Сегодня мама устроила жуткий скандал дочке своего мужа – девчонке 13 лет, и я сделала вывод, что мама своей нервозностью провоцирует и мужа, и его дочь на «зеркальное» к ней отношение. Мама цепляется за любой повод, чтобы устроить сцену. Девочку тоже зовут Валя. Она сама решила почистить ванну. Мама сказала, что она для этого взяла не ту щетку. Валя как человек, которого постоянно преследуют, начала маминым наставительным тоном обосновывать выбор щетки. Попутно указала маме на неаккуратность. Сцена, которую я специально пришла понаблюдать, длилась тридцать минут. Она была украшена топаньем ног, криками с брызжущей слюной (никакого преувеличения!) и несколькими ударами – мама била Валю, свою падчерицу. Глядя на затравленную Валю (а ростом она выше и меня, и мамы), я подумала, что скоро она начнет давать сдачу.
Мама мое присутствие расценила как поддержку. Увидев, что обе они плачут, я взяла свою трехлетнюю дочь и подошла к маме. Так как мой плановый отъезд и так состоится завтра, то я сказала так: «Мама, я тебя очень люблю, так же как и Валю, и дядю Т. Но обстоятельства складываются таким образом, что я постараюсь приезжать сюда как можно реже».
У мамы слезы вмиг кончились: «Ничего себе! Ты на День военно-морского флота не приедешь? Галя, извини меня, мы с Валей так больше не будем. Валя уже все поняла…» Она начала ходить за мной по пятам и объясняться.
– Мама, ты хочешь, чтобы я сейчас уехала?
– Нет.
– Тогда перестань меня преследовать!
Дальше я разговаривала тоном «как ни в чем не бывало», но гулять я ушла с обеими девочками.
Каждый эпизод последних трех месяцев моей жизни говорит о вреде
избавительства, и я получаю непосредственное подтверждение тому, что за этим сразу следует и кара: я превращаюсь в
жертву . Основная мысль совершенно логична: «Прежде всего надо стараться соблюдать свои личные интересы».
05.01.2002. Суббота. Антитезис на шантаж Приехала мама с дочкой мужа на праздники. Я уже спланировала, чем они будут заниматься, когда я сбегу на работу. Мама с порога начала дарить мне ненужные в хозяйстве вещи, и я попросила ее не захламлять мою квартиру. На это она оскорбилась со словами: «Раз так, я собираюсь и уезжаю сразу же». Я с сожалением согласилась. Она еще порыдала, после чего ей полегчало. Больше уезжать не собиралась.
* * *
Была в Шахтах. Полдня выдержала без скандала, когда они покушались на мою территорию. Вечером – взорвалась. Очень грубо и жестко. И уехала.
* * *
18.03.2002. Понедельник
В общении со своими родственниками у меня наступил перелом, как будто какой-то ключик в душе повернулся. Все их жуткие склоки и перебранки, слезы бабушки и мамин напор (теперь, когда бабушка ослабела) впервые меня не злили и не раздражали, а веселили. Как сюжет из комедийного фильма.
27.09.04. Кульминация бабушкиного сценария
Мама привезла бабушку в областную больницу с гангреной ноги, начавшейся в результате диабета. Стоит вопрос об ампутации ступни.
Я была у них в субботу и воскресенье.
Внутри меня ничто не шелохнулось. То есть мне удалось объективироваться в той «чудесной» обстановке. Но резко заболела голова. Не пошла в сауну, как планировала. В воскресенье со второй половины дня тоже болела голова и сильно рвало. Состояние пышащего здоровья, которое было у меня в последние полгода, сменилось общей разбитостью и усталостью. Ныли все мышцы. Подкатывала тошнота, несмотря на то, что желудок и кишечник уже были промыты.
Днем мама позвонила в истерике: бабушку откачивали реаниматологи от сердечного приступа. Она чуть не умерла. Ногу, наверное, отрежут, она, мама, больше этого не выдержит… не выдержит!.. Не выдержит!!! Привычным голосом я на нее прикрикнула и четко дала инструкцию. Истерика вмиг кончилась, и мама уже спокойно попросила меня купить лекарство. Лекарство было куплено Колей на его деньги. Вечером он завез меня в больницу. В этот момент они обе (и мама и бабушка) улыбались. От бабушки я уже спокойно услышала об ампутации ноги и вопрос ко мне со страхом в голосе: «Галя, я отсюда вылезу?..» В голосе был страх смерти. День у меня был бурный, насыщенный, дела потихоньку шли. От этого настроение было приподнятое, не было чувства безысходности и ненависти к родственникам. Не было острой головной боли. Мысленно я допускала жизнь и без ноги. И была в состоянии спокойно ответить: «С ногой или без ноги – выберешься. Купим тебе симпатичный протезик – будешь прыгать». Лицо у бабушки просветлело.
Бабушку сегодня прооперировали. Вместо трех пальцев на ноге ампутировали ногу выше колена. Утром о предстоящем мне позвонила мама и кричала в трубку, что бабушка не выдержит операции и может случиться ужасное! И тогда мама жить не будет и выбросится с 9-го этажа. Как хорошо я помню этот шантаж и эти манипуляции (а если точнее – вопли несчастной, неуверенной в себе, задавленной авторитетом властной матери, истеричной женщины)! Как страшно мне было от этих слов в детстве. В мои шесть лет, когда мама для меня была всем в жизни. Сейчас же именно их я и ждала услышать. Угрозы вызвали лишь холодность и легкое раздражение. Я сказала, чтобы мама или сейчас же выбрасывалась с 9-го этажа, или расходовала мое мобильное время по существенным поводам. Мама «выбрасываться» перестала тут же, и мы договорились о встрече вечером. После обеда она позвонила и сказала, что бабушку прооперировали. В этот момент я шла обедать. Представив, как хирурги ножом разрезают живое мясо и перерубают кости (интересно, чем?), ощутила брезгливость.
Представила себя на месте бабушки. А потом подумала, что даже в таком состоянии, умея и зная, как делать рекламу, можно работать. Что у нас на кафедре вуза 80-летний старик с одной деревянной ногой великолепно читал аналитическую геометрию. Ну и что – без ноги? Тем более сейчас, когда я чувствую свои успехи!
Несмотря на то что картинка разрезаемого живого мяса периодически всплывала перед глазами, я очень вкусно пообедала, а потом плодотворно потрудилась до 20:00. Вечером поехала к маме в больницу. Вспомнила сейчас ее вид и рассмеялась. Перепуганная, с вытаращенными глазами, но вполне вменяемая, без угроз и шантажа, она сидела на кровати, что-то писала. Вокруг был свинарник. Располневшая мама с очень симпатичным лицом и хорошей когда-то фигурой сидела в пропотевшем грязном платье. Простыни, с которых бабушку забрали в реанимацию, были испачканы кровью и мочой. На тумбочке стояла грязная посуда. В углу кровати лежало скомканное одеяло. И запах… Точнее – страшная вонь. Накатила легкая брезгливость, смешанная с жалостью. Мама смотрела на меня с надеждой (взгляд этот я помню с тех пор, как только повзрослела), что я пришла и все улажу.
Это то самое осуждение психологической слабости. То, что я осуждаю других за слабость, – обратная сторона того, что я чуть не сожрала саму себя за это состояние полгода назад. Ситуация усугубляется тем, что я – ее дочь. И во мне пока еще живет (или доживает) мамин сценарий беспомощной личности. И я боюсь быть похожей на нее, потому что сама (как это ни печально) осуждаю ее. Даже сейчас, в час ночи, в чистейшей квартире (которую я убрала, насмотревшись грязи в больнице), ничего более положительного, чем жалость, в моей душе не возникает. Хочется позвонить и сказать маме, что я ее люблю и еще что-нибудь теплое. Отлично знаю, что после эти слова откроют шлюз новому потоку жалоб и угроз самоубийства. Поэтому сдерживаюсь.
А что значат эта жалость и (не могу избавиться от этого слова) легкое презрение? То, что как только сильное психологическое состояние, которое я сейчас могу у себя констатировать, сменится слабостью (которая, конечно же, неизбежна), я с намного большей силой буду опять именно презирать себя. «Презирать» – какое эмоционально сильное и тяжелое слово!
Увы. Это пока так.
Возвращаюсь к посещению в больнице. Заставила маму свести расходы на лечение с доходами. Мысленно ужаснулась ее нерациональности, к которой была готова. Похвалила себя, что не дала себя вовлечь во всеобщую истерию с заниманием денег и рассовыванием их везде, где надо и не надо. Приготовилась к возможным материальным проблемам.
Потом мама договорилась, чтобы меня пропустили к бабушке в реанимацию. Бабушка не умирала. Выглядела так же, как и вчера, только была без ноги. Так же как и мама, сообщила, что лучше бы она умерла уже, так как случилось ужасное. Я в том же духе, что и маме, но тихим и мягким голосом сказала, что это всегда успеется, а случилось не «ужасное», а просто – ампутация ноги. Что я ее люблю и что мы закажем ей протез. Она моим словам обрадовалась. Мне захотелось ее обнять и сказать что-то ласковое, но тут она сначала сказала очередную гадость про маминого мужа и его дочь, а потом все-таки похвалила маму, тогда как вчера просто поносила ее, не признавая, что именно мама о ней постоянно заботится и не отходит ни на секунду.
Мама на мое предложение переночевать у меня отказалась: не сможет, мол, спать вдалеке от бабушки. Я на это облегченно вздохнула.