разреши мне накинуть на себя пиджак. Гляди, как меня колотит от холода.
Спрятав револьвер в карман, Николай сказал:
— Тебя колотит не от холода. Тебя морально трясет, потому что ты понял, с кем ты беседуешь. Ты не ошибся. Я партизан. И пришел к тебе за малым — за едой. Нужен и гардероб — обносились, но пока и без этого обойдемся. Пока требуется с тебя полмешка муки и одного барашка.
Староста глухо сказал:
— Не имею столько. Попроси меньше. Кругом голодуют люди. Крайне трудно живут.
Николай сказал:
— Другие трудно живут, согласен. А тебе фашисты немало подкинули от своих щедрот.
— Много ли они подкинули? — сказал староста. — Самую малость. Люди брешут, говоря об этом.
Николай сказал:
— Будешь торговаться — еще курочку потребую. А не будешь, то как условились — полмешка муки и зарежь одного барашка. Рожки и ножки возьми себе, а барашка нам отнеси.
Староста простонал:
— Уже ночь, товарищ дорогой, — когда же резать барашка? И куда его нести? Или вы тут обождете и сами муку и барашка с собой возьмете?
Николай сказал:
— Мне ждать на холоду неполезно для здоровья. Да и ваши полицаи заинтересуются небось — зачем твой барашек крик ночью поднял. Так что ты, папа, будь настолько добрый, сам уже отнеси то, что с тебя полагается.
Снова застонав, староста спросил:
— А куда нести? Только бы не в лес...
Николай сказал:
— В лес не в лес, но к лесу. Мысленно проведи прямую черту от своего крыльца до лесу и там на самой опушке оставь продукты. К утру и сделай все это. А нет, так сам понимаешь, что произойдет, — придем за гардеробом и за твоей гнилой душой.
Продолжая дрожать всем телом, староста сказал:
— Боюсь нести к лесу. Полицаи могут усмотреть мою ношу.
— А ты соверши все это до рассвета, — сказал Николай. — Вот оно и сойдет легко. Да только не вздумай засаду нам устроить. Тогда получишь вдвойне за свои подлости. Ну, привет, старик. Не строй обиды на нас.
Николай вернулся в лес и рассказал товарищам, что случилось.
Перед рассветом партизаны залегли в кустах, чтобы своевременно увидеть — не устроил ли староста засаду. Но староста не пришел. А когда совсем стало светло, партизаны увидели рогожный мешок, прислоненный к одному дереву. Из мешка торчали обрубленные ножки барашка.
Староста поторопился и исполнил приказ еще ночью.
Два дня пировали партизаны. А на третий день в прекрасном состоянии двинулись дальше в поход.
17. Можно ли верить человеку
Отряд товарища Григория Шилова стоял в лесу, как в крепости. Слева — река. Позади и справа — непроходимые леса. А впереди — лютое болото, топь, трясина.
По этому ужасному болоту были пути, но надо было знать все повороты и подходы, чтобы не застрять тут и не погибнуть среди этих печальных мест.
Партизаны хорошо знали эти пути и ходили тут, как по своей комнате.
Гитлеровцы дважды пытались прижать партизанский отряд к реке, но оба раза увязали в болоте. Причем в первый раз они шли в наступление вдребезги пьяные. Одного автоматчика, затонувшего в болоте, партизаны взяли в плен. И спросили его, когда он проспался:
— Зачем же вы, олухи царя небесного, напились, идя в такое наступление? Ведь тут и трезвому-то не пройти.
На это автоматчик ответил:
— Немецкий солдат имеет высокий интеллект. Такой интеллект нередко задумывается о смерти. Такой интеллект надо глушить вином, чтобы в голове было пусто. Вот почему мы пили коньяк, прежде чем идти в это наступление, которое мы считали неразумным, но ослушаться приказа не могли.
Во второй раз фашисты шли в наступление не напившись. Однако и на этот раз все кончилось неудачно. Гитлеровцы потоптались в болоте и глубже не пошли. В бессильной злобе они стали стрелять тяжелой артиллерией по лесу. И, сокрушив десятка два деревьев, умолкли.
И на этом они не успокоились. Во что бы то ни стало они хотели уничтожить партизанский отряд, сильно их беспокоивший своими непрерывными набегами.
И вот однажды на заставу к партизанам прибежал из деревни мальчишка лет восьми — сын одной женщины, которая нередко сообщала партизанам различные сведения.
Прибежал этот мальчонка и сказал:
— Мамка велела передать — в деревню приехали штрафники. Собираются идти на вас.
Стали расспрашивать мальчишку, что за штрафники, сколько их. Но мальчишка ничего не знал. Только твердил, что штрафники приехали на велосипедах. А мамка, дескать, больна, не встает с постели, не может сама прийти.
Нужно было послать разведку в деревню, чтобы узнать, какие это штрафники и что они хотят предпринять.
Стали обсуждать, кому пойти в деревню. Вызвался пойти Андрей Туляков — опытный, смелый разведчик, питерский рабочий.
Командир отряда по своей московской привычке обнял Тулякова, поцеловал на прощанье, сказал ему:
— Верно, сходи, Андрей. Погляди, что за гости к нам пожаловали.
Туляков ушел и не вернулся.
С черным лицом ходил командир отряда, расставляя заставы и проверяя линию обороны. Молчал, ничего не говорил.
Вечером в штабной землянке стали обсуждать, как покрепче встретить незваных гостей.
Один из партизан, смущаясь, сказал командиру:
— А ведь теперь, Григорий Панфилыч, придется все учесть. Нужно учесть, что врагу теперь известны наши секретные пути.
Командир резко спросил:
— Это почему?
Замявшись, партизан сказал:
— Ну мало ли... Мог ведь проговориться человек, если его... так сказать...
Командир тихо ответил:
— Зачем ты мне такое сомнение зароняешь? В Тулякове я уверен более чем в себе...
Больше на эту тему не стали говорить.
Рано утром партизаны заметили далекое движение впереди. Двумя колоннами шли гитлеровцы. И шли не таясь, открыто.
Дойдя до заболоченного места, фашисты остановились. Некоторое время постояли там. Потом, к изумлению партизан, построившись в узкую колонну, двинулись дальше через болото, именно тем путем, о котором знали только партизаны.
Наблюдатели доложили об этом командиру. Тот тяжело воспринял это известие. Он низко опустил свою голову, тихо сказал как бы про себя:
— Неужели дрогнул Андрей... Неужели он мог сказать под вражеским огнем?.. Ведь питерский рабочий, член партии с восемнадцатого года... Ну можно ли верить человеку?
Между тем враги уверенно продвигались болотом.
Партизаны решили подпустить их возможно ближе, для того чтобы пулеметным огнем с флангов отрезать им путь к отступлению.
И вот гитлеровцы миновали болото и шли теперь пустырем. Шли не быстро, скорей даже медленным шагом.
Это было