Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— А мне так все равно, про что говорить будете — лишь бы вас слушать… — И опять прижалась к нему, склонила к его плечу голову.
— Хорошо, я буду рассказывать, но мы все же повернем к клубу. Я очень хочу посмотреть «Партийный билет»…
— А я не очень, — с лукавым упрямством ответила Маша. — Ну? Мы повернулись. Рассказывайте…
В кино Житову пришлось сидеть рядом с Машей. И там, пока меняли ленту, Маша прижималась к нему, легонько сжимала руку. Но Житову это уже не претило. В конце концов, Маша приятная девушка, а его невнимание само оттолкнет ее. Не жениться же он приехал в Хребтовую! Однако к концу сеанса, перешептываясь под жужжание передвижки, они как-то незаметно перешли на «ты». Мало того, Маша раза два назвала его даже Женей. И это было Житову приятно и больно. Приятно, потому что напоминало студенчество, простоту молодости — разве он уже стар, Житов? — Больно, потому что так и не добился от Нюси этого слова…
Выйдя из клуба, Житов пожал Маше локоть, простился.
— А проводить?
— В другой раз когда-нибудь, — соврал Житов. — Мне обязательно надо в гараж…
— Обманываешь? — не очень обиделась Маша. — Да ладно, иди, если надо. — И осталась, глядя ему вслед, пока он не перешел тракт и не скрылся в проходной будке.
7Житов не думал идти в гараж, но, пройдя проходную, неожиданно сообразил: а ведь пока люди переоденутся, выйдут на смену, очень удобный момент самому попробовать смазать шприцем хотя бы одну машину. Найдется же в раздатке комбинезон…
Житов обошел боксы, забитые машинами. Ни одного слесаря, ни одной смазчицы. Только кое-где возятся у машин шоферы. Через час будет уже опять людно — надо спешить.
В раздаточной ему дали стираный комбинезон, шприц с тавотом. Раздатчица, подавая ему шприц, сама убедилась в его исправности.
Житов облачился в спецовку, выбрал поудобнее смотровую канаву, спустился в нее под машину. Теперь оставалось попробовать поработать шприцем самому, чтобы лучше понять недостатки ручной шприцовки. Даже Гордеев, усовершенствуя какой-нибудь станок или приспособление, прежде всего сам становился за него и работал. Житов отыскал включатель, зажег свет. Кое-как очистил «концами» забитые засохшей грязью масленки, приставил шприц… Однако как тут тесно и неудобно! Как только целую долгую смену выдерживают смазчицы в таких позах! Житов стал качать шприцем. Прошла минута, вторая, а смазка из сочленения не показывалась. Сколько же надо качать? Покачал еще…
— Шприц-то не качает, чего зря мучаешь?
Житов даже вздрогнул от неожиданности: насмешливый Машин голос откуда-то сверху. Прямо против его лица ее белые туфельки, крепкие, без чулок, ноги.
— Шприц, говорю, не качает, отсюда слыхать. Эх ты, инженер!.. Чего делаешь-то?
Житов не ответил. Кто просил ее являться сюда? Следит за ним, по пятам ходит… Но шприц отвел от масленки, попробовал покачать в воздух. Смазка не шла. Но ведь он сам видел, как в руках у раздатчицы шприц прекрасно работал!
— Не так качаешь, не так шприц держишь. И чего вы знаете, инженеры? Давай покажу! — Маша нагнулась над ямой, протянула за шприцем руку.
— Ты же выпачкаешься, Маша.
— Ну и что. Давай, говорю! — и выхватила из его руки шприц, закачала. Смазка обильными тугими сгустками застреляла из наконечника шприца.
— Ну вот, теперь качай. Да ручку не отпускай, понял? А то опять воздух качать начнешь.
Житов поблагодарил, придерживая ручку, снова приставил наконечник к масленке. Шприц закачал, но теперь смазка шла мимо масленки, звонко шлепая ошметками об пол.
— Постой, покажу, чудо!
Маша простучала туфельками вдоль машины, придерживая одними пальцами подол нарядного синего платья, бойко спустилась вниз, в яму. И вот она уже возле Житова.
— Что ты делаешь, Маша? Что, у тебя платьев много?
— Не в тряпках дело, платье сшить можно. Другое чего скроить трудно… Давай сюда шприц свой. Вот, смотри…
Маша наставила шприц, как это делал и Житов, сделала несколько ровных глубоких качков — и в сочленении показалась, поплыла смазка.
— Видал?
— Вижу. Здорово у тебя получается.
— А у меня все здорово получается, — улыбнулась белозубым ртом Маша. — Зачем тебе это надо-то?
Житов взял у Маши шприц, наставляя его на следующую масленку, пояснил девушке:
— Для того чтобы сконструировать что-нибудь новое, надо хорошо понять, как работает старое.
— Машину какую хочешь придумать для смазки? — поняла Маша.
— Не знаю. Может быть, и машину.
— Хорошо бы, конечно. А то вот так потыкаешь смену-то, помню, так без спины останешься… Опять не так держишь! Погоди, покажу. — Маша подошла к Житову и, обхватив его со спины, положила на его руки свои, направила шприц. — Вот так. Видал, куда масленка глядит? А ты ее сбоку тыкаешь… Качай! — И, не выпуская его рук, заработала вместе с ним шприцем.
И оттого, что было совестно перед Машей за свою несообразительность, и от того, что невольно ощутил ее теплое сильное тело, упругие девичьи груди, Житову стало не по себе.
— Ну как? Хорошо? — шепнула ему на ухо Маша.
— Ничего, качает, — сказал Житов.
Смазка в сочленении выдавилась, и девушка, выпустив из объятий Житова, отошла дальше.
— А теперь я попробую сам.
— Давай, пробуй, — глуховато сказала Маша.
Житов тщательно обтер «концами» масленку, направил, как показала Маша, шприц, закачал. Но смазка опять выдавливалась мимо масленки, шлепалась на пол. И снова почувствовал на своей щеке теплое дыхание девушки.
— Дай-ка, погляжу.
Она отняла шприц, осмотрела. Затем нашарила в голове приколку, ковырнула ею масленку.
— Да тут и дырки-то нет. Куда тычешь-то? — засмеялась она тихим деланым смехом. И отдала шприц.
— Теперь можно? — окончательно сконфузился Житов.
— Качай.
В висках Житова стучало. Кое-как справился с масленкой. Положил шприц, отер рукавом лоб, обернулся… Маши не было.
8Известие о гибели Наума Бардымовича молнией облетело управление, мастерские, автобазы и пункты. Фардию Ихсамовну увезли на скорой помощи в больницу. Поздняков, Гордеев, Скорняк, рабочие, водители все приемные дни бывали в ее палате, несли свои скудные подарки, цветы, несли свою искреннюю последнюю дань справедливости и доброте Наума Бардымовича.
Страшная весть эта пришла и в Заярск, в Хребтовую. В этот день рабочие особо ласково поглядывали на ничего еще не знавшего Лешку, брали из его исхудавших рук гаечные ключи или зубило, незаметно освобождая его от дел. И не решались сказать мальчонке.
Вызвалась сказать правду Леше Танхаеву Маша. Отпросилась у начальства прокатить Лешку на машине да там, один на один, и открыться.
Лешка был на седьмом небе от радости, когда Маша пообещала ему дать в удобном месте «баранку». Ведь заводить мотор, трогать с места машину — это совсем еще не то, что вести ее по дороге! На прямом и безопасном участке тракта Маша остановила пикап.
— Ну, садись, мужик, на мое место!
Лешка чуть не растерял глаза от счастья — так глянул на Машу, на предоставленный ему руль.
— Погоди-ка трогать, — серьезно сказала девушка, когда Лешка уже завел мотор и готов был включить первую передачу. — А ну-ка скажи, какая у вас там заповедь про шофера?
— Первая?
— Не знаю, первая или какая… Про то, каким шофер смелым должен быть, помнишь?
— Факт! Девятая: «Водитель не трус, або трус пешком ходит!»
— Молодец, — грустно улыбнулась девушка. — Ну, а ты кто? Трус или водитель?
— Я — водитель! — не задумываясь, заявил Лешка.
— Ну, тогда… тогда поехали, — решила вдруг повременить Маша.
Уже на обратном пути Маша сказала Лешке:
— Отца твоего убили, Леша.
— Какого… отца?
— Наума Бардымовича. Извещение пришло.
Желтые Лешкины глаза налились болью, окостенели.
— Ты врешь! Врешь, падла!! Врешь!!
Маша едва справилась с обезумевшим в истерике мальчиком, придавила к сиденью.
— Ну вот… обругал всяко… А говоришь, водитель — не трус. А ты трус, трус ты! Жалкий трус! Маманя — и то так не выла да на людей не бросалась, когда ей на отца моего извещение пришло… А ты за правду меня… — И заплакала вместе с глухо рыдавшим Лешкой.
9В один из редких выходных дней, в погожее августовское утро автопунктовцы отправились в тайгу по ягоду. Увязался со всеми и Житов. С Таней Косовой, Машей и бухгалтером автопункта, каждый с горбовиком за спиной, тоже поднялись взлобком.
Трава еще не просохла, и на ней, на кустарниковой листве висели крупные капли. Сырым грибным духом пахнуло из низин и распадков. Частые замшелые буреломы, хрусткий, путающийся в ногах валежник, хлесткие непролазные кусты, а над головой то и дело сплетались хвоей огромные сосны. И тогда наступал мрак, острее ощущался грибной дух, сырость. Брюки Житова вскоре же вымокли до колен, залипли травяной мелочью. Не сообразил, надо было попросить у ребят какие-нибудь кирзухи. Вон девчата идут в таких — и хоть бы что!
- Собака пришла, собака ушла - Анатолий Ткаченко - Советская классическая проза
- Том 4. Солнце ездит на оленях - Алексей Кожевников - Советская классическая проза
- Второй Май после Октября - Виктор Шкловский - Советская классическая проза
- В той стороне, где жизнь и солнце - Вячеслав Сукачев - Советская классическая проза
- Антициклон - Григорий Игнатьевич Пятков - Морские приключения / Советская классическая проза