Рауль гортанно вскричал непонятное, неразделимое на слога и буквы слово. Он воздел сцепленные замком руки к потолку, и тот вспучился пузырём, серым куполом.
Второе слово карканьем сорвалось с губ Рауля, а руки упали вниз, так и не расцепившись. Только ловко вывернулись слитые указательные пальцы и грозно нацелились в пол. Словно не выдержав обличительного жеста, пол прогнулся вниз, коварно ушёл из-под Ирискиных ног. Девочка зажмурилась, ожидая стремительного падения, но не сдвинулась и на миллиметр. Когда она осмелилась взглянуть вниз, то увидела, что находится в центре огромного глобуса, там, где проходит ось, скрепляющая оба полюса. Полюса сверкали багровыми звёздами. Одна мрачно переливалась в туманных глубинах. Другая сияла в недостижимом зените. Стены тоже раздвинулись, ушли далеко-далеко. По экватору пробежал поясок голубоватых искр. Кирпичи налились беспросветным мраком, а потом исчезли.
Отовсюду сочился странный серебристый туман. Похолодало ещё сильнее. Запах полузабытого растения истаял, зато невидимые комья свежеразрытой земли пахли почти нестерпимо. Пустой желудок содрогнулся. Ириска напряглась, сдерживая тошноту. Нельзя провалить испытание столь позорно.
В третий раз зазвучал голос Рауля, и смутным эхом откликнулись из пустоты Крушило и Вирус. Они тоже повисли в воздухе, но вывернуто, неестественно. Их словно удерживала невидимая паутина.
Сам Рауль исчез. Его голос слышался в разных местах, но как ни старалась, Ириска не могла разглядеть фигурку человека, которого любила больше всех на свете. Даже больше своей судьбы, Чёрной Розы.
Ириска осталась в центре. В точке, откуда исходили странные спицы, воплотившиеся в образе остальных участников ритуала. Бирюзовой спицей обернулся Вирус. Было удивительно наблюдать тонкое веретено голубоватого свечения и одновременно с этим сиянием видеть толстоватого парнишку с нелепо растопыренными руками. Что было истинным — свет или образ — Ириска не взялась бы ответить. Словно две картинки наложились одна на другую.
В розовый свет ушёл Крушило. Полоска утренней зари, а сквозь неё очки с удивлёнными детскими глазами. Что реальнее — очки с озёрами голубых глаз или лоскуток утреннего неба? Или нет реальности, а есть лишь то, во что веришь. И если веришь в несовместимые вещи, то они всё-таки случаются. Пусть только для тебя одной.
Золотым нисходящим лучом красовался Рауль. Его сияние было постоянным, уверенным, непрерывным, как и он сам. Красивый, невозмутимый, непробиваемый, несгибаемый штормами и обстоятельствами, таящий в глубинах множество тайн, большинство из которых лучше не знать. Так парень он или луч неведомой звезды? Свет пронзающий иные миры, кусочек из которых воплотился в самом обыденном подвале.
"Это и есть Стороны Света!" — пришло понимание. Но Рауль говорил, что их пять. Вернее, нет! Целых восемь! А где тогда остальные?
И тут же, словно отзыв на пароль, из серебристого тумана проступили ещё три спицы. Первая казалась вытянутым ледяным кристаллом, так много в ней было неживого, мёрзлого, словно она пришла из пространств, где властвовал мороз, по сравнению с которым подвальная прохлада казалась пустяком, не стоящим внимания. А в глубине кристалла полыхнули язычки пламени. Хлопнув глазами, Ириска опознала Царя Берендея.
От Ириски в туманные дали уходил багровый отросток, словно натянутая жила, выдернутая из живого ещё тела. А поверх проступал портрет незнакомого кота, толстого и гладкошёрстного. "Наверное, первый министр", — догадалась Ириска и заозиралась в поисках третьего.
Новый луч яркой серебряной нитью уходил к зениту. Красивым он был, блестящим и тёплым, так, что хотелось потрогать. Но не было рук у Ириски, как не было ног. И голова тоже растаяла, слилась с туманом из серебряной пыли. Только душа мягко ворочалась в серебряных сумерках в поисках всё новых и новых сторон света.
"Шесть", — сказала Ириска самой себе. И пять из них — важные. Хм, остаётся всего одна! Но какая? Какая из них не заслуживает внимания?
Шесть сторон обозначили лучи. Три живых и три мёртвых. Но какая из них неважная? Уж не Рауль, точно. Наверно, кто-то из мертвяков. Девочке показалось, что мёртвые коты пронзили её укоризненными взглядами.
А может надо увидеть ещё две стороны? Ведь всё-таки их восемь!
В тусклом серебре тумана под Ирискиными ногами опрокинутым месяцем проступила бледно-молочная дуга. На её фоне образовалась чёрная двухвостая шапчонка с ломаными кривыми. То ли рельсы, сплетённые узлом, то ли полуобсыпавшийся логотип группы "Ария". Под шапчонкой блеснули глаза, вспучилась кнопка носа. И высветилась улыбка. Зинга торжествовал, Зинга радовался, что Ириске удалось улизнуть из-под носа беспощадного Тоскующего По Эпохам.
Но Зинга не представлял собой сторону света.
Неведомо как, но Ириска это знала совершенно точно. Дуга, как лодка, медленно проплывала по серебряным волнам от одной стороны света к другой, словно тщетно пыталась связать несоединимое. И от её попыток на душу ложилось плотное покрывало горькой печали.
"Если бы я опрокинулась вниз головой, Зинга стал бы мостиком", — пронеслось в голове. Но Ириска не могла опрокинуться. Значит, Зинга служил мостиком для кого-то другого.
"Но за кого он? — подумала Ириска. — За нас, живых? Или за них, мёртвых? Или есть кто-то ещё?"
Не успела подумать, а перед ней уже дугой, свитой из мглы, распластался чёрный котёнок. Его язычок, словно лепесток розы, порхал на фоне ночи, зализывая невидимые раны. Заметив Ириску, котёнок напрягся. Ириска робко улыбнулась. Если бы у неё была рука, она протянула бы её навстречу. Но теперь… Как знать, может ей лишь кажется, что она улыбается.
Котёнок подмигнул правым глазом. "Не лезь", — предупреждал он. Медленно-медленно Ириска прищурила глаза, показывая миролюбивость намерений. Котёнок удивлённо склонил голову. Он не верил и подмигнул ещё раз. Ирискины глаза снова превратили мир в узенькую щёлку. И котёнок уступил. Он вдруг широко раскрыл блескучие глазёнки, тут же заполонившие весь мир, и обернулся выпуклым мостиком.
"А для Зинги он кажется лодкой", — подумала Ириска.
Котёнок — тоже не сторона света. Он, как и Зинга, пришёл, чтобы увести кого-то куда-то. В душе плескалась светлая грусть. Можно плавать в нахлынувшей печали хоть целую вечность. Так и не отыскав недостающие стороны.
Но есть ли они вообще?
Восемь сторон. Из них пять главнее, как пять спиц, умертвившие второго министра. А среди той пятёрки была одна — самая толстая, полыхавшая волшебными искрами. Так может и среди пяти главных сторон света есть одна — самая важная.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});