Подобная достоверность не могла возникнуть на пустом месте. Она взросла на исключительном природном даровании Ираклия Андроникова, упрочилась его многолетним опытом прилежного посещения концертов, оперных и балетных постановок.
К тому же Андроников был неистовым филофонистом. В его домашней фонотеке, подобранной любовно и с подлинным знанием дела, признанные шедевры соседствовали с произведениями редко исполнявшимися, громкие композиторские имена – с именами, известными в те годы, пожалуй, только специалистам. Многие сочинения были представлены в альтернативных трактовках крупнейших исполнителей.
Коллекция пластинок дополнялась содержимым специального книжного шкафа, получившего в семье прозвание «музыкального». В нём хранились разнообразные издания по музыке, буклеты и программки концертов. Последних было немало. Достаточно хотя бы упомянуть, что во время дебютных московских гастролей знаменитой оперной труппы «Ла Скала» в 1964 году Ираклий Луарсабович не пропустил ни одного спектакля. И таких примеров множество…
…Музыка в судьбе и творчестве И. Л. Андроникова. Исчерпать эту тему вряд ли возможно. Но имеет смысл пока остановиться и резюмировать сказанное напутственными словами, как и всегда у Андроникова, простыми и ёмкими: «Если любишь музыку, то люби!»
2014Автор выражает глубокую признательность Е. И. Андрониковой, чьи воспоминания об отце повлияли на замысел этой статьи.
ЛЕВ ЛЕВИН. Ленинградец Андроников
Недавно мне опять повезло – я провел целый вечер в обществе Ираклия Луарсабовича Андроникова. Это было в Москве в середине июня. Андроников только что совершил две поездки – в Михайловское, где состоялся традиционный праздник поэзии, а оттуда в Псков, Ленинград, Пушкин; затем – в Тбилиси, где был большой вечер, посвященный Тициану Табидзе. Из Тбилиси он прилетел только утром, был полон свежих впечатлений и много рассказывал.
Я не первый раз наблюдал Андроникова в домашней обстановке и, конечно, знал, что и на этот раз не обойдется без столь хорошо знакомой нам и всегда столь желанной андрониковской «классики» – без рассказов о А. Толстом, С. Маршаке, А. Фадееве, А. Остужеве, В. Шкловском.
Но среди знаменитых устных рассказов Андроникова есть один цикл, представляющий, как мне кажется, особое значение и для его автора, и для нас, слушателей, в особенности для слушателей – ленинградцев старшего поколения.
Я имею в виду цикл рассказов об Иване Ивановиче Соллертинском.
В первый послевоенный год, еще будучи армейским офицером, я оказался в Новосибирске, где незадолго до того на сорок втором году жизни скончался Соллертинский и где о нем вспоминали с восхищением и любовью. Как и все старые ленинградцы, я отлично помню неповторимую ораторскую манеру Соллертинского, его своеобразный облик универсального знатока всех девяти муз искусства.
Впрочем, может быть, мне только кажется, что я помню самого Соллертинского? Может быть, перед моими глазами просто-напросто стоит Андроников, с такой поразительной силой воссоздающий образ своего покойного друга?..
В книгу Ираклия Андроникова «Я хочу рассказать вам…» вошло блестяще написанное «Слово о Соллертинском»: «Между пюпитрами торопливо пробирается к дирижерскому пульту высокий молодой человек, не очень молодой с виду. Голова слегка откинута назад и словно втянута в плечи, движения несколько угловаты. Поднявшись на дирижерскую подставку, он обращается к залу – лицо без красок, с крупными чертами, пухлые губы, маленькие глаза. Но в них все дело, в серо-зеленых, глубоких, пронзительно-умных глазах, полных огня и мысли, в их быстром и чрезвычайно влиятельном взгляде. Голос ломкий, эмоциональная речь тороплива, ускорена. Но великолепная, утрированно-четкая дикция позволяет слышать в огромном концертном зале каждое слово».
Цитировать эти строки – истинное наслаждение!
Прежде всего они с необыкновенной точностью воспроизводят облик Ивана Ивановича. Но это еще не все. Как они написаны! Чего стоит только влиятельный взгляд Соллертинского! Как точно сказано о его утрированно-четкой дикции! Кстати, именно эту утрированную четкость с удивительной похожестью воссоздает Андроников в своих устных рассказах о Соллертинском.
Посвященное Д. Шостаковичу «Слово о Соллертинском» написано как бы одним взмахом, на одном дыхании. Так можно написать только о человеке, который сыграл в твоей жизни совершенно особую роль, был твоим другом и остался в твоей памяти навсегда.
Каждый из образов Ираклия Андроникова необыкновенно близок и дорог автору. Таковы, например, бесконечно обаятельные образы А. Толстого и В. Качалова, возникшие еще в довоенные годы.
Таков поистине незабываемый образ генерала Чанчибадзе, появившийся в годы войны, которые Ираклий Луарсабович провел на Калининском, Южном и Закавказском фронтах, претерпевая все тяготы походной жизни и в то же время не уставая копить наблюдения для новых рассказов.
Повторяю, каждый образ, созданный Андрониковым, дорог ему и близок, но есть, мне кажется, все основания утверждать, что одним из самых близких из них был и всегда будет образ Ивана Ивановича Соллертинского. Он непременно возникает при каждой встрече с Андрониковым. Возник он и в тот июньский вечер, с которого я начал эти заметки.
Как это случилось – трудно сказать.
Только что Ираклий Луарсабович рассказывал о поездке в Михайловское – о том, как колонна машин двигалась к Пушкинскому Заповеднику, как ее встретили на шоссе представители местных властей и как потом начался продолжавшийся несколько дней небывалый, подлинно всенародный праздник поэзии. Только что Андроников говорил о Тбилиси, о состоявшемся там прекрасном вечере Тициана, о проникновенном вступительном слове известного грузинского поэта Григола Абашидзе.
Все это только что говорилось, но вдруг неожиданно для собравшихся, а может быть, и для самого Андроникова, уже зазвучала торопливая и ускоренная эмоциональная речь Ивана Ивановича Соллертинского, предстала его великолепная, утрированно-четкая дикция… Андроников говорит о необыкновенной, феноменальной памяти Соллертинского и о тех испытаниях, которые Иван Иванович время от времени учинял своим друзьям.
– Иногда при встрече он был способен вместо приветствия задать какой-нибудь совершенно неожиданный вопрос. Очень любил проверять точность слов собеседника и безмерно торжествовал, когда удавалось уличить его в вольной или невольной лжи. Однажды он спросил меня – не был ли я тринадцать лет назад на одном из утренних концертов в Ленинградской филармонии. Я ответил, что был. Иван Иванович немедля спросил, что исполнялось на этом концерте. Я перечислил несколько произведений и одним из первых назвал увертюру к «Орестее» Танеева. «Правильно! – воскликнул Иван Иванович. – А скажи: в каком порядке эти произведения были исполнены?» – «В том, в каком я их только что перечислил». «Ты не был на этом концерте, – решительно заявил Соллертинский. – Признайся, что прилгнул. Увертюра к „Орестее” Танеева исполнялась не в начале концерта, а в самом конце. Дирижер Александр Васильевич Гаук забыл партитуру дома, а ключ от квартиры был у его супруги-балерины, а она танцевала в спектакле и находилась в это время на сцене. Поэтому, сыграв другие вещи, объявили антракт, а когда партитура была привезена, сыграли „Орестею”. Второе отделение продолжалось всего восемь минут. Если бы ты был на концерте, ты не мог бы об этом забыть. Я заявляю, что об этом концерте ты знаешь только из книги „Десять лет советской филармонии”».
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});