* * *
К Фурцевой меня вызвали на следующий день после беседы с Месяцевым. Это такая реакция на мою встречу, или министр была занята? А может, пока не принято окончательное решение по вопросу одного наглого молодчика? Надеюсь, мне всё объяснят.
– Ты Алексей, наверное, в рубашке родился, – усмехнулась министр после положенных приветствий, – Вроде провалился в яму с навозом, а вылез из неё благоухающий розами. Хорошо, что ты сейчас на волне успеха. Только времена бывают разные и тебе могут припомнить сразу всё. Вот зачем ты провоцировал товарища из идеологического отдела? Думаешь, что никто не заметил твоих издёвок? Это Романов может считать тебя просто наглецом. Но другие товарищи посмотрят на твои слова под другим углом.
Некоторое время министр молчала. Я же сидел с каменным лицом и кивал в нужных местах. Кардинально я не изменюсь. Ну, лезет из меня нутро человека XXI века, который просто не может спокойно смотреть на творящийся маразм и лицемерие.
– Решение комиссии заберёшь у Марины, – продолжила свой монолог Фурцева, – Если кратко, то итог заседания следующий. Ты получаешь выговор, радуйся, что не строгий. Твоё поведение признано недостойным советского гражданина. Отповедь журналисту‑провокатору, наоборот, комиссией одобрена. Что касается фестиваля, то итоги показа фильма признаны удовлетворительными.
В принципе, мне всё равно. Главное, чтобы не мешали работать. Вернее, для начала позволили заниматься любимым делом. Сам не заметил, как втянулся, а работа начала доставлять удовольствие. Слушаю, чем меня ещё обрадуют.
– Не знаю, чего ты наобещал итальянскому продюсеру, но его визит тоже положительно отразился на решении комиссии. Хотя мне теперь надо думать, как организовать приём важной делегации. Ди Лаурентис фигура известная не только в Италии. Совместная работа с ним может сказаться на советском кинематографе в целом. Учиться надо всегда, даже у капиталистов.
Ага, разбежались! Плевать Дино на Союз и, тем более, наше кино. Ему нужны деньги и известность. Товарищ нацелился на Голливуд, и будет пробовать различные варианты влезть в эту кормушку. Только здесь этого никто не понимает. Не удивлюсь, если отдельные товарищи уже строят на продюсера свои планы. Следующие слова министра подтвердили мою правоту.
– Сам‑то понимаешь, что никто не отдаст тебе право работать с европейцами? Здесь уже началось такое броуновское движение, что мне становится страшно. Не знаю, кого будут подключать твои маститые коллеги, но шансов на совместную работу у тебя практически нет. Если сценарий уже написан, то его придётся передать другому режиссёру. И твои пробы комбинированных съёмок тоже.
Такого «подарка» я точно не ожидал. То есть мне надо отдать сценарий и весь отснятый материал, который частично готов к монтажу? Да я лучше сожгу всё нафиг. Пусть потом штрафуют или привлекают к ответственности за ущерб, нанесённый социалистической собственности. Хотя плёнку можно испортить таким образом, что никто не докажет факта вредительства. Про готовый сценарий знает только Зельцер. Моисеич, при своей любви к перестраховкам, точно не сдаст. Здесь можно не переживать. Поэтому я дальше сижу со спокойным видом. А вот Фурцева явно ждала иной реакции.
– Есть ещё две вещи, которые я хотела сообщить. Вопрос по твоей заявке на создание творческого объединения при киностудии имени Горького, будет обсуждаться в ближайшее время. Сейчас формируется специальная комиссия, которая выслушает твой доклад. Тебе опять повезло, что с подобной идеей давно носится Чухрай. И возможное положительное решение по ТО, именно его заслуга. Ты пойдёшь прицепом. Но не это главное.
Лицо министра вдруг стало серьёзным и насквозь официальным.
– Через неделю состоится встреча генерального секретаря ЦК КПСС товарища Брежнева с видными деятелями искусств СССР. Коллектив, принимавший участие в съёмках «Брака по расчёту» приглашён на это ответственное мероприятие.
Не увидев, моей реакции, Фурцева продолжила уже иным тоном.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
– Алексей, с одной стороны – это шанс для тебя. Но поверь, лучше не выделяться. Тебе и так выдали много авансов. Дальше думай сам. Только не забывай про пословицу насчёт сумы и тюрьмы. Ты оттоптал мозоли многим товарищам. Про твоих коллег я лучше промолчу, но жалоб на тебя хватает. И если, что‑то пойдёт не так, то выкарабкиваться будешь самостоятельно.
Глава 12
В Екатерининском зале Большого Кремлёвского Дворца мне ранее бывать не приходилось. Оно и неудивительно. Вроде в моём времени экскурсии здесь не проводили. Сейчас помещение выглядит достаточно скромно и явно требует ремонта. Но антураж – это последнее, что меня сейчас волнует.
Сижу в компании нескольких десятков деятелей культуры и слушаю Брежнева. Генсек произнёс вступительную речь, к моему глубочайшему удивлению, без бумажки. Вообще, советский лидер достаточно бодр и отличается от той развалины, которую любили обличать разного рода критиканы. Ильич даже пару раз пошутил, а присутствующие, естественно, дружно рассмеялись.
Зал просто переполнен разного рода народными и заслуженными артистами. Наша съёмочная группа расположилась на галёрке, так как званий, кроме Серовой, ни у кого нет. Распорядитель очень настаивал, чтобы Валентина Васильевна села в первом ряду, но она отказалась, предпочтя Бондарчуку и Хейфицу привычную компанию.
Между тем, начали вызывать лауреатов. Специальный человек передавал вождю коробочки с наградами и грамоты. Я ничего от властей не ждал, поэтому просто наблюдаю за шоу и болею за наш коллектив. В итоге получилось, как я и ожидал. Мне не дали ничего, Агапова и Сафонов получили «заслуженных». Акмурзина, Зельцера и Пузик тоже обошли. Зато Серову наградили по‑царски.
Валентину Васильевну награждали последней. До этого Брежнев пристально рассматривал зал, будто пытался кого‑то увидеть. Думаю, он искал как раз нашу приму. Вождь долго жал актрисе руку, что‑то говорил с улыбкой, явно радуясь встрече. По традиции Серова была расцелована, но без особого фанатизма. Она единственная из женщин получила орден. Сегодня такой чести удостоился только Бондарчук. Только нашей приме вручили «Трудовое Красное Знамя», а мэтру режиссуры орден Ленина. В общем, награда нашла свою героиню. Кстати, надо подкинуть Фурцевой идею о собственном кинематографическом призе вроде Оскара и Сезара. Чем мы хуже всяких буржуев? Да и про аллею славы не мешает подумать.
А далее был банкет, вернее, лёгкий фуршет. Я и не слышал никогда про подобные мероприятия в Кремле. Хотя Ленинские премии в закрытом режиме вручаются. Почему бы руководителям страны не пообщаться с интеллигенцией в неформальной обстановке? По телевизору такое точно не покажут.
В какой‑то момент я остался один и скромненько стоял в уголке, стараясь не отсвечивать. Пузик с Зельцером пошли общаться с коллегами, Акмурзина тоже похитил какой‑то заслуженный оператор. Актёры давно растворились в кругу знакомых. Вот и стою, немного выпиваю и обдумываю, как я докатился до жизни такой. Шампанское, кстати, весьма недурное, хотя другого и быть не могло. Вдруг ощущаю, что обстановка вокруг немного изменилась. Понимаю, что голоса постепенно затихли, и в зале стало непривычно тихо.
– Кхм, – слышу сбоку, – Скучаете, молодой человек?
Чего‑то я совсем ушёл в свои мысли и не заметил подошедшего Брежнева. Рядом стояла Фурцева, чей взгляд обещал мне все мыслимые кары.
– Просто задумался, Леонид Ильич, – отвечаю вождю.
Надеюсь, я не нарушил какой‑то этикет? Не слишком ли это панибратски обращаться к лидеру страны по имени‑отчеству. Но Брежнев просто улыбнулся. Вообще, сегодня у меня произошёл слом шаблона в отношении «дорого Ильича». Бодрый, адекватный, с чувством юмора – вот так я бы его охарактеризовал. Ещё он спокойно провёл на ногах более часа, пока произносил вступительную речь и награждал лауреатов. Да и взгляд вождя весьма проницательно рассматривал меня любимого. Хотя чувствуется, что у него сегодня хорошее настроение. Веет какой‑то теплотой и душевностью. Куда всё это пропадёт через несколько лет? Останутся только поцелуи взасос и «сиськимасиськи».