— С моей тётушкой Роман, — ответила сама девица, покраснев до белков глаз, чем вызвала смех всех присутствующих.
— Если вы поедете в Париж, — обратился я к ней, — там никому нельзя говорить о гороскопе.
— Поверьте, у меня не будет к этому даже возможности, и всё останется лишь прекрасным сном. Я никогда не увижу ни Парижа, ни тем более Людовика XV.
Я поднялся, достал из шкатулки свёрток со ста пятьюдесятью луидорами и вложил ей в руку, сказав, что это конфеты. Она сразу же обратила внимание на его тяжесть и открыла обёртку. Лежавшие там пятьдесят дублонов она сочла за медали.
— Они золотые, — объяснил Вальанглар.
— И ювелир даст тебе за них сто пятьдесят луидоров, — добавила мадам Морэн.
— Прошу вас, мадемуазель, примите их. Вы лишь напишете мне обязательство вернуть долг, когда вам это не будет составлять никакого труда.
Я был уверен, что она откажется, хотя в противном случае и получил бы истинное удовольствие.
Мы вышли прогуляться по саду. Вальанглар и мадам Морэн опять заговорили о гороскопе, я же отстал от них вместе с мадемуазель Роман.
— Скажите, прошу вас, — обратилась она ко мне, когда вокруг никого не было, — ведь это похоже на шутку?
— Напротив, всё совершенно серьёзно и зависит только от одного “если” — если вы не поедете в Париж, ничего не получится.
— Значит, вы убеждены в этом, иначе зачем было бы отдавать пятьдесят медалей?
— Мадемуазель, осчастливьте меня и примите их здесь, в тайне от всех.
— Весьма признательна вам, но это невозможно. И почему вы отдаёте мне такие деньги?
— Ради удовольствия помочь вашему счастью и в надежде, что вы позволите любить вас.
— Если вы действительно меня любите, зачем бы мне противиться этому? Вам нет надобности покупать моё согласие, а мне для счастья совсем не обязателен король Франции. Если бы вы знали, чем ограничиваются все мои желания!
— Скажите, чем же?
— Найти нежного мужа, достаточно состоятельного, чтобы не нуждаться в самом необходимом.
— А если вы не полюбите его?
— Но как можно не полюбить нежного и благородного человека?
— Я вижу, вы совсем не знаете любви.
— Это правда. Любовь, заставляющая терять голову, мне незнакома. Вы утверждаете, что, встретив меня, король воспылает чувствами, но именно это и кажется мне химерическим в моём гороскопе. Вполне вероятно, я не покажусь ему безобразной, но вряд ли он пойдёт дальше этого.
— Сядем. Представьте, король оценит вас, как я, и тогда дело сделано.
— Но что вы находите во мне по сравнению со всеми остальными особами моего возраста? Возможно, я произвела на вас впечатление, но это не значит, что то же будет и с королём. И если вы любите меня, то зачем искать повелителя Франции?
— Лишь потому, что я не могу предложить достойной вас жизни.
— Это противоречит очевидности.
— И, к тому же, вы не любите меня.
— Если бы я стала вашей женой, то любила бы вас нежно и безраздельно. И смогла бы отвечать на ваши поцелуи, что сейчас запрещает мне мой долг.
— Позвольте прийти к вам завтра рано утром и позавтракать около вашей постели.
— Ах, сударь, и не думайте об этом. Я сплю со своей тётушкой и всегда встаю раньше неё. Но уберите же вашу руку. Ради Бога, сударь, держите себя спокойно.
Увы! Пришлось отступить, так как её сопротивление было неколебимо. Лишь одно могло доставить мне удовольствие — несмотря на мои действия, она оставалась столь же мягкой и спокойной, словно мы пребывали в полной неподвижности. Что касается меня, то, стоя на коленях и приняв такое выражение, которое должно было доставить прощение, я прочел в её глазах, что она жалеет о невозможности удовлетворить мои желания.
Возбуждение моих чувств было столь велико, что я не мог более оставаться возле этой красавицы и покинул её. У себя в комнате я застал сговорчивую Манон, которая занималась распарыванием манжет. В одно мгновение она возвратила мне спокойствие и, когда мы были взаимно удовлетворены друг другом, убежала прочь. По зрелом размышлении я решил, что никогда не смогу получить от Роман более того, чего уже удалось добиться, если, конечно, не опровергну гороскоп, женившись на ней. Посему я принял решение оставить это дело без дальнейших последствий.
Я спустился в сад и, подойдя к тётушке, пригласил её пройтись со мной. Но напрасно я усердствовал, дабы убедить сию почтенную даму принять сто луидоров для поездки её племянницы в Париж. Я клялся всем святым для меня, что никто не будет знать об этом, но моё красноречие пропало впустую. Она отвечала, что если судьба предопределила её племяннице ехать в Париж, так и будет. В остальном она от души благодарила меня, присовокупив, что племянница вполне счастлива моей привязанностью.
— Мадам, — ответствовал я, — она столь понравилась мне, что, дабы не оказаться вынужденным сделать предложение, которое могло бы помешать её счастию, я решил уехать завтра же. И если бы не уготованная ей судьба, я почёл бы за честь просить у вас её руки. В два часа я приеду к вам проститься.
Известие о моём отъезде сделало наш ужин довольно грустным. Мадам Морэн, будучи женщиной светского обхождения, тут же за столом решила, что, поскольку мой отъезд уже назначен, визит к ним будет для меня обременителен, и поэтому нужно прощаться сейчас же.
— Но, по крайней мере, я хотел бы иметь честь проводить вас домой.
— Этим вы продлите на несколько минут наше счастье.
Вальанглар отправился пешком, а очаровательная Роман села ко мне на колени. Я осмелился быть дерзким, и, против моего ожидания, она оказалась нежной и уступчивой, так что я даже пожалел о своём решении ехать. Впрочем, было уже поздно.
По дороге нам попался перевёрнутый экипаж, и возница был принуждён остановиться на несколько минут. Сие происшествие, вызвавшее брань бедного кучера, наполнило меня блаженством, ибо за это недолгое время я получил всё, на что можно рассчитывать в подобных обстоятельствах.
Наслаждение никогда не бывает полным, если испытываешь его в одиночестве. Я чувствовал потребность удостовериться, что моя прелестная возлюбленная не осталась совершенно безучастной к дозволенным ею ласкам, и мог видеть на лице этого очаровательного создания отражение грусти и любви. Она не была ни холодна, ни бесчувственна, и единственное препятствие составляли лишь страх и добродетель. После моего прощального поцелуя мадам Морэн со свойственной ей любезностью уговорила племянницу оказать мне такой же знак привязанности, и та возвратила его с не меньшим, чем у меня, пылом.
Я расстался с ними, исполненный любви и кляня себя за объявленное уже решение ехать. Возвратившись, я нашёл в моей комнате всех трёх нимф, что было совсем некстати, так как мне требовалась только одна. Когда Роза стала причёсывать меня, в ответ на мою просьбу, сообщённую шёпотом, она отвечала, что никак не может прийти, поскольку они все трое спят в одной постели. Тогда я решил сказать им о своём завтрашнем отъезде и предложил по шесть луидоров, если они согласятся провести ночь в моей комнате. Приглашение моё было встречено смехом, и последовал ответ, что это никак невозможно. Таким образом я убедился, что каждая сохранила свою тайну — дело в подобных обстоятельствах обычное для молодых девиц. К тому же было заметно, как они ревнуют одна к другой. Я пожелал им доброй ночи, и Морфей доставил мне возможность до утра пробыть в объятиях моей прелестной Роман.