представить так, что Пастернак первую жену свою очень любил, что была она сама чуть ли не великим человеком, справедливым в своих претензиях к мужу считать ее ровней, никогда не оставленной, единственной и истинной вдовой, – великодушно не заметил, читал внимательно письма, верил комментариям.
Азарт составителя понятен: задача на уровне Семейной Идеи может кристаллизовать, наполнять смыслом и энергией жизнь, жалко только, что интересы Пастернака и его почитателей (что касается последних – достижимые: дать максимальную массу внятно изложенных фактов: что касается первого, Пастернака, с его «дайте мне проявиться», то адресовался он скорее всего не к гению сына) здесь второстепенны. Впрочем, по большому счету дела Е.Б. Пастернака могут быть мельче Борисовых, Пастернака же (и оба они быть Пастернаками никого не просили – сами ими стали, родились такими), а вот жизни их, страсти – равноценны. Потому что никто не изобрел ничего нового. Всех впускают в жизнь с пустыми руками и ничего не положат под конец. Ничего и набрать никакими трудами не удастся.
«Приехав к папе в следующее воскресенье, уже после публикации второго Бориного письма… »
Существованья ткань сквозная. Борис Пастернак.
Переписка… Стр. 541.
По тексту вроде бы выходит, что «папа» и «Боря» – не одно и то же лицо? Дети приехали к папе, а в это время какой-то Боря уже написал свое второе письмо… Если бы дети приехали к папе после публикации второго ЕГО письма, это было бы другое дело, но этим детям надо как можно чаще повторять, что Пастернак для них – «Боря». Если же называть его просто Борей, не чередуя с «папой», то вне контекста кто-нибудь может подумать, что этот «Боря», к которому, например, они приехали, – это просто какой-то приятель молодых Пастернаков, ровесник их, просто Боря (хотя в их возрасте, за тридцать, уже и собственных друзей перед посторонними – читателями – можно называть по имени-отчеству). Но про Пастернака в самых широчайших кругах распространяется, что он – «папочка», «Боря». Даже в детском саду дети воспитательницы знают, что маму домашним именем звать нельзя.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});