Читать интересную книгу Когда цветут камни - Иван Падерин

На крыльце послышались тяжелые шаги Фрола Максимовича. Он зачерпнул из кадки ковш воды, одним духом осушил его. Татьяна Васильевна настороженно прислушалась, как тяжело дышит муж, как шарит по стенке рукой, ища скобку, будто ослеп.

— Да что с тобой? — спросила она, когда Фрол Максимович перешагнул порог и остановился. Смертельно бледный, лицо каменное.

Много раз видела его Татьяна Васильевна в беде и в горе, видела она его и окровавленного, когда он выбрался из обвалившегося забоя, но такого, как сейчас, видит впервые. Будто вынули из него душу, а вместо души кипит в нем гнев, страшный и слепой. Вот-вот схватится за грудь своими огромными руками и разорвет ее.

— Горе, мать, большое горе.

У Татьяны Васильевны стянуло губы, горло захлестнул горячий жгут. Не губами, сердцем спросила:

— Похоронная?

— Хуже…

Фрол Максимович широкими шагами прошел в горницу, сорвал со стены портрет Василия, сжал его в кулаке, разорвал одним рывком и, подойдя к печке, бросил обрывки на угли затухающего огня.

— Сгори ты в пепел!

Затрепетали языки огня в печке. Вспыхнувшие комочки бумаги расправились, и сквозь огонь глянул на Татьяну Васильевну сыновий глаз под приподнятой бровью. Она сжалась, боясь шелохнуться.

Фрол Максимович неподвижно смотрел в пол.

Все разразилось, как ливень, как гроза. Сегодня на Громатуху приехал товарищ из района — член бюро райкома партии, — товарищ, которому Фрол Максимович доверял во всем, и он сказал ему, что Василий состоял на службе в армии Власова, был заброшен в полк Максима Корюкова с целью разведки и диверсий…

Фрол Максимович вспоминал… Он видел Василия в зыбке, в пеленках, потом учеником первого класса. Крепыш Максим везет его на санках в школу — тогда жили еще в Талановке, в трех километрах от Громатухи.

И другое… Ветер, буран. Ребята собираются на пионерский сбор. Максим стал на лыжи и ушел, а Василий долго зяб на ветру, ждал рудовозов, чтобы с ними доехать до школы, но рудовозы не взяли его, и он вернулся домой, пропустил сбор. А сбор был посвящен Павлику Морозову… Не там ли началось, не с этого ли выросло?..

А старик Третьяков? Каким ядом он отравил душу Василия, Фрол Максимович не знал, но теперь, когда это случилось, ему стало ясно, что потерял он сына еще до войны. Допустил недопустимое: в семье коммуниста вырос паразит. Да и некогда было в ту пору, когда рос Василий, думать о себе и своей семье. Время-то какое было! Боролись, выводили страну из нищенства, строили для своих детей хорошую жизнь в будущем, а как росли дети, к чему они готовились — об этом забывали или не находили времени для них. А зря, теперь искупай эту вину, отец, сердцем, если оно у тебя еще может перенести такое горе…

Огонь в печке погас, потускнели угли в загнетке. Татьяна Васильевна, скрестив руки, смотрела на мужа.

— За Василия позор нам на всю жизнь, — сказал Фрол Максимович. — А за Максима… — Фрол Максимович глянул на портрет старшего сына: — Радиограмма пришла от Михаила Ивановича Калинина. Поздравляет нас с тобой, Васильевна: полк Максима геройски штурмовал Берлин… Что б мы делали с тобой, мать, если бы не это?

Татьяна Васильевна не вскрикнула, не заплакала. Не видела она ничего и не слышала — всю ночь сидела перед открытой печкой. И вот уже начался рассвет.

Какая это была длинная ночь! Ночь незабываемого материнского горя, ночь больших материнских дум о детях…

Утром, вернувшись к завтраку, нет, не к завтраку, а проведать жену — матери-то больней! — Фрол Максимович увидел ее в сенцах со скребком в руках. Она собралась в разрез на промывку, почему-то повязав голову белой косынкой. Нет, это была не косынка. Это за одну ночь поседели ее гладко причесанные волосы.

ЭПИЛОГ

Осень 1945 года. Раннее утро. Над крышами домов станционного поселка столбились дымки: на востоке тоже кончилась война, и люди не гасили огонь в печках, чтобы встретить фронтовиков теплом и готовыми обедами. Ждали мужей, братьев, сыновей.

«Ждут, но дождутся не все». — Подумав так, Варя взглянула на клумбу перед окном пассажирского зала; прошлой зимой здесь в луче света, словно букет цветов, играл всеми цветами радуги клубок проволоки с болтами и шайбами. То была злая шутка мороза.

Сейчас цветы на клумбе блестели крапинками утренней росы и радовали глаз.

Варя счастлива: Леня рядом с нею. Но ей грустно: сколько девушек никогда не дождутся своих любимых!

— Какая красивая астра!

— Где? — спросил Леня.

— Вон в самой середине клумбы, высокая, с розовыми лепестками. Погоди, куда ты? Ведь люди смотрят…

— Ничего, одну можно.

Никто не остановил Леню; он сорвал астру и подал ее Варе. Люди исподтишка, чтобы не помешать, поглядывали на них. Варя чувствовала, что они с жалостью смотрят на Леню, на пустой рукав, продернутый под ремень. Что думают люди? Вот девушка дождалась своего суженого с войны, а он калека, без руки. Будет ли любить его девушка, не бросит ли?

Варя взяла астру, обняла Лену за шею и, не стесняясь, на глазах у всех поцеловала в губы.

Они вместе приехали на вокзал встречать московский поезд. Вчера, возвращаясь на Громатуху из краевого центра, они зашли к радисту перевалочной базы «Золотопродснаба». Радист сказал, что была радиограмма в громатухинский партком на имя Фрола Максимовича от генерала Бугрина: едет Максим Корюков!

Фрол Максимович и Татьяна Васильевна сейчас где-то на полпути, выбираются из тайги, опаздывают. Варя и Леня не стали их ждать, выпросили у начальника базы машину — и вот уже на вокзале.

Скрипя тормозами и звякая тарелками буферов, у перрона остановился поезд. Из вагона стали выходить пассажиры. Варя и Леня подбежали к четвертому вагону. В тамбуре поблескивали козырьки фуражек.

Где же Максим? Варя заглядывала в окна. Леня вскочил в вагон. Максима нет.

Оглядев с площадки вагона перрон, Леня вдруг закричал:

— Варя, оглянись! — и бросился вперед.

На перроне в сером пиджаке стоял Максим, очень бледный, похудевший, с запавшими глазами. Варя, не сдержав шага, бросилась ему на грудь, обняла за плечи.

— Тише, сестренка, тише! — тихим голосом остерег Максим.

Варя спохватилась. Весь он прошит пулями, из мертвых воскрес… Можно ли ему ходить без чужой помощи?

— Можно, можно, сейчас ничего у меня не болит.

— И провожатых тебе не дали?

— Были провожатые — два солдата из полка. Но я как вдохнул сибирского воздуха, сразу легче стало. Мишу вернул домой, другого в Мариинске к родным отпустил.

Не отпустил, а прогнал он их от себя, чтобы не подумали о нем в Громатухе, что он такой никудышный. Характер его Варя хорошо знает.

— Мы искали тебя среди военных, — сказал Леня. — Раз, думаем, генерал Бугрин телеграмму дал, значит, ты еще военный.

— В Москву из Берлина вместе с ним ехали. В запас он меня отпустил, в запас… Как там Громатуха-то?

Варя и Леня всю дорогу до перевалочной базы рассказывали Максиму о Громатухе: возобновилось строительство гидростанции; по тайге прокладывается железная дорога; почти весь Каскильский увал разрабатывается теперь открытым способом по проекту инженера Максима Корюкова; на пространстве от Громатухи до верховья реки обнаружены несметные залежи железной руды, поэтому по решению правительства готовятся к строительству металлургического комбината.

На перевалке надо было подождать Фрола Максимовича и Татьяну Васильевну. Но Максим и часу не хотел терять.

— Встретим их там, в лесу.

Он рвался в тайгу.

— Как бы не разминуться, — сказал Леня.

— Не разминемся. Я знаю, какими дорогами ходит отец. Хаживал тут с ним не раз.

Варя встревожилась:

— А можно ли тебе пешком?

— Можно, можно…

Пошли. Кругом лес, ягоды — черемуха, смородина, черника. А рябина будто снова зацвела: на ее ветках висят, точно большие красные банты, гроздья спелой ягоды.

У Максима порозовели щеки. Вот он увидел кедр, подбежал к нему, пригнул к себе ветку и дышит ароматом кедровой хвои, приговаривая:

— Ух, как хорошо, ух…

Затем широко раскинул руки, как будто хотел обнять всю родную тайгу. Плечи его распрямились, будто стали шире, и уже забылось, что они костлявые у него и острые.

Максим и родился под кедром, первый глоток воздуха был насыщен запахом кедра. И сейчас он будто снова появился на белый свет, дышит кедровым воздухом.

— Ну что ж, пошли дальше… Значит, началось наступление на тайгу? Хорошо. Какие еще новости на Громатухе?

— Николай Туров недавно вернулся. Весь в орденах. Путевку на курорт ему предлагали, но он и взглянуть на нее не захотел. «Назначьте, — говорит, — меня помощником рядового мониторщика».

— А ведь по совести решил. Молодец!

— Фрол Максимович уговаривал его и так и эдак, — продолжал Леня, — а он как в землю врос. Не сдается. Пришлось уважить: назначили мониторщиком.