Я плакала и не могла остановиться.
– Хевен, дорогая, ты должна рассказать мне! Я хотел улизнуть с вечеринки пораньше, но Китти вцепилась в меня как репей и не отпускала. Она все время говорила, что ты себя плохо чувствуешь. А почему ты лежишь на полу? Где ты была в течение вечеринки? – Он нежно перевернул меня и ласково посмотрел мне в лицо – бледное и опухшее, потом глаза его остановились на моем разорванном платье, чулках со множеством побежавших петель. На его лице вспыхнул такой гнев, что меня это напугало. – О, Боже! – воскликнул Кэл, сжимая кулаки. – Я так и знал! Она опять тебя избила, а я не спас тебя от нее! Так вот почему она так держалась за меня весь вечер! Расскажи мне, что случилось, – настойчиво попросил он, протягивая ко мне руки, чтобы приподнять меня.
– Уходи, – сквозь слезы попросила я. – Оставь меня одну. Мне лучше. Мне правда уже не больно…
Я пыталась найти верные слова, чтобы успокоить его волнение и утешить себя в беде, которую на этот раз накликала сама. Может, я действительно была этой грязной деревенщиной и заслуживала всех несчастий, что мне причинила Китти? Я виновата. Отец меня невзлюбил, а раз уж собственный отец не любит, то кто ж тебя еще полюбит? – Никто. Пропащая я, совсем одинокая. Ну кому я нужна? И кто это будет любить меня?
– Нет, никуда я не уйду, – произнес Кэл.
Он легко коснулся моих волос, а губами нежно водил по моему избитому, опухшему лицу. Он что, думал, что только так можно остановить мои рыдания? Он что, считал, что его нежные поцелуи могут снять боль? Немножко действительно полегчало.
– Тебе очень больно? – спросил Кэл жалостливым тоном, и видно было, как он переживает и как любит.
Кончиками пальцев он едва прикоснулся к раздувшемуся глазу.
– Ты такая красивая в моих руках, под лунным светом. Ты сейчас выглядишь наполовину ребенком, наполовину женщиной, но такой юной и такой незащищенной.
– Кэл… Ты все еще любишь ее?
– Кого?
– Китти.
Кэл несколько опешил от вопроса.
– Китти? Да не хочу я говорить о Китти. Хочу говорить о тебе. И о себе.
– А где Китти?
– Ее подружки, – сообщил Кэл издевательским тоном, – решили преподнести Китти особый подарок. – Он остановился и насмешливо улыбнулся. – И все пошли смотреть мужской стриптиз. А меня оставили здесь, посидеть с тобой.
– Будто я ребенок.
Я смотрела на него сквозь слезы. Улыбка у него стала более натянутой и даже несколько насмешливой.
– Мне, пожалуй, действительно следовало бы быть там, где я сейчас, – с тобой, чем в любом другом месте мира. Сегодня, когда все эти гости пили и ели, смеялись дурацким шуткам, я кое-что понял впервые в жизни. Я почувствовал себя одиноким, потому что не было тебя. – Голос Кэла зазвучал проникновеннее. – Я, правда, не хотел, чтобы ты появлялась в этом доме, но ты вошла в дом и в мою жизнь. Я не хотел брать на себя роль отца, хотя Китти считала, что хочет быть матерью и что мы оба должны стать родителями. Но теперь я все время так боюсь, что Китти что-нибудь с тобой сделает. И стараюсь быть здесь как можно больше. И, однако, я не сумел спасти тебя ни от чего. Расскажи мне, что она сделала с тобой сегодня?
Я могла, конечно, рассказать ему. Мне хотелось, чтобы он возненавидел ее. Но я испугалась. Не только Китти, но и его, взрослого мужчину, который в эту минуту охвачен страстью к семнадцатилетнему подростку. Я покоилась на его руках, безжизненная и физически разбитая, слушая громкие удары его сердца.
– Хевен, она надавала тебе пощечин, да? Она увидела, что ты надела новое и дорогое платье и попыталась сорвать его, так? – спросил он голосом, дрожащим от возбуждения.
На фоне всего я не заметила, как он положил мою руку к себе на сердце. Чувствуя ладонью размеренные удары его сердца, я как бы сделалась частью Кэла. Мне захотелось поговорить с ним, сказать ему, что я – почти дочь ему и он не должен смотреть на меня иначе. Однако на меня никто раньше не смотрел с любовью – с любовью, в которой я так нуждалась все время. Почему же меня это пугает в нем?
Мне становилось приятно с ним, но в то же время он и пугал меня, было и хорошо, и появлялось чувство вины. Я была перед Кэлом в таком долгу, может, слишком большом, и потому не знала, как мне быть. Странный блеск зажегся в его глазах, словно я нечаянно нажала на какую-то кнопку. Может быть, потому, что я так послушно лежала в его объятиях. К моему большому удивлению, его губы проложили себе дорогу и стали с наслаждением гулять по моей шее. Я поежилась и хотела остановить его, но побоялась, что он разлюбит меня и, если я сейчас оттолкну его, меня некому будет защитить от Китти, некому будет интересоваться, что у меня и как. И я не остановила Кэла.
Из области слез я перенеслась в неведомую мне область, где я лежала, словно попав в ловушку, и не знала, что мне делать и даже что мне чувствовать… Плохо это или хорошо – ласковое прикосновение его губ к моим, нежные касания, будто он боится напугать меня грубостью? И тут я увидела его лицо.
В глазах у него стояли слезы!
– Как жаль, что ты – красивый ребенок. Я так хотел бы, чтобы ты была постарше.
Слезы, блестевшие в его глазах, наполнили мое сердце жалостью к нему. Он попал в такую же ловушку, как и я, был по уши в долгах перед Китти. Куда ему уходить, когда он столько лет отдал здесь ремонту электроники? Как я могла оттолкнуть его или ударить по лицу, когда, кроме него, я не видела добра ни от одного мужчины. Это он спас меня от жизни куда более тяжелой, чем в этом Кэндлуике.
И все же я прошептала «не надо», но это не остановило его и не помешало целовать меня всю и гладить. Я мелко задрожала, мне показалось, что Бог смотрит на меня с высоты и осуждает на вечный ад, как об этом говорил преподобный Вайс. И Китти каждый день мне говорила, что я наверняка угожу туда. Мне было удивительно чувствовать, как он прячет лицо у меня на груди, а слезы горячим потоком льются у него из глаз и он всхлипывает в моих руках.
Что я такого сделала, чтобы заслужить все это? Меня охватило чувство вины и стыда. Может быть, я действительно грешна от рождения, как вечно мне внушает Китти? Как я навлекла такое на себя?
Мне захотелось еще сильнее расплакаться и рассказать ему все, что сделала мне Китти, что сожгла материнскую куклу. А вдруг он подумает, что это так тривиально – сжечь куклу и нечего печалиться по этому поводу? Да и что такое несколько ударов, если я сносила и побольше?
«Спасите меня, спасите, – хотелось мне закричать. – Пожалуйста, не делайте со мной ничего такого, что лишило бы меня собственной гордости, пожалуйста, пожалуйста!» Но мое тело предавало меня, ему было хорошо от того, что Кэл делал с ним. Ему было хорошо, что его держат в объятиях, прижимают к себе, ласкают. Мне было то сладко, то в следующий миг я вспоминала о греховности. Всю свою жизнь я мечтала, чтобы меня коснулась ласковая, любящая рука. Всю жизнь мечтала об отце, который любил бы меня.