Чуть в стороне от красноглазого, скрестив мощные руки на груди, стоял Сарагоса. Когда Скиф уселся, он сделал пару шагов к креслу, оглядел своего агента с головы до ног и буркнул:
– Сроков тебе не назначаю, сержант, но хорошо бы уложиться недели в две – нашего времени, разумеется. Значит, Т а м, – он ткнул в потолок толстым пальцем, – у тебя будет около месяца. Вполне достаточно времени, чтоб со всем разобраться… и с демонами, и с заклятиями, и с рощами из злата-серебра… Вернешься по паролю. Кстати, – теперь палец шефа глядел Скифу в лоб точно револьверный ствол, – с рощами да запахами будь поосторожней. Чтобы снова память не отшибло.
Дельное замечание, подумал Скиф. Перед мысленным его взором промелькнули широкие листья цвета бледного золота, грозди налитых соком ягод, кора – на вид нежная, как девичья кожа, и такая неподатливо твердая под лезвием ножа… Падда, дерево дурных снов, как сказала Сийя. Он попытался всмотреться в лицо девушки, но, заслоняя пепельные кудри и темные бездонные глаза, перед ним продолжало маячить видение золотой рощи. Он даже ощутил на миг густой сладковатый аромат и тут же замер, прислушиваясь к своим ощущениям – не кольнет ли в затылке, не ударит ли набатом в висках. Харана, однако, молчал.
– Ну, в путь! – произнес Сарагоса и, кивнув Доктору, отступил к стене.
Веки красноглазого экстрасенса приподнялись, и теперь Скиф словно бы видел опушку рощи на фоне пурпурного заката. Листья и стволы, подсвеченные густым и сочным багрянцем, отливали бронзой, и мнилось, что деревья будут вот-вот охвачены пожаром.
Это зрелище показалось Скифу таким прекрасным, таким необычным и чарующим, что он не заметил, как потолок маленькой комнаты устремился ввысь, как пол под ногами исчез, сменившись зыбкой красноватой пеленой, как разъехались стены, ускользая куда-то далеко-далеко, на край света, за границы Галактики, к затерявшимся в бесконечности рубежам Вселенной. Чувство стремительного падения охватило его. Он мчался вниз, вниз, вниз, будто на крохотном аппаратике серадди Чакары, проскальзывал сквозь слои неощутимого оранжевого тумана, тонул в алых облаках, тенью проносился вдоль багровых клубящихся туч, потом внезапно нырял в них, растворяясь в бескрайней багровой мгле. Разум во время этого бесконечно долгого полета как бы дремал, словно готовясь погрузиться в сон – или реальность? – нового мира, и лишь одна-единственная мысль билась в сознании Скифа: там, в конце тропы, протянувшейся в безмерные дали, лежит Амм Хаммат. Теплое море, жаркое солнце и три луны в небесах, лес, горы, степь, уже не казавшаяся чужой, враждебной и страшной… белые звери, блеск обнаженных мечей, ветер, треплющий гривы скакунов и волосы Сийи… Золотые рощи, вытканные на пурпурном зареве заката…
Он прибыл.
Под ногами вновь была твердая земля, покрытая травой с белевшими тут и там дочиста обглоданными костяками; алый туман сменился лазурным блеском небес, багровые тучи обратились стайкой снежных облачков. Гамма красных тревожных цветов, сопровождавших бесконечное падение, растаяла, исчезла; мир снова сиял всеми красками радуги, синим и голубым, изумрудно-зеленым и фиолетовым, желтым и золотистым.
Золотистым!
Скиф вдохнул воздух Амм Хаммата, чувствуя, как тот будто бы застревает в груди. Сладкий медовый запах наплывал на него, убаюкивал, укачивал; в десяти шагах светились бледным золотом древесные кроны, блестела на солнце гладкая кора уходивших вверх стволов, тяжким грузом свисали ягодные гроздья… Все, как мнилось ему, все, как он представлял!
Зря представлял, с запоздалым сожалением подумал Скиф Зря! Он мог очутиться в тысяче мест – даже в бушующем океане, как в первый раз, – и все они были б безопасней, чем эта коварная роковая красота, заманившая его, будто волка в капкан. Верно сказано: не воображай лишнего! Что ж, теперь надо выбираться… Или экспедиция кончится, не начавшись…
Он попытался сделать шаг назад, стараясь не дышать и чувствуя, как густеет воздух, как назойливые ароматы бьют в ноздри, кружат голову, как начинает покалывать в висках. Однако ощущения эти не походили на звон колоколов Хараны, что казалось странным. Неужели бог с жалом змеи оставил его? Неужели не предупредил о грядущей беде? Неужели шардисская удача была насмешкой, жалким даром обреченному на смерть?
Смерть! Несомненно, он погибал. Ноги сделались чугунными и перестали повиноваться, в ушах слышался мерный усыпляющий рокот, острые безжалостные иголочки покалывали кожу, пронизывали ее, проникали все глубже и глубже, подкрадывались к самому сердцу. Перед глазами, застилая яркую и чистую синеву небес, начинала колыхаться золотистая мгла, обжигающая гортань, сознание меркло, необоримый сон наплывал туманной пеленой беспамятства. Он будто бы переселился из багрового мира в золотой, на миг узрев все живые амм-хамматские краски, но багряные и алые тона, сиявшие ему в полете, сулили надежду и жизнь, а золотое марево было предвестником гибели.
Харана! Где же звон твоих колоколов?
Скиф хрипло вскрикнул, снова попытался завладеть неподъемными колодами-ногами, отступить назад, но вместо этого начал медленно опускаться на землю. В траву, где белели скелеты, валялись кости и черепа. «Кладбище, – мелькнула мысль, – капкан для неосторожных, ловушка для любопытных». Страшный сон! Какой страшный сон! «Но из сна можно вернуться, – пронеслось у него в голове. – Да, можно вернуться… Стоит только произнести .. произнести. . Что?..»
Сильные руки подхватили его, рванули назад, протащили по траве, словно бесчувственный куль с мукой. Скиф не сопротивлялся; он жадно глотал воздух, ощущая, как медовые ароматы сменяются пронзительно острыми запахами хвои и йодистых морских испарений. Золотистая мгла разошлась, глубокое бирюзовое небо Амм "Хаммата вновь засияло над ним, солнечный диск брызнул в глаза пригоршней теплых лучей, слабый ветер, тянувший с моря, взъерошил волосы. Скиф закашлялся, пробормотал что-то, чувствуя, как хватка спасителя начала ослабевать; его осторожно опускали на землю.
Затем раздался голос, знакомый сочный баритон:
– Э, генацвале, молодой ты еще, неосторожный, рисковать любишь! Зачем такое дурное место выбрал? Скажи, зачем? Опять тебя вытаскиваю' Ну, сейчас хоть помнишь, как тебя зовут?
Вздрогнув, Скиф перекатился на бок и поднял глаза. Над ним, сияя белозубой улыбкой, стоял Джамаль.