Ее письма юному поэту вряд ли отличались сентиментальностью. Вера советовала Дмитрию незамедлительно обзавестись существующими переводами, «которые тебе потребуются для справки, а не для плагиата». Говорила, что он может рассчитывать — причем безвозмездно — на всяческую ее помощь в обращении с трудными и устаревшими оборотами. Ему необходимо тратить на каждую страницу часа полтора своего времени и продвигаться со скоростью три-четыре страницы в день. Работать следует каждый день и без всякого отдыха. «Работа эта очень увлекательная, но она также требует большой точности, и, главное, выполнять ее надо с предельным упорством, поскольку сроки будут жесткие», — советовала мать. Кроме того, Вера призывала сына, пока контракт не подписан, подойти к делу со всей ответственностью. Чувствует ли себя Дмитрий готовым к осуществлению этого задания? Если да, то за этим, Вера не сомневалась, последует более перспективное предложение. «Мне нужен быстрый ответ письмом», — заключала она, давая понять, что первый аванс Дмитрия не следует тратить на междугородные переговоры. Строгость Вериного тона можно объяснить тем, что ей несколько дней тому назад пришлось писать письмо в защиту новоиспеченного переводчика. Секретарь приемной комиссии юридического факультета Гарварда интересовалась, когда на факультет от Дмитрия поступит первый взнос. Объяснять, что Дмитрий собирается посвятить этот год музыкальному образованию и таким образом хотел бы получить отсрочку от учебы на юридическом факультете, выпало матери, которая извинялась за молчание сына. В то лето она особенно беспокоилась за его будущее; кроме того, была озабочена тем, что в практических вопросах он, увы, оказался не на высоте; вспоминала, насколько самостоятельней была сама в его возрасте. Беркмен понимала, как труден для Набоковых вопрос о выборе сыном жизненного пути, но все-таки признала, что они пришли к оптимальному решению. «Если уж он так хочет использовать свой шанс, по-моему, ему нельзя в этом отказывать!» — успокаивала она мать будущего баса.
Работа над Лермонтовым производилась в следующем году в тесном сплетении местоимений. Вера билась над контрактом. Часть лета она посвятила этому созданному в 1839 году первому значительному роману на русском языке, в котором можно заметить зачатки стиля Толстого. Через год, когда перевод близился к завершению, Набоков записал: «Дмитрий помогал Вере и мне, причем весьма успешно, с переводом Лермонтова». Через месяц он уведомил Левина: «Я закончил (с успешной помощью Дмитрия) книгу Лермонтова и послал ее в „Даблдей“». Вера в свою очередь характеризует эту работу так: «В прошлом году Дмитрий начал перевод для „Даблдей“, а этим летом в Юте В. закончил его. Я тоже принимала участие». Столь скромной она бывала не всегда. В конце июня 1956 года Вера с облегчением писала Елене Левин, демонстрируя поразительную игру пересекающихся местоимений: «Мы только что закончили большую работу (перевод), отнявшую у меня все время, и наконец у меня появилось время для себя». Она предельно ясно выразилась насчет разделения труда между ею и Дмитрием, которого с самого начала предупредила: чем реже будет теребить отца, тем успешней он справится с работой. Еще в начале июня мать обрушилась на сына: «Вместо того чтобы хорошенько отдохнуть, мы с отцом все время трудимся над „Героем“, и нам еще предстоит пахать до самого конца отпуска. Разве это справедливо?» Осенью 1957 года Владимир был слишком занят и не мог критически просмотреть сделанный Верой черновой экземпляр. Много позже Дмитрий утверждал, что окончательное редактирование перевода Лермонтова делали родители, хотя в изданном переводе эта роль отводится отцу с сыном. В конце 1955 года Набоков жаловался, что приходится делать три работы, «каждой из которых вполне хватило бы на одного человека». Это так — хотя Набоков забыл добавить к «Онегину», «Пнину» и Лермонтову свое преподавание, — однако группа поддержки у него оказалась высококлассная.
За месяц до того, как в Париже была опубликована «Лолита», Уилсон навестил Набоковых в Итаке. Такими жизнерадостными он не видел их никогда; позднее Уилсон высказывал предположение, что трудности, сопряженные с публикацией «Лолиты», оказали на Владимира стимулирующее воздействие. Супруги произвели на него впечатление вполне преуспевающих, хотя он не слишком одобрял их чрезмерную погруженность в дела и успехи Дмитрия; со смесью гордости и страха Владимир разглагольствовал по поводу сексуальных пристрастий молодого поколения. Этот визит оказался благоприятней, чем Набоковы могли предполагать. Впоследствии Уилсон не без удовольствия признавался их общему другу, что, будучи совершенно отторгнут от Набоковых «Лолитой», он был рад случаю еще раз убедиться, насколько симпатичен ему ее автор. Потрясенный Вериной поглощенностью мужем, Уилсон был с ней, как и раньше, любезен. При всем восторге перед трепетностью отношений между супругами Набоковыми, он не смог скрыть сарказма, услышав, что Вера помогает мужу принимать экзамены. Потом они с Верой сцепились по поводу толкования французского слова, соответствующего английскому «fastidious», пришедшемуся как нельзя более кстати. Вера считала, что это означает «неуступчивый», между тем Уилсон утверждал — почти месяц после этого происходил обмен словарными цитатами, — что это значит «надоедливый». (Владимир соглашался с женой.) В конце концов неуступчивая Вера признала себя пораженной весьма неохотно, но впоследствии, комментируя этот спор, отметила в рукописи биографии: «Я ошибалась».
Прямо перед тем, как снова кануть за пишущую машинку, Вера выдала еще одну неяркую вспышку самоутверждения. Возможно, потому, что писала женщине печатавшейся, к тому же с богатым опытом преподавания, Вера заканчивает письмо к Беркмен такими словами:
«Единственное, что могу сообщить о себе, — это что ненавижу влажную жару, что у нас в квартире ужасно жарко в жаркую погоду (в августе собираемся купить дом) и что, хотя я не делаю ничего важного для себя, меня постоянно загружают работой мои мужчины, а в данный момент Владимир особенно (всеми своими письмами и массой иной бумажной работы)».
То было длинное письмо, начинавшееся рассказом об окончании Дмитрием университета, послание, из которого она себя вначале как бы изъяла. Это не первый случай, когда Вера устранялась от событий, происходивших в доме, но здесь впервые улавливается намек на некий личный подвиг. Слова «ничего важного для себя» весьма красноречивы и содержат элемент горечи. В них очевидна недосказанность. Многие дни Вера без устали печатала «Пнина», вплоть до переезда в маленький домик, который она подыскала на время осеннего семестра. Первую неделю она жила на Хэншо-роуд в одиночестве, поскольку Владимир оказался в больнице с тяжелым прострелом, и это несчастье воплотилось в главе под названием «Пнин в больнице».
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});